Архивное дело

Разговор складывался невеселый. Видимо, странное поведение Половникова выбило стариков из привычной колеи. Недолго посидев с ними, Бирюков поднялся. Торчков тоже натянул на всклокоченную голову свою серую кепку. Выйдя от Инюшкиных на темную улицу, они какое-то время шли молча. Но неуемная натура Торчкова не переносила длительного молчания. Минуты через две Иван Васильевич заговорил:

– Аккурат перед твоим приходом, Игнатьич, мы с Арсюхой выясняли еще один сомнительный вопрос. Почему Федя Половников без памяти ударился в религию? Арсюха доказывает, будто Федю с малолетства воспитала в своем духе богомольная мамаша. Я же хочу тебе сказать другое. Арсюха, по сравнению со мной, пацан. Я знаю Федю на четыре года раньше и вполне сурьезно могу доказать, что в малолетнем возрасте Федька чрезмерно религиозным не был. Молиться он стал после похорон своего отца, Степана. С чего бы такое наваждение на него вдруг свалилось, а?..

– Я не бабка-угадка, – ответил Антон. – Сами вы что по этому поводу думаете?

– Тут можно по-разному думать. И дураку понятно, мамаша, конечно, повлияла на Федино поведение, но весь секрет не в этом. Подозрительно мне: не чокнулся ли Федя от смерти отца?..

– Почему?

– Потому, что ходил вроде слушок, будто Степан не своей смертью помер.

– А какой?..

– Объясню. В тридцать втором году зимой, когда Федя с отцом возили на продажу в Томск зерно, у нас в округе сильно буйствовали волки. Стаями по полям и лесам бродили. Понятно, чтобы отбиться от волков при их нападении, наши деревенские мужики, отправляясь в путь, брали с собой оружие. Иными словами, без ружьев далеко от села не ездили. При таких сурьезных обстоятельствах Степан Половников перед поездкой в Томск непременно положил в сани ружьишко. Допускаешь такую мысль?

– Допускаю.

– Вот тут и собака зарыта! Отбиваясь от волков, не пальнул ли Федя по нечаянности в отца?.. Арсюха с моим выводом не согласен. У него одна песня – чуть чего, сразу: «Побереги патроны». А вот ты, Игнатьич, как считаешь?..

– В жизни много случайностей бывает, – уклончиво ответил Антон, чтобы не ввязываться в бесплодный разговор, и протянул Торчкову руку. – До свидания, Иван Васильевич, я уже у дома.

– Будь здоров, – с явным огорчением попрощался Торчков.

Когда Антон вошел в родительский дом, стол на кухне был накрыт к ужину, и вся семья находилась в сборе.

– Где, сынок, целый день пропадал? – встревоженно спросила Полина Владимировна.

– В Серебровке, – ответил Антон и посмотрел на уставленный едой стол. – Ух, и проголодался я сегодня!

– Умывайся да садись к столу. Только тебя и ждем.

– Ты, ядрено-корень, Антошка, не тощай, а то жена хилого любить перестанет, – назидательно проговорил дед Матвей, по-стариковски неловко умащиваясь за столом.

– Не завались, философ, – сказал ему Игнат Матвеевич.

– Чо гришь?..

– Щи, говорю, из тарелки не вылей!

– Не повышай голос, командир. Не в конторе командуешь…

За ужином, как издавна велось в семье Бирюковых, разговор зашел о насущных делах. Мать озабоченно заговорила о предстоящей копке картофеля в огороде.

– Выкопаем, не паникуй, – склонившись над тарелкой, сказал отец. – Сына со снохой призовем в помощь.

– Урожай хороший. Не знаю, куда девать будем.

– Ныне агропромовские заготовители станут прямо в селах принимать картошку. Без заботы сдадим.

– Значит, создание агропрома начинает сказываться? – спросил Антон.

– Задумка хорошая, но в зародыше гибнет.

– Почему?

– Кадры у нас слабыми оказались для увеличившегося объема работы. В армии, скажем, никому в голову не придет назначить командира взвода командиром дивизии. Формально, конечно, можно лейтенанту присвоить генеральское звание, но генералом от этого он не станет. В районном же и областном агропроме получилось, что на полковничьи да генеральские должности сели люди, которые в бывших сельхозуправлениях еле-еле тянули, а теперь в десять раз больше забот на их головы свалилось. Разве они вытянут этот воз…

– Вечно ты, отец, недоволен и собой, и другими, – сказала Полина Владимировна.

– Самодовольство, мать, только верхоглядам да очковтирателям свойственно.

Все замолчали. Сосредоточенно принялись за еду. В конце ужина, за чаем, Игнат Матвеевич спросил Антона:

– У тебя как дела?

– Вообще или в частности?

– И в том, и в другом смысле.

– Вообще – работаю не на генеральской должности. А в частности… Хотел выяснить судьбу Жаркова, но залез в архивные дебри. Строить по нему какие-то версии – все равно, что на кофейной гуще гадать.

– Ты все-таки погадай.

– Постараюсь, – невесело вздохнул Антон.

Глава 8

Заклубившиеся с вечера облака ночью расплескались по березовским и серебровским полям хотя и недолгим, но плотным дождем. Видимо, не зря вчера у старика Хлудневского «постреливал» крестец. На рассвете ливень утих так же внезапно, как и начался.

В воскресное утро Антон Бирюков встал ни свет ни заря, вместе с отцом, для которого в страдные дни выходных не существовало. Антону спешить было некуда, но ему не давали покоя мысли о странном поведении Федора Степановича Половникова. То, что Федор Степанович битый час промолчал у Инюшкина, объяснялось просто. В присутствии Торчкова заводить разговор мог только тот, кто не знает о безграничной фантазии Кумбрыка. Но какая серьезность привела Половникова в позднее время к Инюшкину? Почему старик при встрече не отозвался на отклик? По-стариковски не услышал, как его окликнули, или не захотел вступать в разговор?..

За завтраком Игнат Матвеевич поругал «вредительницу» природу – на сырое поле комбайн не запустишь, жди теперь пока колос обсохнет от влаги; обжигаясь, выпил бокал крепкого чая и, надвинув на голову «походную» кепку, отправился в контору. Антон, тоже позавтракав, хотел было позвонить в Серебровку Кротову, чтобы договориться с Половниковым о встрече, однако Кротов позвонил Антону сам. Оказывается, участковый уже спозаранку прикатил на мотоцикле из Серебровки и ждал Бирюкова в своем служебном кабинете.

Несмотря на ранний час, в коридоре колхозной конторы было многолюдно. Как бы ни складывалась работа, на утренней разнарядке всегда выявляется что-то непредвиденное и позарез необходимое. Толклись люди в конторском коридоре перед началом рабочего дня. Спорили о делах, шутили, незлобиво подначивали друг друга, дымили табаком. И каждый норовил проскользнуть в кабинет к председателю раньше другого. Всем требовалось что-то у него выяснить, всем – срочно! Так было раньше, так и теперь по сложившейся традиции продолжалось.

Поздоровавшись с приветливо заулыбавшимися земляками, Антон Бирюков отворил дверь кротовского кабинета. Участковый, сидя за столом, разъединял цепочку из канцелярских скрепок, укладывая их по одной в стоящую перед ним стеклянную пепельницу. При входе Бирюкова он смутился и торопливо предложил Антону сесть.

– Ну, какие сегодня новости, Михаил Федорович? – привычно спросил Антон, усаживаясь на стул против участкового.

– Относительные… – Кротов замялся… – Половников вчера появился дома очень поздно. Без согласования с вами я не стал с ним беседовать. Но с Лукьяном Хлудневским, после ужина, мы проговорили весь вечер.

– Что интересного дед Лукьян еще вспомнил?

– Память у старика отменная. Например, он говорит, что перед поездкой в Томск Степан Половников брал у него, то есть у Лукьяна, ружье и десять заряженных патронов, а после похорон отца Федя вернул Лукьяну с ружьем только девять…

«Неужели Торчков не выдумал?» – мелькнуло у Бирюкова и он уточнил:

– Значит, Половников в кого-то стрелял?

– Вероятно, так.

– В кого?

– Лукьян предполагает, что они отбивались от волков.

– Всего одним патроном?

Кротов задумался:

– При нападении волчьей стаи одного выстрела маловато, чтобы отбиться. Для одиночного волка, если не промазать, – достаточно.