Ромео

— Где она сейчас? — резко спросила Сара.

Вагнер недоуменно посмотрел на нее. Потом до него дошел смысл заданного ею вопроса.

— Мне кажется, вам лучше не видеть ее.

— Я просто хочу знать, где она.

— В морге. Патологоанатом…

— Нужно ведь организовать похороны, — отрешенно произнесла она.

— Придется подождать пару дней, прежде чем мы сможем выпустить… — он хотел было произнести «тело», но потом подумал о том, насколько бесчеловечно это прозвучит. Уж в чем-в чем, а в бесчеловечности его трудно было упрекнуть. Хотя качество это и было не в его пользу, — вашу сестру, — закончил он фразу.

Сара в упор посмотрела на него. У Вагнера возникло ощущение, будто она только сейчас его заметила. Взгляд ее скользнул по его торсу, но в нем не было и намека на сексуальный интерес. Совсем наоборот. Этот придирчивый осмотр, скорее, напоминал визуальный армейский обыск. Как будто она хотела проследить, по форме ли он одет. А еще таким же взглядом окидывала его мать, когда отправляла в школу, проверяя, опрятен ли сынишка.

Сара увидела перед собой высокого, стройного мужчину с аккуратно уложенными светло-каштановыми волосами, в отутюженных серых шерстяных брюках, синем блейзере — немятом и со всеми пуговицами, без хлопьев перхоти на плечах, в кожаных ботинках, начищенных до мягкого блеска. Майкла Вагнера нельзя было назвать писаным красавцем, но взгляд его голубовато-серых глаз — умный и чуточку невинный, совсем не свойственный полицейскому, — завораживал. Сара решила, что ему лет тридцать с небольшим. Столько же, сколько и ей.

Завершив бесстрастный осмотр, она резко встала, не вымолвив ни слова. Вагнер, с облегчением приветствовав окончание неприятной для него процедуры, последовал ее примеру.

— Могу я чем-нибудь помочь вам? — смущенно спросил он.

Губы ее слегка изогнулись, но не в улыбке.

— Все об этом спрашивают, — безучастно произнесла она. — Но никогда не помогают.

— Кто «все»?

На этот раз она, действительно, улыбнулась, но улыбка получилась с каким-то горьким привкусом.

— Не имеет значения.

— Думаю, что имеет, — тихо сказал он, — только вы не хотите говорить об этом.

Сара широко улыбнулась.

— Должно быть, вы ей нравились.

Румянец постепенно заливал его шею, подкрадываясь к щекам.

— Простите, что вы сказали?

Улыбка померкла на ее губах.

— Ну, вот, теперь вы все испортили.

— Извините. — Он поймал себя на том, что начинает терять терпение. Сара играла с ним, можно даже сказать — провоцировала. А какого черта он с ней церемонится? Он пожалел о том, что не оставил Сару Розен Аллегро.

— Послушайте, у вас такое горе, — сказал он, в нетерпении взмахнув руками, горя желанием поскорее расстаться с ней. — Почему бы вам не пойти домой? Позвоните подруге, а может, пригласите кого-нибудь съездить с вами к отцу? Надо же сказать ему о случившемся.

— Мой отец, — эхом повторила Сара, вдруг изменившись в лице. Это был первый видимый признак того, что до нее дошел смысл трагедии. Она даже покачнулась.

Вагнеру показалось, что она близка к обмороку. Он протянул руку, чтобы поддержать ее, но помощь его не потребовалась. Сара обрела равновесие. Правда, цвет лица у нее так и не улучшился.

— Боже, я же должна сказать отцу, — задыхаясь, выпалила она, как будто идея принадлежала именно ей. Я не могу это сделать. Я не справлюсь с этим без тебя, Мелани. Я умею лишь выслушивать плохие новости. Но не сообщать их. Как я скажу ему? Как он это переживет? Ведь ты для него — единственная отрада в жизни. — Бедный папа, — сказала она, посмотрев на Вагнера невидящим взглядом. — Он столько сил вложил в воспитание своих дочерей, лепил их по своему образу и подобию. Мелани была его самой большой удачей, я же — полным провалом.

4

После того как детектив Вагнер удалился, оставив ее в парке одну, Сара задумалась, стоит ли ей вернуться в офис и попросить Берни съездить с ней в клинику «Белльвиста Лодж» в Беркли-Хиллз. Поразмыслив, она решила, что поедет к отцу одна.

Получив у грозного охранника пропуск, Сара въехала на территорию частной клиники. Колеся по извилистым аллеям парка, она испытывала странное чувство отрешенности. Кругом были разбиты живописные сады с фигурно подстриженными деревьями и кустарниками, их рассекали аккуратные пешеходные тропы, очерченные стройными рядами эвкалиптов и кипарисов. Само здание клиники, раскинувшееся на склоне холма, внешне очень напоминало английское загородное поместье — величественное и строгое одновременно. Внутри располагались тридцать роскошных апартаментов с индивидуально подобранной античной мебелью. В их интерьере присутствовали также и предметы, которые были дороги гостям как память о собственном доме.

В «Белльвиста» гостей — прикованных к постели, дряхлых, склеротичных или выживших из ума стариков, многие из которых совершенно не представляли, где находятся, и даже забыли, как их зовут, — никогда не называли пациентами. И даже формой одежды медперсонала были не привычные белые халаты, а, к примеру, белые теннисные шорты.

Сару всегда коробило от этого маскарада, Можно было, конечно, притворяться вместе со всеми, закрывая глаза на то, что все гости «Белльвиста» в той или иной мере страдали болезнью Альцгеймера и большинство из них, если не все, были обречены умереть в этих стенах. С тех пор как ее отец поселился в санатории, некоторые уже «ушли» — так завуалированно комментировал медперсонал смерть своих подопечных. Как-то в разговоре с Сарой Мелани с гордостью заметила, что эти «уходы» тщательно скрывали от гостей. Что за фарс.

«Бедная Мелани», — подумала Сара. Кто бы мог подумать, что ее смерть будет так широко разрекламирована. И соблюсти таинство никак не удастся.

Подрулив к автостоянке для посетителей, что находилась по правую сторону здания, Сара почувствовала, что ее хваленая выдержка, словно изношенная тряпка, превратилась в труху. Она выключила зажигание, но не спешила выходить из машины, надеясь, что вскоре к ней вернется самообладание и она сможет предстать перед отцом с печальной вестью.

Может, было бы лучше, если бы сегодня он оказался в одном из своих настроений и не смог бы осознать случившееся? А если вдруг он будет в ясном уме — как отреагирует? Сара невольно вернулась мыслями к событию двадцатилетней давности, надолго омрачившему их жизни. Во всяком случае, ее жизнь. Смерть матери. Она многое изменила и в настоящем, и в будущем дочери, вторглась в ее сознание, поселилась в снах, повлияла на личную жизнь — или, вернее, на ее отсутствие, что одно и то же.

Нет, Фельдман. Я не осуждаю ее. Ну, может, за то лишь, что умерла.

Солнечный луч пробился сквозь кроны деревьев и ударил в боковое стекло автомобиля. Сара почувствовала тепло на щеке, но кровь оно не согрело. Она вдруг устыдилась того, что вспомнила о матери, в то время как должна бы думать о Мелани и об отце.

И еще о Ромео. Не забывай о Ромео. Теперь и он невольно стал частью ее жизни. Непрошеный, незваный, нежеланный.

Это твоя вина, Мелани. Ты создала этого монстра. Теперь я повязана с Ромео на всю жизнь. А ты ведь знаешь, я слаба и всегда пасую перед монстрами.

Она ощутила неприятное жжение. И, лишь когда поднесла руку к лицу, поняла, что это горячие слезы струятся по щекам. Она плакала впервые за долгие годы.

В ее слезах выплескивалось не только горе. Что-то еще. Вина? Стыд? Страх?

Сара с силой распахнула дверцу, выбралась из машины и побрела по гравиевой дорожке. Она чувствовала себя обмякшей, опустошенной. Поднимаясь на крыльцо, она даже схватилась за резные деревянные перила, боясь оступиться.