На исходе последнего часа

«Конечно, – размышлял Рейн, – это нельзя утверждать наверняка. Но то, что у парня никогда не было проблем с сердцем, я, пожалуй, могу подтвердить даже под присягой. Хорошо бы, конечно, зрачки посмотреть...»

Священник закончил отпевание, и родственники стали по очереди подходить к гробу. Дождь все усиливался, и процедура прощания проходила довольно быстро. Только старушка мать долго не хотела отходить от тела. Ее стали торопить, и вдруг она что-то громко закричала и уцепилась за голову сына, сбив в сторону подушку, на которой она лежала. Старушку стали успокаивать и потихоньку уводить от гроба. И тут Рейн заметил в глубине левого уха покойного небольшую язвочку.

Возможно, он бы не обратил на нее внимания, но наметанный взгляд врача сразу заметил необычный вид этой ранки. В середине маленького, со спичечную головку, воспаления ясно выделялась белая точка. Такая ранка могла появиться, например, если ткнуть в ухо раскаленной докрасна спицей, и сразу же ее отдернуть. Место ожога сразу побелеет, а область вокруг через некоторое время воспалится. Ранка была совершенно свежая. Но в любом случае она конечно же не могла быть причиной смерти.

Гроб заколотили и быстро, чтобы в могилу не натекло воды, засыпали землей. Холмик покрыли пластмассовыми венками. Земля вокруг могилы уже превратилась в непролазную грязь, и родственники поспешили обратно к автобусам.

По дороге к воротам кладбища Рейн набрался смелости и спросил у одной из тетушек:

– Скажите, от чего умер Игорь?

– А вы не знаете? – удивилась она. – От сердечного приступа. Так, во всяком случае, сказал врач. Видно, разнервничался сильно. У него какие-то неприятности на работе были. Вы-то наверное в курсе. Вы же тоже в порту работаете? Тоже стюардом на пароме?

Рейн чуть не подпрыгнул от неожиданности, но виду не подал.

– Ну вот, – продолжала тетушка, – а между нами говоря, какая у двадцатитрехлетнего парня сердечная недостаточность? Откуда? Вот ведь жизнь какая пошла. Я так думаю, все болезни от нервов. И Игорь от нервов умер. Мать говорит, по телефону разговаривал – и умер. – И она полезла в сумку за платочком. – Ему недавно кто-то телефон подарил... Этот... Как его? Который без провода? Он еще называется как-то странно. Что-то связанное с пчелами.

– С пчелами? Сотовый?

– Точно, сотовый. Напридумывали дряни всякой. Один вред от этих штучек...

– А кто подарил?

– Не знаю... Говорят, подруга его, Дита...

Когда Рейн возвращался к себе в гостиницу, было уже совсем темно. Он безумно устал, ботинки и нижние края брюк были облеплены комьями глины, но все-таки день прошел не зря. Удалось установить, что Бурцев работал в порту, а значит, мог иметь какое-то отношение к катастрофе. Кроме того, его неожиданная и загадочная смерть вызывала большие подозрения. Рейн чувствовал, что напал на след.

– Который час, не подскажете?

В Таллине теперь редко когда можно было услышать на улице русскую речь. Даже не владеющие языком старались говорить с акцентом. Вопрос прозвучал неожиданно еще и потому, что задавший его был скрыт в тени огромного платана, растущего здесь, видимо, с самого дня основания города.

Рейн посмотрел на часы, но ответить не успел. Чьи-то стальные пальцы схватили его за горло и уволокли в темноту...

«Рыжуха»

– Вячеслав Георгиевич, Владивосток на связи, – раздался из селектора голос Маши.

Поляк нервно схватил трубку. После нескольких секунд треска, бульканья и жужжания в ней раздался голос Гиббона:

– Слушаю.

– Это я, – сказал Поляк.

– А-а, привет-привет, как поживаешь?

– Нормально... Ты лучше скажи, где «рыжуха».

– Ну-у, кто же такие вещи по телефону выясняет? Сам понимаешь...

«Что-то произошло», – подумал Поляк.

– Объясни в двух словах.

В трубке замолчали. Поляку показалось, что Гиббон с кем-то разговаривает.

– Ты знаешь, – наконец сказал он, – лучше бы нам встретиться.

– Ну прилетай.

– Не могу. Дела, знаешь...

– У нас с тобой одно дело! – чуть ли не выкрикнул в трубку Поляк.

– Ну не скажи. Пока ты там в Таллине роскошествуешь, у меня сплошные неурядицы. Вот недавно вертолет свалился...

– Как это – свалился? Ты что, с ума сошел? У меня уже все заряжено!

– Не знаю... Думаю, у тебя хлопот с твоим паромом по самое не могу...

– Ах ты старая сволочь! – не удержался Поляков. – Ты забыл, что...

Гиббон хмыкнул:

– Если ты чем-то недоволен, мы можем прервать наше взаимовыгодное сотрудничество.

Поляк сцепил зубы.

– Я не понял. Тебя что, гонорар не устраивает? Или ты на кого-то другого поработать решил?

– А вот это уже не твое дело, – жестко сказал Гиббон, – я повторяю – прилетай во Владивосток. Поговорим.

Поляк с силой бросил трубку на рычаг.

– Маша! – крикнул он изо всех сил.

Дверь тотчас же открылась.

– Вячеслав Георгиевич, как вы меня напугали. Селектор же есть.

– Ты меня еще учить будешь! – рассвирепел Поляк. – Соплячка!

Маша, привыкшая к нервным приступам своего шефа, стояла молча.

– Машину! Срочно!

– Сейчас, – она выбежала из кабинета.

Поляк вскочил со своего кресла и принялся ходить взад-вперед по кабинету, опрокидывая на ходу стулья и цепляясь за телефонные провода. «Ну, Гиббон, погоди, падла, я до тебя еще доберусь!»

– Маша! – снова заорал он.

Секретарша вновь возникла в дверном проеме.

– Скажи, чтобы самолет приготовили.

– Хорошо. Куда летим?

– Скажу в аэропорту.

– Машина у подъезда, Вячеслав Георгиевич.

Скоростной лифт мигом спустил Поляка на первый этаж. Выйдя из вестибюля, он обнаружил, что его дожидается оранжевый «ниссан». Пришлось снова возвращаться в офис.

Маша стойко перенесла поток ругательств, обрушенных на нее шефом. При этом она даже успела принять какой-то факс. Когда запас слов у Поляка иссяк, она сказала:

– Не было другой машины, Вячеслав Георгиевич.

– Где мои «мерседесы»?!!

– Один у главного бухгалтера – он уехал договариваться со шведами. Другой в ремонте. Третий поехал заправляться – вы же знаете, сейчас с бензином напряженка...

Поляк в бессилии опустился в кресло. Он был одним из самых крупных таллинских бизнесменов, с ним здоровался за руку сам премьер-министр, его состояние оценивалось восьмизначными цифрами в долларах... И ему же подчиненные подсовывают какую-то японскую гадость из-за того, видите ли, что «с бензином напряженка».

Пришлось ждать, пока шофер вернется из путешествия по бензоколонкам.

Пообещав уволить всех, Поляк погрузился наконец в «мерседес» и приказал везти в аэропорт.

Да, с Гиббоном надо было срочно что-то делать. Если он действительно нашел какие-то другие способы сбыта золота, это пробило бы существенную брешь в доходах Поляка.

Все дело в том, что грузопассажирские перевозки были только милым прикрытием настоящего бизнеса. Нелегальная переправка желтого металла за границу была основной сферой деятельности Поляка. Золото, добываемое на рудниках, сначала доставлялось Гиббону, который превращал песок и самородки в слитки. Потом небольшими партиями оно переправлялось в Москву, где на них ставились настоящие пробы, клейма и все такое. Там же подкупленными чиновниками оформлялись необходимые документы: лицензии, сертификаты и так далее. Конечно, легально через границу с ними соваться было нечего – во-первых, явно фуфловое происхождение этих бумаг было видно невооруженным глазом, а во-вторых, подкуп российских пограничников требовал дополнительных вложений, которые в конечном счете повышали себестоимость товара, и Поляк предпочитал действовать иначе. В тайниках, оборудованных в рефрижераторах, перевозящих для фирмы «Прибалтика» говядину, золото доставлялось в Таллин. Здесь все было гораздо проще. Чиновники сквозь пальцы смотрели на вывозимые из России ценности, в крайнем случае требуя небольших взяток. Но чаще Поляк обходился без них. На каждом рейсе его паромов в грузовом трюме перевозилось несколько «упакованных» машин, в шинах, под сиденьями и между обшивкой дверей которых были спрятаны слитки. Машины всякий раз были новые: расчетливый Поляк специально открыл в Стокгольме небольшую фирму, которая по дешевке продавала их шведским безработным и студентам. Дальше все шло как по маслу: в Швеции клиентов, желающих купить качественное русское золото, было полно. Именно для них и были нужны сертификаты и лицензии. Скандинавы очень боялись проблем, связанных с полицией, которая могла заинтересоваться происхождением золота. Деньги, вырученные от продажи, частично оседали в европейских банках, частично переправлялись обратно в Эстонию. Пятнадцать процентов переходили на счета Гиббона.