Наказание

— Подожди, Ян. В конце концов, это был твой долг! Обязанность педагога — сообщать о нездоровых, разлагающих тенденциях в студенческой среде, указывать на виновных, чтобы остальной организм остался здоровым!

— Дора, — он укоризненно взглянул на нее. — Тебя не тошнит от собственных слов?

— Да не один же ты так делал! Общеизвестно, что на каждой кафедре всегда был, как минимум, один стукач! А на каждом курсе — один, а то и двое осведомителей из состава комсомольцев или уже коммунистов. Они доносили обо всем в ректорат, а чаще непосредственно в органы. Но их теперь простили. Давно простили! И стукачи, и их руководители живут себе припеваючи и занимают все те же высокие посты.

— А я себя простить не могу. — твердо ответил Ян Петрович. — И горжусь этим, даже цепляюсь за возможность понести наказание, очиститься, а потом начать новую жизнь.

— Но элементарное покаяние…

— Я был и останусь атеистом.

— Скажи мне все же, почему ты один должен понести такую тяжелую кару? Ведь ты даже доноса сам не писал! Ты только поставил подпись под тем, что написала Клара Яковлевна!

— Волынская уже платит.

— Чем?!

— Своей дочерью.

Дора Михайловна открыла рот, потом сказала с облегчением:

— Какое счастье, что Нина в Петербурге, а Миша в Бельгии! — и встрепенулась: — Зная Клару и ее нынешнее лирическое состояние, смею думать, что она рада отделаться от дочери!

— Не говори чепухи, — нахмурился Ян Петрович. — Она наказана. И наказана значительно страшнее меня. Я отсижу свой срок в заключении и вернусь человеком свободным, рассчитавшимся по всем счетам. А ее наказание бессрочно. Ее дочь повзрослеет и никогда не простит ей ни прошлого, ни настоящего. Она потеряла единственную дочь, что может быть хуже? — Он вздохнул, обнял жену и сказал, поучая, как ребенка: — Не ищи оправданий. Все это лицемерие и глупость, если не сказать жестче. Жили-были сопливые ребята, неопытные и глупые. В горячке событий кинулись в дело, суть которого не понимали. Сделали глупенький журнальчик. А подлые люди написали на них донос и отняли у несмышленышей более двух бесценных молодых лет.

— Но тогда считалось, что они сокрушают мораль, нравственность, даже основы государства!

— Ай, Дора! Посмотри телевизор, почитай газеты. Сокрушали и сокрушают, а Россия стоит. И стоять будет.

— Подожди, Ян! А если завтра ты узнаешь о готовящемся убийстве, тоже промолчишь? Если, положим, женщин и детей станут убивать?

— Оставь Дора. Эта тема стара как мир. В каждом случае должно быть свое решение. В прошлом я сделал неправильный выбор. Вот и пришел день расплаты. Дико, как страшный сон, но уж так мне повезло.

Дора Михайловна тяжело опустилась на стул, сникла, но до конца еще не смирилась. И не могла смириться, потому что за двадцать лет супружества привыкла к податливости мужа, разными путями, маневрами всегда добиваясь своего.

— Послушай, Ян, в любой ситуации можно найти выход, особенно теперь. Молодежь даже от армии откупается, альтернативной службой. Может быть, им деньги предложить? Продадим машину, продадим…

Ян Петрович невесело рассмеялся.

— Как же вы, женщины, одинаковы! Клара Яковлевна начала именно с этого, попробовала откупиться. Но погубленных лет не выкупить! Не оплатить! Если бы можно было решить это дело деньгами, то мальчики давно оставили бы и нас, и Клару в одном нижнем белье, а то и без него! Не забывай, что на нашей совести еще и смерть человека, — он осекся, нахмурился и голосом офицера, отправляющегося на передовую, сказал жене: — Время. Мне пора, Дора. Увидимся, наверное, не скоро. Но я повторяю еще раз и запомни хорошенько: при любых обстоятельствах ты НИЧЕГО, совсем НИЧЕГО не знаешь. И на суде тоже скажешь, что не знала НИЧЕГО. Иначе, Дора, после отбытия срока я к тебе не вернусь, не рассчитывай на мою мягкость.

— Ты уже не мягкотелый, — грустно улыбнулась она. — Быстро переродился. И это единственный положительный итог всей этой безобразной истории. Хорошо. Ничего никому не скажу. Будь мужественным… До конца.

Они поцеловались и через минуту Яна Петровича уже не было в квартире.

Его жена долго смотрела на телефон и жестоко боролась с соблазном поднять трубку и позвонить куда надо, в миг сорвать все эти дикие, нечеловеческие планы, но она знала, что Ян Петрович уже другой человек и что, выиграв сегодня, она может проиграть в будущем и потерять его навсегда.

Дора Михайловна вздохнула, автоматически взглянула на себя в зеркало, ужаснулась и пошла в парикмахерскую — жизнь продолжалась, хотя муж минуту назад и отправился «на дело», — ему предстояло совершить тяжкое уголовное преступление.

В тихом тенистом переулке Борис и Аркадий поджидали Яна Петровича и уже издали увидели его «жигули».

Борис махнул рукой и машина остановилась возле них.

Не дожидаясь приглашения, они сели на заднее сиденье, и Борис сказал приказным тоном.

— Вырубите мотор. Выслушайте последние инструкции.

— Я все проработал, продумал и усвоил, — строго ответил Ян Петрович, не чувствуя уже ни страха, ни робости, ни даже вины перед ними.

— Очень хорошо, — удовлетворенно отметил Борис. — Значит, действуете без истерик, не торопясь, предельно хладнокровно. Деньги берите из кассы. Сейф стоит в углу операционного зала. Если увидите, что он открыт, хватайте бабки и бегите. Теперь держите пистолет.

Борис протянул ему облупленный армейский пистолет.

Ян Петрович, не сдержав дрожи в голосе, спросил:

— Это… Какая модель?

— ТТ. Тульский «Токарев».

— Но я… я не умею стрелять!

— Совсем? — озабоченно поинтересовался Борис.

— Абсолютно!

— А в детстве не стреляли в воробьев из рогатки?

— Да у меня ее не было никогда!

— Ничего страшного, — меланхолично вставил Аркадий. — Мы это учитывали при выборе оружия. Борис вас обучит за секунду.

— Смотрите! — сурово произнес Борис. — Пистолет заряжен, патрон дослан в ствол. Это предохранитель. Снимаете с предохранителя и нажимаете на курок столько раз, сколько вам надо. Сколько пожелаете трупов, столько и будет.

— Да. Но…

— Стрелять нужды нет, — опять промямлил Аркадий. — Вешать вам на шею труп мы не имеем желания. Если вы сами, конечно, не вошли во вкус и не собираетесь прикончить пару кассирш и охранника, чтоб не оставлять свидетелей. Тогда дело другое, препятствовать не будем. Но угрожайте оружием сразу, от дверей. Еще лучше — пальните в потолок, это произведет хороший эффект.

— В потолок я тоже не буду стрелять. Могу в кого-нибудь попасть. Все-таки нервы напряжены.

Борис зло засмеялся.

— Это по первому разу! А потом вы будете проводить эту операцию спокойно, между завтраком и обедом! Штаны у вас еще сухие?

— Не надо так, — сдавленно ответил Ян Петрович и засунул пистолет за ремень брюк.

— Правильно! — одобрил Борис. — Чисто гангстерская манера! У вас явный талант к этому делу, Ян Петрович.

— Вот что, мальчики, — сухо сказал Ян Петрович. — Извольте знать свое место. Вы меня поняли?

Аркадий оттолкнулся от спинки сиденья и наклонился к Яну Петровичу.

— Если вам очень страшно, Ян Петрович, или считаете, что мы к вам несправедливы, то можете отказаться.

— Нет! — выкрикнул он. — Нет! Все это, конечно, идиотизм! Абсурд! Но вся жизнь вокруг стала абсурдом, общество неуправляемым, а мораль перевернулась с ног на голову. Я хочу сделать все, как договорились, стать идиотом, — быть может пойму, наконец, что происходит в сегодняшнем мире!

— Тогда — вперед! — рявкнул Борис.

Ян Петрович включил мотор.

Парни вышли из машины и проследили, как зеленые «жигули» мягко оторвались от бровки тротуара и покатились к перекрестку.

— Строго говоря, Боренька, — врастяжку сказал Аркадий, — морально и психологически он уже добит, совсем готов. Не человек, а живой труп. Может быть, остановим?

— Нет, — сухо ответил Борис.

— Мне нравится ход ваших мыслей, — улыбнулся Аркадий.