История золотого Будды

— Все-таки мы дождались пана Красла, — из кареты бодро выскочил молодой Риссиг. Кивнув кучеру, который медленно поехал по направлению к фабрике, барон подошел к учителю и взял под руку как лучшего друга. — Мы здесь уже более получаса. Я не хотел мешать влюбленным, — добавил он с усмешкой так громко, чтобы слышала старушка, сидевшая в окне на своем посту. — Я так и думал, что вы их оставите одних и мы сможем поговорить без помех.

Опять начиналось непонятное. Значит, фабриканту было известно, что Голан бежал из тюрьмы и что сейчас он здесь, в доме Павлаты? Почему же не велит задержать его?

— Альбина одна там, — попытался он солгать.

— Оберегаете ее репутацию? Я и без вас знаю, что она порядочная девушка. Поверьте, пока она с Голаном, я спокоен. Женатый бунтовщик не столь уж опасен, понимаете? Когда на нем семейный хомут, с ним проще договориться! Поэтому я и поощряю эти тайные свидания. Мало кто из моих молодых рабочих не мечтает поджечь мои владения, это я знаю. Но меня беспокоят только те, которые не довольствуются мечтами… Я, может быть, даже сделаю Голану свадебный подарок и поговорю в суде, чтобы отменили приговор…

— Не понимаю вас… — откровенно признался Красл. Он действительно не знал уже, кому и чему верить.

— Потому что вы не считаете меня человеком. Да, да, в чешских газетах изобразили меня кровопийцей, чуть ли не самим дьяволом. А ведь я просто должен защищаться от сброда, который сбежался сюда со всех концов страны. Я бы охотно дружил с ними, да они не хотят. А жить надо! Без строгости с ними нельзя. Но понапрасну я никому вредить не хочу!

Они медленно шли к фабрике, как бы прогуливаясь; карета медленно двигалась перед ними, на сей раз барон беседовал с учителем как с равным, словно забыв, как он недавно кричал на него.

— Пальме и полицейский комиссар сказали мне, что вы что-то знаете о Золотом Будде, — сменил тему фабрикант.

Красл затаил дыхание — вот оно! Вот откуда эта предупредительность. Теперь надо быть настороже. Увы, сигару он уже докурил и спать хотелось, хоть падай.

— О ком? — растерянно спросил он.

— Не притворяйтесь, мне все известно. Не знаю, как вы обошли Ганку, но получилось у вас здорово! Полиции вы неплохо помогли, но я хочу просить вас нигде больше не упоминать о Золотом Будде.

— Почему же? Почему это вас так волнует?

— Хотя бы ради Альбины.

— С чего бы такая деликатность?

— А вы хотите, чтобы ее покойный отец был пред всеми разоблачен как преступник? Все его здесь уважают, ваш доктор Х. хочет поставить ему памятник, а вы вдруг начнете публично обвинять его в воровстве… А зачем? Ну человек, ныне уже покойный, поддался однажды минутной слабости. Но как только я припер его к стенке, он вернул статуэтку тут же!

— Вернул? А когда?

— Где-то на святках, кажется. После того, как мои люди выследили, что он пытался продать ее какому-то ювелиру в Либерце.

— Не верю! Зачем бы тогда…

В разъяснениях барона что-то было не так. «Зачем же тогда вы приказали убить Павлату?» — чуть не спросил Красл, но вовремя прикусил язык.

— Что тогда? Я знаю, о чем вы говорили в полиции. Потому я и здесь. Мне отнюдь не доставляет удовольствия, когда мое честное имя треплют в полиции! Действительно, зачем мне смерть Павлаты? Статуэтка, украденная им, к моменту его смерти уже три месяца как вернулась в мой фамильный сейф. Вот, взгляните…

И фабрикант извлек из кармана золотую статуэтку смеющегося бога, который, говорят, приносит счастье. Величиной в мужскую ладонь, тонкой чеканки, украшенная бриллиантами и рубинами, на лбу большая сияющая жемчужина. Скорее целая коллекция драгоценных камней, вделанных в золото, чем произведение искусства. Сверкающие глаза Будды — огромные алмазы — окончательно разбудили Красла. Поди угадай — статуэтку взяли у мертвого Павлаты или он вернул ее добровольно.

— Ганка обманул вас, учитель, — продолжал Риссиг, как бы читая мысли. — Он боялся, что вы откроете его убежище полицейским, поэтому и выдумал, будто я его посылал к Альбине. В действительности он был соучастником Павлаты в воровстве, они вместе похитили статуэтку. Лавочник иногда заходил ко мне и, видимо, обратил внимание на коллекции моей матери, которая питает особое пристрастие к вещам восточных мастеров. Эту статуэтку я подарил ей к шестидесятилетию. Уверяю вас, это стоило немалых денег. Пришлось привлечь и родственников, хотя и говорят, что я миллионер. В комнате все эти китайские вещицы стоят на виду, незапертые. Павлата, видимо, объяснил Ганке, где что, а сам стоял настороже у дома, пока тот, уже опытный в подобных делах, разбил окно на первом этаже и унес статуэтку. И получил за это пару сотен. Можете представить, как он обозлился: лавочнику целое состояние, а ему две сотни! Вот почему, когда Павлата погиб то ли случайно, то ли по собственной вине, Ганка решил устранить Альбину и завладеть Буддой. Но статуэтка давно уже была у меня. А с Альбиной вы ему помешали. Когда же вы открыли и его убежище в Либерце, он начал изворачиваться.

Красл вспомнил, как подозрительно Ганка вел себя в ресторане и в костеле.

— Разумеется, как принято здесь, он все свалил на Риссига, — продолжал барон. — В прошлогодней засухе я виноват: мои машины движет пар, вот почему вода не может собираться в тучи и нет дождя над их полями. Я к таким разговорам привык, пан учитель, — барон несколько разгорячился. — Но меня поражает, когда такой образованный, как вы, человек в это верит, ради этого жертвует будущим этой несчастной девушки… Анархисту, взломщику и доносчику вы верите больше, чем дворянину…

Красл чуть не напомнил Риссигу, что тот не далее как вчера гордился предками — лавочниками-лоточниками, но счел за благо промолчать. Риссиг опять запутал все рассуждения учителя о мотивах и участниках преступлений. Действительно, зачем фабриканту стрелять в Павлату и травить его дочь, если Будда уже у него, а всякие документы, разные там девизы — это явные выдумки Ганки.

— Однако на суде в Млада Болеславе Ганка был вашим свидетелем, от этого вы не откажетесь. Так что в обвинениях против своего же агента…

— Моего агента? Это просто смешно! Думаете, у меня такие колоссальные фонды, что я могу содержать целую армию доносчиков? Да они сами приходят ко мне со своими доносами и клянчат, как нищие! Когда Ганка понял, что запутался и вот-вот угодит под суд за связь с Голаном, он пришел ко мне просить помощи. И сам добровольно выболтал все, что знал. Мой директор кинул ему пару монет на бедность.

— И он же подыскал ему место в Либерце?

— Возможно, я этим не интересовался. Это уж в компетенции Пальме. А Ганка не зря кланялся. Во время суда выяснилось, что в молодости за ним водились весьма темные делишки…

— Он хотел убить наместника…

— Ого! — Теперь барон уже открыто издевался. — Вы и на самом деле прекрасно информированы, любезный учитель. А вам не пришло в голову, что человеку, с юности готовому к убийству, легче стать убийцей, чем владельцу фабрики, целыми днями занятому своими производственными делами? Ну, разбирайтесь сами! Я вам что мог объяснил, показал статуэтку. Больше не могу тратить время зря. Все, что я сказал вам, чистая правда, и вряд ли вам удастся узнать что-нибудь еще. Хотите, могу всем объявить, что Павлата был вором. Альбина вряд ли обрадуется и, наверное, не поблагодарит вас. Прощайте, учитель! Думаю, мы с вами больше не встретимся… — И фабрикант поспешил к карете, которая ждала его у ворот.

«Неужто меня вправду ослепила ненависть к Риссигу?» — размышлял Красл, возвращаясь к дому Павлаты. То, что он рассказал, объясняет все без исключения. Опять все сошлось на Ганке. И все же Красла не покидало странное ощущение, будто его обыграл в карты шулер.

IX. Тайное посещение