Черные тузы

убая сорочка, залитая кровью на груди, торчащие изо рта носки, белая выступающая вперед борода в темных подпалинах. Усатый мужик шагнул к старику, двумя пальцами потрогал его шею и ничего не сказал. Всхлипнув, Мосоловский отвернулся. Видимо, теперь пришла его очередь умереть. Он чувствовал, как щеки щекочут слезы.

– М-да, такая неприятность, – покачал головой Трегубович. – Кто бы мог подумать? Кто мог подумать, что он откинется? Черт…

– Ладно, мы и так все выяснили, – махнул рукой Васильев.

– Что с моим сыном? – неожиданно для самого себя вдруг спросил Мосоловский. – Вы убили моего сына, да? Убили Виталика?

– Твой сын ещё два года назад умер от воспаления легких в колонии общего режима, – ответил Васильев. – Умер на петушиной зоне.

Васильев громко всхлипнул и задал другой вопрос, показавшийся сейчас важным.

– А жена моя бывшая, что с ней, что с Надей?

– А Надя переехала в Москву, – ответил Васильев. – У неё другая семья. Кстати она живет совсем рядом с вами, чуть ли не на соседней улице.

– Вот как, вот как? – Мосоловский давился слезами.

Васильев согнулся над Мосоловским, снял с него галстук, зажал в кулаках ворот рубахи, разорвал её. Мосоловский наблюдал за этими действиями отстранено, с пассивностью жертвенного ягненка. Вот Васильев пальцами стал щупать жирную грудь Мосоловского, отсчитывая с левой стороны пятое нижнее ребро. Вот Васильев задрал брючину, вытащили из чехла, пристегнутого к щиколотке, охотничий нож. Держа большой палец на навершие, он приставил острие клинка в то самое место, под пятым ребром, поднял голову к Трегубовичу и скомандовал:

– Теперь ударь чем-нибудь тяжелым по пятке ножа.

– А чем, чем ударить? – молодой человек завертелся, озираясь вокруг, отыскивая подходящий предмет, но на глаза ничего не попадалось.

– Не режьте меня, – прошептал Мосоловский и заворочался на полу. – Моя смерть вам ничего не даст. Я прошу…

– Вы лучше не дергайтесь, а то будет больно, – посоветовал Васильев. – Очень больно.

– Может, ногой по ножу ударить? – спросил Трегубович.

– Нет, нога соскользнет. Там на кухне толстая книга лежит «Крестьянство России». Вот эта книга подойдет.

Мосоловский закрыл глаза, он услышал удаляющиеся шаги.

– Прошу вас, – прошептал Мосоловский и не смог закончить фразу, горло перехватил спазм.

– Жалко такую редкую книгу кровью пачкать, – сказал вернувшийся с кухни Трегубович и захлюпал носом.

Васильев убрал палец с навершия ножа. Чертыхнувшись, Трегубович широко взмахнул книгой. Мосоловский почувствовал обжигающий укол в грудь. Он нагнулся вперед, закашлялся до темноты в глазах, выпустил изо рта длинную струйку крови и боком повалился на пол.

Глава двадцать вторая

В узкие, как крепостные бойницы, окошки бара пробивался серый утренний свет. Небольшой зал, облицованный плиткой под ракушечник и увешанный литографиями в золоченых рамках и рыбацкими сетями, в этот неурочный час пустовал. Лишь у стойки бара трое молодых людей сосали через соломинки из высоких стаканов какое-то