Убийство в Венеции

Медленно и осторожно я спустился по скрипящей лестнице. Хотя мне и нужно было спешить в город, это не было поводом будить остальных. Им не мешало выспаться целебным сном — через какое-то время они проснутся, страдая от головной боли и других тяжких последствий вчерашнего вечера. Хорошо бы мне поблагодарить Андерса, написать записку и положить ее на кухонный стол, чтобы бросилась в глаза, как только он спустится. А чтобы сейчас его не будить, позвоню потом из Стокгольма.

Открыв дверь, я услышал в кухне звяканье посуды.

— Привет, Юхан.

У старой электроплиты стояла Барбру Лунделиус. Она улыбалась мне, проливая кипящей водой кофе в белоснежном фильтре. Ароматный запах этого свежесваренного напитка заполнял старинную кухню. На серой деревянной стене висел вышитый крестиком гобелен. «Домашний очаг дороже золота» — провозглашали большие красные буквы. Я был с этим согласен. Что же касается Бакки, то этот домашний очаг точно обойдется Андерсу не дешевле золота, пока он приведет здесь все в порядок.

— Везет же мне, — сказал я. — А я только что беспокоился, что наш богемный друг забыл купить жизненно важные продукты и, кроме всего прочего, что я ничего не смогу найти во всех этих ящиках и шкафах. И вот выхожу я из-под моего балдахина, а на кухне ты — ангел-спаситель.

— На этот раз тебе действительно повезло. Но я спаситель не только твой, Андерса тоже. Я ведь накупила массу всяких продуктов, о которых он наверняка даже не подумал. Так что теперь будет тебе и кофе, и белый хлеб, и колбаса копченая, да еще плавленный сыр.

Я уселся за стол, накрытый блестящей темно-синей клеенкой. Барбру проворно поставила чашки и блюдца, палила в большой термос кофе и достала из старенького холодильника масло и все необходимое для бутербродов.

Я любовался ее энергичными, привычными к домашнему труду движениями. Толковая у Андерса ассистентка — быстрая, надежная, деятельная. Проследила, чтобы купить все забытое им. Интересно, было ли это лишь проявлением ее обычной деловитости или ею двигали другие мотивы? Я вспомнил, как она смотрела на Андерса вчера вечером. Смеялась его шуткам, с восхищением слушала его рассуждения об искусстве и политике в области культуры. Кто же она — боготворящая своего шефа и наставника молодая ассистентка или юная влюбленная женщина?

— Ты почему так рано встал? — спросила она, разливая по чашкам кофе из блестящего термоса.

— Не будучи государственным служащим, я должен честно зарабатывать свой хлеб, — улыбнулся я. — Магазин открывается в десять, а если я опоздаю, может случиться, что туристы будут стоять и дергать за ручку двери. Потом им надоест, и они пойдут к кому-нибудь другому. Так что передай Андерсу привет и поблагодари его от меня. Не хотел его будить, понимаю — ему необходимо выспаться. Он вчера порядком перебрал.

Барбру обеспокоенно посмотрела на меня.

— Я, честно говоря, за него волнуюсь, — сказала она и поставила чашку. — Андерс слишком много пьет. Такое впечатление, что его что-то мучает, что он живет под гнетом чего-то и стрессом. Я с ним заговаривала на эту тему, но он только отмахивался. Конечно, я считаю, он мог позволить себе отпраздновать приобретение Бакки, он ведь вернул свой дом и прочее, но теперь ему следовало бы угомониться. Это ведь не идет ему на пользу.

Я согласно кивнул: вспомнил перелет из Франкфурта и то, что он говорил о спиртном и снотворном. Может, он применял и средства посильнее? И что за страх преследовал его?

— Так кто же станет директором музея? — спросил я, чтобы сменить тему разговора. Было как-то не очень прилично обсуждать алкогольные проблемы Андерса, спавшего наверху.

— Если правительство не надумает назначить кого-нибудь со стороны, то выбор колеблется между Андерсом и Гуннаром.

— А ты на кого ставишь?

— Ты собираешься делать ставки? Ставить на победителя? — Она улыбнулась и наполнила мою чашку. — Нет, кроме шуток, я действительно считаю, что лучше Андерса никто не подходит. В нем сочетаются академические заслуги и способности администратора, а это не такое уж плохое сочетание. Кроме того, у него есть поддержка сотрудников. Они его любят, а мнение профсоюза всегда много значит.

— Что ж, остается надеяться, что никаких новых скандалов не разразится, — сказал я и намазал плавленный сыр на половинку булочки.

— Скандалов? Что ты имеешь в виду?

— Ну, что правительство и еще кто-то будут вынуждены уйти в отставку. Тогда многих понадобится пристроить, а место директора Шведского музея — совсем недурно. Чем хуже места губернатора?

Она рассмеялась здоровым, заразительным смехом. Я снова подумал, до чего же она свежа — вокруг нее витала аура молодости и здоровья.

— Ты говоришь о методе НВИН? — спросила она.

— Это еще что?

— Наискосок — вверх и налево. Если кто становится невозможным, его повышают наискосок — вверх и налево. Делают губернатором или генеральным директором. Иногда — послом.

— Знаю, — сказал я. — Шелковый шнурок нашего времени, только в более цивилизованной форме. В Древнем Китае тот, кто получал шнурок, должен был покончить с собой. Хотя я думаю, что не стоит ограничиваться этим списком профессий. Почему бы не назначать уволенных и неудавшихся политиков пилотами САС или нейрохирургами? Такой шаг мог бы иметь многочисленные последствия. Или даже епископами.

Она снова рассмеялась.

— Ты такой забавный, хотя и… — Она замолкла.

— Такой старый, хотела сказать?

— Да нет, не совсем, но мужчины в твоем возрасте обычно бывают более солидны, скажем так. — При этом она фыркнула.

Я почувствовал себя в какой-то мере задетым, даже основательно обиженным.

— Что это мы все о возрасте. Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. Я, может, не больше чем на десяток лет старше тебя. А это не такая уж большая разница.

— Точно, я согласна. Наливайте еще кофе, дяденька. — И она опять захихикала.

Но я-то видел по ней, что она совершенно не была согласна. Говорит одно, а делает совсем другое — если она в самом деле ближе к Андерсу, чем того допускают рамки служебных отношений. Хотя вполне вероятно, что я ошибался. Я вечно выдумываю, лезу в чужие дела без всякого основания.

Когда мы закончили завтрак, все еще по-прежнему спали. Я вышел на крыльцо и оглядел двор. Сияло солнце, небо было высоким и синим, птичье пение доносилось из кудрявых крон деревьев, росших вокруг старинного дома и небольших флигелей. В элегантном вечернем платье торопилась куда-то по гравию двора трясогузка. Она представляла собой изысканный контраст стайке серых воробьев, которые, будучи малодоходной категорией летающего племени, дрались возле угла дома. В разгаре утренней охоты за мухами проносились мимо усердные ласточки. Из-под кровли был слышен требовательный писк их птенцов, а из зарослей жасмина у фронтона, то нарастая, то затихая, доносилось жужжание шмелей. Я вспомнил об описании шмеля. С технической точки зрения он летать не способен, но все-таки летает, так как об этом не знает. Издалека донеслось приглушенное мычание коров на выпасе. Деревенский покой, пасторальная идиллия. Я почувствовал зависть к Андерсу. Он вернулся к своим корням, вернулся домой. Суждено ли мне испытать то же самое, где мой дом на Земле?

— Будь осторожен за рулем, — сказала Барбру и поцеловала меня в щеку. Легкий, быстрый поцелуй коснулся моей щеки, словно крыло ласточки.

— Обещаю. Может, увидимся в Стокгольме? Заходи в мою лавку в Старом городе, посмотришь. Вот моя визитка, здесь указаны адреса магазина и квартиры. Я живу рядом со Святым Браном и драконом, запомнить несложно.

— Обещаю, — сказала она и улыбнулась. — Я обещаю. Пока.

— Привет Андерсу, и поблагодари его, — крикнул я через опущенное стекло, запустив мотор. — Передай, что я позвоню.

В четверть одиннадцатого я уже открывал дверь магазина. Опоздал на пятнадцать минут, но говорить тут не о чем, все равно у входа никого не было. Верблюжий колокольчик из Тибета вообще зазвонил лишь несколькими часами позднее, и я продал несколько эстампов из серии «Suecia Antique» паре пожилых дам из Экше, которые искали подарок на пятидесятилетие племянника. Я несколько раз набирал номер Андерса, но никто не ответил.