Год Ворона (СИ)

Вблизи боевые вертушки оказались еще лучше, чем издалека. Сразу видно - новенькие. И лопасти не простреленные, и борта даже не царапнутые. Так же на бегу поручкавшись с вертолетчиками, Пашкин с Колчиным получили гарнитуры бортовой связи и устроились на неудобных ящиках с ребристыми металлическими краями. Не успели посчитаться и закрыть двери, как машина зарокотала и одним прыжком взмыла в воздух.

Вертолеты развернулись почти синхронно и, хищно наклонив носы, понеслись на юго-восток, пересекая русло Москвы-реки.

* * *

Вода в шлюзе поднималась в темпе похоронной процессии, так что я готов был выстроить в живую цепь, как при кораблекрушении, весь свой экипаж, включая Берковича и убеленного сединами капитана. И черпать, черпать воду ведрами, переливая ее в камеру, где плененным белым лебедем мается наш катер, если бы это могло хоть как-то ускорить дело.

Ночное плаванье, как и предупреждал Петрович, оказалось занятием дурным и неэффективным - с утра до обеда успели пройти вдвое больше, чем в темноте. По дороге миновали пять шлюзов, встретили три баржи - две с песком обогнали, третья порожняком шла навстречу. От ее экипажа и узнали, что "Волго-Дон", груженный под завязку "камнями", встретился им часа три-четыре назад.

Этот шлюз был шестым и последним. Стало быть, торжественная встреча с ядерным, ети его мать, террористом, теперь неизбежна, как крах мирового империализма. Главное, чтобы она не ознаменовалась красочным фейерверком ...

Нанятые коломенские речники, что и говорить, поразили. Вчера, отпросившись домой на сборы, вернулись точно по хронометру через час. Оба в белой, по-военному, до острейших стрелок на брюках отутюженной форме, гладко выбриты и без малейших следов свежего выхлопа. То ли бдительные жены сразу отобрали щедрый аванс, то ли глубинные изменения русского характера зашли столь далеко, что я со своими представлениями о местных реалиях задержался в глубоком прошлом. Ночью мы все несли вахту посменно, до рези в глазах вглядываясь то на мелькающие ночные огни, то в экран бортового радара.

С рассвета стало повеселее. Катер действительно был построен для получения удовольствия от скорости, а потому сегодняшний день ощущается рывками. Будто допотопный фильм на сто раз порванной и склеенной пленке...

Рев двигателя, бьющие в лицо потоки воздуха, от которого не спасает даже широченное лобовое стекло, швартовка, общение с высохшими от старости, но суровыми и подозрительными ВОХРОвцами, помнящими еще пенсне Лаврентия Палыча, короткий разговор с работниками на воротах. И новый рывок до следующей остановки.

Речники, как и дальнобойщики, активно пользуют рации и имеют свою волну. В эфире постоянная болтовня. "Теплоход "Звезда востока" проходит мост снизу... Теплоход ОМ-562 будет делать оборот в районе двести тринадцать... Озерный-36 Волго-Дону-42: расходимся левым..." Шлюзы тоже отзываются, формируя очередь. Не слышно только нашего бомбовоза ...

Понимаю умом, что вокруг красоты неописуемые - луга, холмы, городки, деревеньки, бесчисленные церквушки. Но восхищаться живописными видами физически не могу. Устал, как собака, а что нас ждет впереди - вообще неясно. И это очень плохо... На дело, любое дело, нельзя идти уставшим и вымотанным. А догнать проклятую баржу - это не цель, и даже не присказка, только начало. И очень хочется верить, что завершать эпопею будем не мы с Берковичем, а специально обученные люди, нагнанные к реке в потребном количестве. Но появятся они или нет - никому не ведомо. А потому - сцепив зубы догоняем врага.

На последнем перегоне Иван Петрович, видать, окончательно убедившись, что никакой я не новый русский пельмень, стал поглядывать на нас с большим уважением. Почувствовал, наверное, что-то. У старых мореманов задница чувствительнее, чем локатор самой современной системы ПРО... На предпоследнем шлюзовании Петрович демонстративно сменил парадно-представительский головной убор на старенькую, смятую фуражку с кокардой ВМФ СССР. И на душе у меня чуть светлее стало. Будто кто-то ободряюще ладонь на плечо положил.

Уровень воды поднимается, а с берега за катером наблюдает классическая старорежимная вохра - хмырь в советской еще афганке, подкашивающийся от тяжести ободранного СКСа. Смотрит хмуро, делает шаг навстречу. Гадом буду, сейчас начнет проводить инструктаж по поводу запрета на все виды съемки на стратегическом объекте.

Не дав старому рта раскрыть выпаливаю - громким ментовским тоном:

- МП-Р 242 давно проходил? Докладывайте!

Петрович застывает в положении "челюсть офф", зато вохра реагирует ностальгически бодро:

- Дык отшлюзовался часа полтора назад, товарищ ?..

- ... майор. Майор Догонаев, ФСКН70!

Ныряю рукой под ветровку, словно собираюсь извлечь удостоверение. Эта клоунская реприза продумана по дороге и мысленно отрепетирована в деталях, так что продолжаю уверенно и без малейшей задержки.

- Со мной Джек Беркович, Интерпол!

Осторожно, но крепко бью Жужика локтем в бок и шепчу:

- Паспорт покажи, басурманин!

Мальчишка, краснея до кончиков лопоухих ушей, извлекает из кармана свою синюю орласто-полосастую паспортину и предъявляет вохровцу как учили, в развернутом виде.

Старый хмырь тихо охреневает и пытается отдать честь, не выпуская оружие. Получается это у него предельно фигово - врет пословица, пропить можно и мастерство. Но это сейчас не важно. Важно то, что ошалевший дедок поверил, что я большой начальник и забыл потребовать мою ксиву.

- Фамилия? Звание?

- Филеев! - бодро рапортует дедушка с карабином. - Майор в отставке.

- Сколько там было народу?

- Помимо команды - человек не меньше шести. Все этой, как ее ... кавказской национальности, вот! Но Нефедов, это наш сержант из водной, у них бумаги проверил. Вроде бы все нормально.

А ведь, похоже, и вправду дед из тех еще органов. Глаза слезятся, но все, что нужно - видят. Не удивлюсь, если он, поднатужившись и приняв полста наркомовских под огурчик, выдаст вполне рабочие словесные портреты боевиков... Но это сейчас неважно, нет времени... Осмыслив услышанное, тут же вещаю дальше:

- Совместная операция! - стараюсь говорить громко, но не орать, у таких старичков-боровичков слух не хуже зрения, фальшивый надрыв уловит - все пропало. - Командуй, дед, чтобы скорее нас выпускали, а сам быстро звони на пульт, пусть на дежурного по городу выходят! На "Волго-Доне" две тонны кокаина везут! Прямо мимо Кремля! Понимаешь старый, чем это пахнет, и сколько погон слетит?!

Я все-таки прокололся, выпалил про две тонны на одном дыхании, и только потом сообразил - перебор. Но тут повезло, старая вохра услышала слово "кокаин", а остальное, похоже, пропустила мимо ушей - кивает так, будто перехватывание барж с двумя тоннами наркоты для него такое же привычное дело, как и утренние сто грамм.

Чуть не свалившись в воду, старик делает поворот кругом и бодро ковыляет в сторону своего "опорного пункта".

Ну что же, вот и славно, оповещение мы, как могли, запустили. Теперь нужно избавиться от балласта в лице мирного населения, и можно, как говорят киношники, переходить к финалу ...

А ведь похоже, что Петрович и Гриша в "майора Догонаева из ФСКН" и "Джека Берковича из Интерпола" поверили окончательно и бесповоротно. Хорошо я роль отыграл, Станиславский нервно курит в сторонке. Оба стоят, будто проглотили по рельсе, и поедают глазами меня и Жужика, наливаясь весомым осознанием дела государственной важности. Типа, ща мы их всех догоним-повяжем. Но увы, товарищи речники, жизнь - это не остросюжетный роман или фильм-боевик. Ну, разве что, самую чуточку... А потому сейчас наши дороги расходятся.

Сунув в натруженные ладони речных волков по заранее приготовленной пачке, говорю, указывая на пирс:

- Ну что, мужики. Дальше мы уж тут сами.

- Да понятно, что сами, - хмуро отвечает Петрович. - Не слепые поди, видели, что вы в каюту три сумки всяких шпалеров затащили.