Не забывать никогда

Идеально подходит на роль убийцы.

К списку повседневных мучителей, к злобным божкам, преподам-садистам и начальникам-фашикам надо добавить: реакционеров-полицейских…

Пироз положил в папку еще один листок.

— Месье Салауи, сегодня утром у нас было не слишком много времени, тем не менее мы сумели дозвониться до вашего непосредственного начальника — Жерома Пинелли.

— Он в отпуске!

Впервые Пироз показал мне свои желтые зубы. Оскал напоминал улыбку.

— Я отыскал его в Куршевеле. Он ехал на подъемнике по склону Ла Танья, направляясь в сторону черной трассы Жокей. Он все подтвердил.

Что подтвердил этот кретин?

Пришла моя очередь «расстреливать» Пироза взглядом.

— Вашу личность, месье Салауи. Вашу должность в Сент-Антуан. Плюс в вашу пользу — у вас нет судимостей; впрочем, иначе вы бы не могли работать с подростками в специализированном учреждении. Это значит…

Мне ужасно хотелось одним щелчком опрокинуть все крошечные разрисованные фигурки, выставленные на палубе «Рождественской Звезды».

— Что значит?

— Жером Пинелли выразил сомнение.

Что еще этот засранец мог придумать?

— Сомнение?

— Он рассказал мне об Офели Пароди. Пятнадцатилетней девочке, поступившей в учреждение полтора года назад.

Скотина! Вот так, запросто, на лыжах и с солнечными очками на морде, сдать меня фликам. Впрочем, морда Пинелли больше напоминает задницу.

Пироз сделал выводы. Они с Пинелли наверняка быстро поняли друг друга.

— Он высказал предположение, что вы близки с этой Офели, излишне близки, как говорят психиатры в Сент-Антуане. Вас неоднократно вызывали по этому поводу…

Нет, никакой не щелчок, чтобы сбросить разрисованных куколок. Размахнуться, как при пощечине, и тремя взмахами сбить все мачты — только для того, чтобы посмотреть, как Пироз станет бушевать.

Это будет настоящий цирк!

Однако, к собственному удивлению, я сохранил спокойствие. Быть может, из-за Офели: воспоминание о ней успокоило меня.

— Надо перепроверять информацию, капитан. Начальник — не всегда самое подходящее лицо для сбора сведений о подчиненных, у меня много коллег, которые думают обо мне иначе, чем Жером Пинелли. Но… я совершенно не понимаю, какая связь между моей работой в Сент-Антуан и смертью Магали Варрон. Выражайтесь точнее, капитан. Меня в чем-то обвиняют? В чем? В том, что я столкнул девушку в пропасть? Изнасиловал ее, пока вы там стояли?

Пироз медленно пригладил волосы. Негодяй давно ждал, когда я взорвусь.

— Спокойно, спокойно, месье Салауи, — неторопливо закрыв папку, произнес Пироз. — Чтобы устранить недомолвки, скажу, что пока вы проходите по делу как главный свидетель. Единственный, кто видел, как Магали Варрон по доброй воле прыгнула вниз, единственный, кто говорил с самоубийцей; впрочем, версия самоубийства пока противоречит данным медицинской экспертизы…

— Что значит «пока»?

— Подумайте сами, месье Салауи. Согласно всем сведениям, которые мне удалось собрать о вас, самым разумным со стороны следователя было бы посадить вас под замок.

Ошарашенный, я откинулся на спинку стула.

— Вы быстро бегаете, месье Салауи, даже на одной ноге, и это отмечено в вашем досье. Если вы являетесь насильником, а я позволю вам улизнуть…

Пироз почувствовал, что переиграл меня. И не лишил себя удовольствия сообщить об этом.

— Так вот, прежде чем обвинять меня в поспешных выводах, месье Салауи, поразмыслите сами над ситуацией. Вашей ситуацией! Я беру на себя риск оставить вас на свободе, подожду несколько часов, необходимых для проведения генетической экспертизы. Но завтра в 14.00 я хочу снова видеть вас у себя, в этом кабинете.

Внезапно он встал, схватил зеленую папку, обогнул стол и встал у меня за спиной.

— Что с вами случилось, месье Салауи?

— Как «что»?

— С ногой, я хочу сказать.

Мне не понравилось, как он на меня смотрит.

На столе Пироза на стопке досье лежал листок. Он заинтересовал меня. Белый листок с табличкой из четырех клеточек посредине; в клеточки вписаны восемь цифр:

Математическая головоломка? В последние месяцы перед выходом в отставку Пироз увлекся разгадыванием судоку?

— Вы не ответили, месье Салауи.

Чтобы говорить с ним, мне пришлось повернуть голову.

— Простое недоразумение, капитан. Какой-то полицейский выстрелил в меня. Я убегал после вооруженного ограбления, отделение Народного Национального банка на улице Суффло, в пятом округе. Я уже тогда бегал быстро, но, получается, недостаточно. А не привлекался я потому, что меня не узнали. На мне была маска Бетти Буп… [7]

— Вы смеетесь надо мной?

— Нет, просто не люблю нагнетать.

Пожав плечами, Пироз вернулся за стол и выдвинул ящик.

— Держите, если уж заговорили о Бетти Буп…

И сунул мне в руки старый номер «Плейбоя».

— Сейчас вы прогуляетесь в комнатку тут рядом и наполните мне пробирку…

— Спермой?

— Ну да. Не взбитыми же сливками.

Приказ Пироза показался мне совершенно немыслимым.

— А это обычная процедура?

— Чего вы хотите, Салауи? Чтобы я задержал вас?

— А если я откажусь?

Капитан вздохнул.

— А зачем вам отказываться, Салауи? Если во влагалище Магали Варрон нашли не вашу сперму… Прошу вас также протянуть мне руки, я сам состригу у вас кусочек ногтя и несколько волосков.

Я скатал «Плейбой» в трубочку. Он прав. Мне не в чем себя упрекнуть. После того как они сравнят мою ДНК с ДНК насильника, все станет гораздо проще. Тогда я заставлю и Пинелли, и Пироза, и всех остальных сожрать все их оскорбления…

По крайней мере, мне так казалось.

Тогда я не мог думать иначе.

Моя сперма, мои волосы, мои ногти…

Я не касался той девушки, даже не приближался к ней.

С тех пор я несколько раз вспоминал взгляд Денизы, когда я рассказывал ей о самоубийстве Морганы Аврил. Взгляд, где читалось ужасное разочарование, что я оказался таким наивным…

Она была права.

Наивный…

Быть невиновным, не сделать ничего плохого, знать, что тебе не в чем себя упрекнуть. Но этого недостаточно.

Нет дыма без огня. Улики ничего не значат, ничего не значит истина, сомнение прокрадется везде.

Несмотря ни на что.

Несмотря на вас?

Ибо, если поразмыслить, разве не проще поверить версии жандармов и экспертов, чем версии какого-то араба, да еще и инвалида, работающего у психов?

9

Нет дыма без огня?

— Он не принимает монеты по пять сантимов… А по двадцать — глотает, я уже пробовала. Он принимает только один евро и не возвращает сдачу.

Я оторвался от автомата с кофе и обернулся, чтобы узнать, кому принадлежит женский голос у меня за спиной.

— Все флики — мошенники! — добавил голос.

Это была та самая рыжеволосая девушка. Юная Марлен Жобер. Она улыбалась мне во все личико, напоминавшее мордочку землеройки. Два черных живых глаза, маленький вздернутый нос, розовые губки, за которыми виднелись молочной белизны зубы; не хватает только тонких нейлоновых усов, торчащих из покрытых веснушками щек.

Я тоже улыбнулся ей.

— Полностью согласен.

Следуя ее совету, я бросил в щель монетку в одно евро и заказал большую чашку кофе без сахара. Она протянула мне стаканчик. Я выпил.

— Они маринуют меня уже сорок пять минут! А вас?

— А я отделался… По крайней мере, на сегодня. Но чувствую, что придется приобрести абонемент…

Маленьким розовым язычком она, словно мышь, облизала край стаканчика. Прелестное зрелище, напомнившее мне фотографии на почтовых календарях, которые моя мать вешала над раковиной. Кошечки, лакавшие молоко из плошек, девчушки в балетных пачках возле пианино. Фотографии моих детских очаровашек.

Девушка с любопытством меня разглядывала.