Картель правосудия

Минута истекла, и рядом с охранником вырос блондинистый Сеня с расплющенным носом и на этот раз тоже в костюме, более дорогом, но сидящем еще хуже, чем на охраннике.

– Пра-ашу, – сказал Сеня, и представитель «Security» отступил ровно настолько, чтобы Катя смогла пройти, не задев его плечом.

Они прошли по звонкому паркету, оставшемуся, видимо, с былых комсомольских времен, и Сеня услужливо распахнул перед ней черную звуконепроницаемую дверь.

Катя оказалась в приемной, обставленной светлой офисной мебелью. Секретарша, маленькая брюнетка с пышными формами, отвлеклась от экрана компьютера и взглянула на незнакомую посетительницу. За долю секунды выяснив характерные объемы, рост и вес и убедившись, что в сравнении с посетительницей она не проигрывает, так как они являются полной противоположностью друг другу, приветливо улыбнулась:

– Василий Петрович вас ждет.

Кабинет был просторен и шикарно обставлен: темно-серый кожаный гарнитур, огромный стол, заставленный разнообразными канцелярскими прибамбасами. Кротков восседал в вертящемся кресле и лениво курил. В собственном кабинете он чувствовал себя полноправным хозяином и потому позволил себе снять пиджак и слегка распустить узел дорогого светло-серого, усеянного серебряными искрами галстука. Сеня бережно принял чемоданчик с деньгами и, осторожно положив его на стол, помог Кате раздеться.

Кротков нажал кнопку на столе, и секретарша вкатила в кабинет столик с кофе и пирожными.

– Угощайтесь, пожалуйста, – радушно предложил Кротков и, только когда секретарша, покачивая бедрами, покинула кабинет, открыл «дипломат». Едва взглянув на его содержимое, он тут же убрал деньги в сейф.

– Я рад, что вы вели себя разумно и не заставили нас прибегать к более радикальным мерам. – Он загасил сигарету и тут же зажег новую. Пепельница была переполнена, но воздух в кабинете оставался довольно свежим, благодаря кондиционеру, который тихонько убаюкивающе урчал за окном.

– Где Эльдар? – спросила Катя. Ей было неприятно находиться в обществе Кроткова, хотелось побыстрее покинуть этот кабинет.

– Маэстро чувствует себя хорошо и велел кланяться. – Кротков был сама любезность.

– Что значит – кланяться? Вы получили деньги и должны его отпустить.

– Я, госпожа Масленникова, никому ничего не должен. Вы его получите, когда я сочту нужным, – делая ударение на слове "я", ответил Кротков, – а пока он останется у нас. На мой взгляд, настала пора перевести наши деловые отношения на качественно новый уровень.

Немного склонив голову набок, он задумчиво посмотрел на кофейник, и Сеня, видимо обладавший телепатическими способностями, тут же наполнил его чашку. Кротков медленно, маленькими глотками выпил свой кофе и только потом продолжил:

– Я подумываю о взаимовыгодном партнерстве во владении вашим уютным ресторанчиком. Короче говоря, отныне, если вам еще дорого с таким трудом взлелеянное вами детище, прекрасный, на мой взгляд, образчик предприятия общественного питания, вы будете делиться с нами, ну, скажем, сорока девятью процентами прибыли. И в качестве первого взноса через три дня принесете мне пятьдесят тысяч долларов.

Катя не находила слов, пораженная его наглостью. Она открыла сумочку, и Сеня тут же вырос рядом, заглядывая через плечо. Убедившись, что оружия в сумочке нет и Катя в приступе гнева не собирается убивать его шефа, он ретировался на свое обычное место, к двери. Катя достала пачку сигарет и зажигалку, и Сене пришлось вернуться, чтобы помочь ей прикурить.

Катя курила мало и редко, только в моменты крайнего возбуждения. Сделав одну затяжку, она раздавила сигарету в пепельнице.

– Я хочу видеть Эльдара.

– Боюсь, свидание при свечах не состоится, но чтобы вы не забивали свою прекрасную головку тревожными мыслями, сегодня утром мы запечатлели мужественный лик вашего возлюбленного, с помощью, увы, примитивного «Полароида». Конечно, для него, привыкшего к софитам, это было немного оскорбительно, и потому он не успел войти в образ и явить нам свою так любимую многочисленными фанатами улыбку.

Кротков протянул Кате моментальный снимок. На фотографии Эльдар держал в руках газету, так что она закрывала нижнюю половину его лица, но зато можно было разобрать дату. Газета была сегодняшняя. Значит, по крайней мере, сегодня утром Эльдар был еще жив. Но его взгляд… Катя достаточно хорошо знала Эльдара, он мог улыбаться, даже хохотать или, наоборот, стискивать зубы и играть желваками на скулах, и все это было только маской, его подлинное настроение отражали глаза, а сейчас его взгляд не выражал абсолютно ничего, как у сомнамбулы. Кате это не понравилось. Она хотела спрятать фотографию в сумочку (еще одно доказательство для милиции), но Кротков отобрал снимок:

– Сожалею, но отдать не могу. Уж очень хочется сохранить что-то на память о вашем талантливом друге. И хочется, знаете ли, поделиться затаенным: быть может, при расставании я преодолею природную робость и попрошу украсить фото автографом.

Помня о диктофоне, Катя попробовала разговорить Кроткова. Раз уж она рискует, то нужно хотя бы постараться, чтобы запись была как можно более информативной.

– Где вы его держите? Там хотя бы тепло? Вы знаете, что у него больные почки? – Катя понимала, что ее вопросы звучат глупо, но, может быть, Кротков проговорится. И по какой-то незначительной детали можно будет вычислить, где Эльдар, а значит, и освободить его.

Но Кротков не проговорился, он расценил ее реакцию по-своему. Она испугалась, а это именно то, чего он и добивался. Боится – значит, будет платить. Главное, не перегнуть палку, а то еще помчится, куда не следует, и все испортит.

– Вы еще спросите, что он кушает и вовремя ли ложится баиньки. Разве я или вот Сеня похожи на садистов, способных мучить невинных людей просто так, из любви к искусству? Если вы будете вести себя правильно, ничего с ним не произойдет. И хочу предупредить: никакой дурацкой милиции, это только наше сугубо личное, семейное дело – ваше и мое, и не нужно впутывать сюда посторонних, иначе я не отвечаю за последствия.

Катя согласно кивнула, продолжая играть роль испуганной девочки, что было не слишком сложно, поскольку она действительно была здорово напугана. Кротков поднялся и подал Кате шубу, давая понять, что аудиенция закончена:

– Сейчас вам пора домой – ведь предстоит мно-о-огое сделать. Что касается связи, милочка. Нашу следующую встречу хотелось бы провести в неформальной обстановке, так что приходить сюда больше не следует. Встретимся в субботу в двенадцать, у ресторана «Ореховый». Вы же не против, верно?

Катя пожала плечами и направилась к выходу. Кротков вернулся в свое кресло:

– До встречи. И берегите себя.

ЭЛЬДАР

9 февраля, день

– Послушай-ка, ангел-хранитель, как тебя звать по батюшке, не Боцманом же? – спросил Эльдар.

– Можешь Палычем, да только ее, родимой, – он кивнул в сторону бутылки «Финляндии», – все равно не получишь, сказано мне было строго: «Нельзя!»

– Кем же это, позволь, Палыч, полюбопытствовать, тебе строго наказано? Уж не нашим ли юным другом, прыщавым Ваней-шлангистом? Он тут, похоже, большой начальник. – Сказано было, пожалуй, слишком ехидно, но старый моряк уже не мог уловить нюансов в голосе.

– Не умничай! Я здесь начальник! Соображаешь? Я! Палыч. – Он хватил стопку как бы в подтверждение своих слов. – Знаешь, кто тебя ко мне привез?

– Какой-то Кротков, – процедил Эльдар пренебрежительно.

– Кротков тебе не какой-то! И он, между прочим, меня уважает, всегда по отчеству: «Есть ли проблемы, Палыч? Я вам доверяю…» Хотя жук еще тот. – Он с сожалением посмотрел на почти опустевшую бутылку. – А Ваняй думает, будто Сам его ценит. – Палыч разгорячился и в сердцах сплюнул. – При первой надобности он этого сопляка бросит на амбразуру, а тот ничего и не поймет, пока пулю не схватит. Зачем еще такие желторотые дебилы нужны, спрашивается? Старый вор – он дерьмовое дело за три версты пупком чует. А скорей наш Ванька-дурачок нарвется сам и загремит под фанфары, шеф его вытаскивать не станет, нынче пацаны не в космонавты рвутся, только свистни – набегут, хрен прогонишь. Ну а на зоне, сам знаешь, таким в один день рога обламывают. – Боцман улыбнулся зажмурившись, наверное, представляя себе радостную картину Иванова унижения. Затем прикончил, наконец, бутылку и уставился на стену, о чем-то размышляя. Палыч безусловно пытался разрешить дилемму: пропустить еще шкалик и предстать утром пред чьи-то ясны очи в неприглядном виде или прервать выпивку в самом ее апогее. Второй вариант Эльдара не устраивал: если старик упьется до положения риз, толку от него не добьешься.