Дань смельчаку (Погребальный звон по храбрым)

- Опоздал! - крикнула она, взбежав по ступеням и исчезая в холле.

В доме было тихо - базарный день. Повар уехал в город с самого утра. Я медленно взошел по ступеням, стараясь перевести дыхание, а потом вошел в ее спальню.

Хельга стояла перед трюмо, вытирая мокрые волосы огромным купальным полотенцем. Обернувшись, она рассмеялась:

- Ну и видок у тебя. Дай-ка сюда...

Она быстро вытерла потеки грязи с моего тела, а затем принялась подсушивать полотенцем волосы, покачивая издевательски головой:

- Бедный Эллис. Бедный маленький Эллис Джексон.

Бледно-желтое бикини намокло от дождя и так прилипло к телу, будто его и вовсе не было, но я думал не о нем. Видимо, мне надоело быть малюткой Эллис ом.

Я неуклюже поцеловал ее безо всякого намека на ответную реакцию. Улыбка погасла. Она не рассердилась, просто погрустнела.

То, что случилось дальше, видимо, зависело от многих слагаемых, и ее как и меня - нельзя полностью винить в происшедшем. Все было против нас. Мне казалось, что в каком-то смысле она меня любила. В ней тоже проснулась жажда, но мою она не заметить не могла. Все было очень символично: никто и никогда не предлагал мне такой откровенной и безоглядной любви.

Она поцеловала меня очень неторопливо: ее рот раскрылся, как цветок, чтобы я смог почувствовать ее язык. Боль в паху стала просто невыносимой.

Я попытался было отодвинуться, но она удержала меня и положила руку мне...

- Здесь нечего стесняться. Совершенно...

Остальное смахивало на сон в такой же степени, как и все ему предшествовавшее. Она была так нежна, так спокойна. Сняла бикини, вытерлась насухо, затем проделала то же самое со мной. Я трясся как в лихорадке, когда она потянула меня к постели и, завалившись на спину, прижала мое лицо к своей груди.

- Бедняжка Эллис. Бедный малыш Эллис Джексон. Никто его не любит. Никто, кроме меня.

А затем ее рот впился в мой, бедра распахнулись навстречу, впустили меня, и я вошел с таким наслаждением, с таким безумным огнем в крови, что закричал.

Я привстал на руках, оседлав ее, как буйволицу, - и увидел в трюмо тройное отражение стоявшего в дверях деда с гневом Господним на лице и любимой палкой из терновника в руках.

Дубинка опустилась мне на спину раз, затем второй и сломалась, когда мне удалось вырваться.

- Ты маленькое грязное животное! - ревел он. - Убирайся отсюда! Убирайся!

Я старался улизнуть от его гнева, чувствуя себя втоптанным в грязь. Хельга пыталась встать. Дед тыльной стороной ладони ударил ее по лицу.

- Значит, ты так мне отплатила? - завопил он. - Наставила мне рога с моим же собственным внуком?!

Больше я ничего не слышал, потому что дед выкинул меня за дверь и закрыл ее. Я услышал, как щелкнул замок, и пополз в свою комнату.

Что между ними произошло, я никогда не узнаю. Тем же вечером Хельга отправилась в Лондон, а я на следующий день в Итон. Мало ли что там говорил врач.

Больше я эту женщину не видел.

* * *

Когда я очнулся, то все еще наполовину находился под действием наркотика.

- Наставила мне рога с моим же собственным внуком! - кричал голос. Наставила мне рога с моим же собственным внуком!

Казалось, Мадам Ню пребывала в полном восхищении. Потрепав меня по подбородку, она наклонилась ближе и произнесла:

- Ведь ты впервые вспомнил целиком этот кусочек, разве не так?

Я кивнул и скучным голосом проговорил:

- И что же это означает?

- Да то, что она жила с твоим дедом. Это объясняет все. Например, ее возраст. Ты говорил, что она была не просто девкой по вызову, но зрелой женщиной. Видимо, твой дед выбирал ее очень осмотрительно. Его ярость - это ярость старого быка, увидевшего, что молодой берет себе то, что он всегда считал своим. Потому-то он никак не мог тебя простить.

- У меня во рту, как в пересохшем колодце, - промямлил я.

- Так всегда. - Она налила в стакан воды. - Ты на меня не сердишься?

Заглотнув примерно с пинту, я вытер рот.

- А с какой стати? Чтобы заставить вспомнить, ты меня кое-чему научила. С какой стати мне стыдиться этого старого сластолюбца?

Мадам спокойно произнесла:

- Твоя сексуальная жизнь была далека от удовлетворительной, правда?

- Еще бы, - согласился я. - Меня влечет любая юбка, а потом начинает грызть стыдоба. Да и в постели я - как было неоднократно замечено второсортное барахло.

- Думаешь, что настало время измениться?

- Сама ведь лучше знаешь. Ведь это ты начальник...

Она медленно покачала головой:

- Ты ошибаешься...

Пока она подходила к двери и запирала замок, я не до конца понимал, что именно она имела в виду. Мадам развернулась, и заходящее солнце впустило ей в глаза - темные-темные - золотые искорки. Она пошла прямиком ко мне, расстегивая рубашку.

- Бедняжка Эллис, - произнесла она мягко. - Бедный маленький Эллис Джексон. Никто его не любит. Никто, кроме меня.

И когда я взял ее - на столь заботливо подставленной психиатрической кушетке, - то вновь очутился в спальне Хельги. По высушенной земле молотил дождь, растекаясь по стеклам освежающим душем. И снова меня захватил, смешавшись со звериной, дерущей душу радостью, страх: сердце забухало в ожидании Божьей кары, долженствующей ворваться через дверь. Но на сей раз не было Немезиды, не было безотчетного ужаса. На сей раз я испытал самое чудесное наслаждение, какое только может быть.

Мадам Ню подавила крик из-за дежурившей за дверьми охраны, подавилась моим именем, но с моих губ сорвалось имя Хельги, и в момент высочайшего наслаждения именно Хельгу я брал с боем, как крепость.

* * *

Сен-Клеру я ничегошеньки не рассказал. Потому что где-то в подсознании звучало его предупреждение об используемой китайцами технике. Найти антитезу человека, его слабину, то, чего он стыдится, и выставить это на всеобщее обозрение, пока антитеза не превратится в доминанту его личности.

Но ведь Мадам Ню сделала совершенно не то. Она вскрыла мою кровоточащую рану и показала ее мне, для моего же блага. Почему я даже не стал над этим размышлять? Не знаю. Но события последующих нескольких недель привели меня к единственному заключению.

На следующий день, когда меня привели на очередной сеанс, Мадам Ню была спокойна и корректна, не подавая даже намека на то, что вчера между нами что-то произошло. Что же касается меня, то я горел от одной мысли о ней. И это было понятно.