Сердце статуи

— А если он тебя видел и перепутал… впрочем, нет, она же очень маленькая.

— Мы во всем противоположны, — заявила Надя высокомерно (я вдруг почувствовал ее страдания и пожалел… и что-то слегка стронулось между нами с этой секунды). — У меня черные волосы и платье было темно-синее, почти черное в темноте. Если б я в калитку вернулась, я бы ее, конечно, встретила. Но я через штакетник перепрыгнула и к «Надежде» пошла, просто не могла от нее оторваться.

— И ничего не слышала?

— Только «Гибель богов».

— О, проклятое пижонство! Но если она после него появилась, то кто ей дверь открыл — убийца?

— У нее мог быть ключ от твоего дома. И у тебя предохранитель заедает, не всегда опускается. Например, она входит, поднимается в мастерскую… думая, что ты убит, бросается к тебе — и тут ее настигает…

— Ладно, настиг, пролил кровь — а потом? Разбил статуи, но одну не добил, она улизнула в сад и качнула головою.

— Макс, честное слово, это не галлюцинация! И как ты ужасно сказал по телефону: «Статуя торжествует!»

— Надюша, ты-то хоть не сходи с ума. Нет, твой брат прав: втянул я тебя в историю.

— Макс, ты ее любил?

— Не помню. Но судя по всему, сердце у меня было любвеобильное. Я видел фотографию Веры.

— Где?

— Сегодня ездил к ее подруге. Тебе статуя кивнула, а мне фотокарточка подмигнула.

— Как это?

— А так, что мы с тобой на пределе. Ее образ вызвал во мне сильное чувство.

— Любви?

— Страха. Не сразу, но как будто я вспомнил, как будто видел ее уже после… ну, после удара, понимаешь?

— Ты был в коме, без чувств, без жизни.

— Однако факт. Я эту девицу боюсь. Тебя — нет, а ее…

— Если б она не была такая маленькая! — выпалила Надя мстительно. — Как бы все сошлось! Из ревности разнесла тут…

— Какая ревность, Надюш! Она меня бросила.

— Как бы не так! Зачем тогда 10-го явилась?

— Я подарил дорогой изумруд, но сломал застежку. Кулон остался у меня.

— Когда подарил? — спросила Надя мрачно.

— Давно, еще в апреле. Видишь, Наденька! — я вдруг обрадовался. — Она 3-го за ним приезжала, а я в течение недели застежку так и не починил, хотя обещал. Выходит, правда: ты для меня все затмила, над «Надеждой» трудился.

Она отвернулась и после паузы заговорила доверчиво, как-то по-детски:

— Ладно, Макс. Ты не хочешь меня вспомнить. Ладно. Но вот в пятницу ты как бы заново со мной познакомился — и что? Что скажешь?

— Очень хорошо, скажу. Ты — единственный человек, которому я доверяю. Такая славная девочка.

— Нет, не то, Макс.

— Прости, дорогая, я опустошен и бесчувствен в смысле страсти… может быть, навсегда. Если это тебя слишком раздражает…

— Не слишком.

— То скажу: ты мне нужна.

— В качестве сиделки?

Мы пристально посмотрели друг на друга, она улыбнулась.

— Ладно, я согласна.

12

В среду, как обещал, невропатолог явился. «У вас же, Иван Петрович, машина есть?» — «Вместе с Семеном купили, еще до инфляции. Сейчас в ремонте, с июня барахлит». — «Богато жили?» — «Бедней тебя». — «Чего ж я-то без машины?» — «Не хотел хлопот». — «Я, часом, не алкоголик?» — «Нет, выпивал в рюмках».

Я на тахте в спальне лежал, он у окна сидел, лица почти не видно, только губы — узкие и красные, как свежий шрам.

— Как спал сегодня? — поинтересовался профессионально.

— Как обычно — со статуей.

— Твой сон — находка для психоанализа. Два главных утраченных влечения — эрос и творчество — соединились в одном образе. Статуя женщины?

— Да.

— Тебе она знакома?

— Черт ее знает!..

— Тебе знакомо ее лицо? — перебил он жестко, и я так же жестко отрубил:

— Нет.

— Или откровенность — или излечение становится проблематичным.

— Лицо скрыто, я стараюсь его угадать.

— С чем для тебя ассоциируется все это в целом? Что всплывает в подсознании?

— Зеленое пятно.

— Замкнутый круг! — Иван Петрович задумался. — Хорошо, вернемся к истокам болезни. В двадцать лет ты начал заниматься скульптурой…

— И влюбился в девушку. Вы ее знали — Люба?

— Нет.

— Я начал лепить с нее статую «Любовь».

— Не может быть, чтоб ты вспомнил! — быстро перебил доктор.

— Почему не может?

— Ну… ты б иначе себя вел сегодня.

— Не вспомнил. Ездил вчера на старую квартиру, мне рассказал сосед.

— Чем кончилась юношеская история?

— Она вышла за другого, я разбил «Любовь».

— Вера, Надежда, Любовь. — Иван Петрович усмехнулся. — Любопытная аналогия. Но даже если ты сам разбил своих идолов…

— Я был способен на это, как вы думаете?

— Опыт моей многолетней практики свидетельствует: человек на все способен, особенно художник.

— Но зачем?

— В том-то все и дело. По-настоящему сжигала тебя «одна, но пламенная страсть» — к творчеству.

— Может, я с ума сошел?

— В житейском смысле ты был нормален, дела свои устраивал разумно, даже расчетливо, несмотря на широту натуры. Вот, к персональной выставке готовился… Словом, не нахожу реальной причины, по которой ты уничтожал бы целое состояние.

— Вы сказали: по аналогии… — пробормотал я задумчиво. — Я вчера думал об этом, но… по внутреннему ощущению пустоты… и подружка Веры подтвердила: я ее не любил.

— И мне так кажется, — согласился Иван Петрович очень серьезно. — Не все на это способны.

— Я, наверное, не способен. Бьющий фонтан и горящая лампада приоткрывают пустоту, — я засмеялся, но осекся. — Тем не менее кто-то меня пытался уничтожить. На кувалде стерты отпечатки пальцев, следователь сказал.

— Ты был у следователя?

— Он ко мне приходил. Где же эта девица провела неделю, с 3-го по 10-е — вот загадка.

Иван Петрович улыбнулся снисходительно.

— Макс, у нас с тобой одна цель: ты должен вспомнить. Не деликатничай с доктором, задавай любые вопросы. Отвечаю на первый: твоя Вера не приезжала в кемпинг ни разу, что могут подтвердить мои приятели и их жены. Хочешь им позвонить?

— Не стоит, верю. Иван Петрович, вы женаты?

— Нет.

— Но были?

— Не был.

— Простите, почему?

— Не встретил достойной, — он рассмеялся тихо и иронически. — В какой-то степени мы тут с тобой похожи: и я живу своей работой.

— Тоже, извините, ходок?

— Наоборот. Скорее, аскет по натуре.

— Вам нравилась Вера?

— Пожалуй. Хорошенькая девочка… Да я не обратил особого внимания, — отозвался он равнодушно.

— Из-за чего погибла Неля?

— Как? — он изумился. — Ты чувствуешь связь…

— Не знаю. Меня очень волнует ее смерть, какая-то тайна там скрывается.

— Минутку! — доктор сосредоточился. — 9 мая мы познакомились с Верой. «Прелестное дитя» — ты сказал. Детски-наивная повадка…

— Ага, я с дитяти Цирцею лепил!

— Любопытное раздвоение личности. Помню, я удивился.

— Семен назвал ее потаскушкой и ведьмочкой.

— Ну, наверное, зелен был виноград… Впрочем, должен признаться, я слабо разбираюсь в женской психологии.

— Вы — доктор с большой практикой.

— Что ж, и Фрейд редко излечивал женщин. Существа с луны. Мои пациенты — сильный пол. А волшебница с острова Эа была почти готова, осталось лицо.

— Большая скульптура?

— В полчеловеческого роста примерно.

— А, как «Надежда».

Иван Петрович взглянул вопросительно, я пояснил:

— Последняя работа, подарок для соседки. Надя — отсюда «Надежда».

— Однако ты параллельно на два фронта работал.

— Значит, вы видели «Цирцею».

— Твоя возлюбленная, как школьница, хвасталась и сорвала покрывало.

— Тайком от меня?

— Ты не любил демонстрировать неготовую вещь.

— Как это случилось?

— Ну, все уже крепко приняли, разбрелись, кто в сад, кто… пауза перед вторым заходом. Кстати, Сема не пил, был за рулем.

— А вы?

— Я остался у тебя ночевать, как и предполагалось. Так что мог себе позволить.