Бросок на выстрел

– Стоп, – прервал я девушку. – А что, с работы разве не звонили и не интересовались, почему ваш брат не появился? Ведь он же своего шефа на работу не привез. Как его, э…

– Геннадия Викторовича, – подсказала Инна.

– Ну да, Геннадия Викторовича, – кивнул я.

– Мне не звонили, – ответила Инна. – Ну, может, они на телефон Васе звонили…

– Да, может, – согласился я.

– А потом я пошла в полицию, – продолжила Инна. – Это уже после обеда было. Сказала, что пропал брат. Поехал, мол, вчера вечером на машине и не вернулся. Заявление о пропаже брата у меня не приняли, но спросили, как его зовут и какой марки у него машина. Я ответила. Мне сказали, что никаких ДТП с участием «двадцать первой» «Волги» не было, и посоветовали обзвонить все больницы. И прийти к ним через день, если Вася, конечно, не вернется.

– И вы, значит, стали звонить… – покачал я головой.

– Да, я всю среду и половину четверга обзванивала больницы и даже морги, но Васи нигде не было. А где-то около четырех дня в четверг мне позвонили из «Красносельского» ОВД и попросили подойти. Там мне сказали, что на Лесопильщиковом пустыре обнаружен труп, предположительно моего брата, и попросили опознать труп…

– А где «Волга»? – спросил я.

– Они ничего про нее не сказали, – ответила Инна.

– А когда вас допрашивали, вы сказали, что брат уехал на машине?

– Да, сказала, – кивнула головой девушка. – Следователь обещал, что ее будут искать.

Щелкнула замком входная дверь.

– Ваня пришел, – посмотрела на меня Инна. Она выпрямила плечи, приосанилась и даже посветлела лицом, очевидно, чтобы не показать младшему брату свою растерянность и скорбь.

– Здравствуйте. – Ваня прошел на кухню и поздоровался со мной. – Вы следователь?

– Нет, – ответил я.

– А кто?

– Меня зовут Аристарх Русаков. Я – телевизионный журналист и работаю в телекомпании «Авокадо».

– А вы поможете найти тех, кто убил Васю? – в упор посмотрел на меня Ваня. – Мне ведь только десять лет, и я не могу сам их найти, чтобы отомстить…

Соврать, глядя в глаза мальчику, потерявшему старшего брата, который был ему где-то отцом, а до этого потерявшему своих родителей, было равносильно тому, что ограбить, скажем, слепую старушку или пнуть беззащитного котенка.

Я был на это не способен, поэтому сказал то, что думал:

– Я как раз и пришел для того, чтобы помочь их найти и наказать. Я постараюсь…

Почувствовав, что мальчуган ждал от меня других слов, поспешно добавил:

– Я сделаю все, чтобы найти тех, кто убил твоего брата.

Ваня удовлетворенно улыбнулся и ушел в свою комнату.

– А вы учитесь, работаете? – спросил я Инну.

– Работаю, – как-то кисло усмехнулась она. – Аппаратчицей на Востряковском колбасном заводе. Если я не буду работать, нам с Ваней нечего будет есть.

Я понимающе кивнул. Настоящая дружная семья. Если и Вася был такой же, как Инна и Ваня, то его убийц стоило найти и наказать. Ведь хорошие и достойные люди, в числе которых я видел и себя, всегда должны заступаться за таких же хороших и достойных. А иначе у нас наступит полный швах…

Я попрощался с Инной, дав ей свой телефонный номер и взяв обещание, что она позвонит, «если что». Выйдя из подъезда, прошел несколько шагов и, подняв голову, оглянулся, увидел в кухонном окне квартиры Леваковых два лица – Инны и Вани. Я помахал им рукой и двинулся дальше, чувствуя спиной, как они провожают меня взглядами, до того самого момента, пока полностью не скрылся из виду…

Глава 6

Кафе-бар «Марыся», или Визит в «офис» Федора Николаевича Гугенотова

Репортера кормят ноги. Почти в буквальном смысле. Поэтому ноги у журналиста-корреспондента должны быть сильными и выносливыми. Я на свои ноги не жаловался, поскольку отсутствие личного авто приучило меня ходить пешком на весьма значительные расстояния.

Востряковский проезд только назывался «проездом». На самом деле это была длинная улица, являющаяся как бы продолжением Харьковского проезда, только под иным названием. Кафе-бар «Марыся» находился в 16‑этажной одноподъездной панельной башне со стороны фасада. Раньше, в начале девяностых годов, это была заурядная пивнушка, где по утрам и в дневные часы похмелялись алкаши, а по вечерам тянула пиво местная братва. Когда лихие девяностые закончились и настали беспросветные двухтысячные, пивнушка сменила вывеску с «Пиво‑воды» на «Пивной бар». Теперь здесь, кроме пива, можно было выпить водки или вина и закусить конфеткой или мини-бутербродом, состоящим из куска потрескавшего серого хлеба с долькой ржавой селедки или со скрюченной пластинкой пересохшего сыра. Публика была прежняя, атмосфера тоже мало изменилась, нередки были драки, поэтому добропорядочные жители башни, не состоящие в лиге братвы, алкашей и выпивох, обходили пивнушку стороной.

В начале десятых годов нынешнего века пивнушка подверглась облагораживающему ремонту, заимела какой-никакой интерьер, нормальные и более-менее опрятные столики со стульями, барную стойку с хромированными ободками, бархатные шторы и пару кабинетов с мягкими диванами за бархатными занавесями, отделяющими кабинеты от общего зала. А над входом в бар появилась новая неоновая рекламная вывеска:

«Кафе-бар МАРЫСЯ»

Кафе-бар продолжали посещать, по старой привычке, заматеревшие и ставшие уже мужиками в возрасте бывшие бойцы из братвы (конечно, те, кто дожил) и жители прилегающих домов. Здесь недорого и довольно сносно кормили, а для «своих завсегдатаев» имелся даже балычок, дичь, нежная телятинка, черная икорка и набор дорогих коньяков и виски. Имелись даже настоящие гаванские сигары и элитные сигареты «More» из Калифорнии по цене семь сотен рубликов за пачку.

Один из кабинетов кафе-бара «Марыся» всегда занимал Гугенот. Легальным бизнесом он так и не обзавелся, а потому настоящим офисом не располагал и использовал в качестве штаб-квартиры кафе-бар на Востряковском проезде. В кабинете за бархатными шторами завтракал, принимал деловых людей и знакомых авторитетов, общался, решал-обмозговывал с ними разные дела, а то и делишки, обедал плотно, снова решал «темы» уже текущего характера со своими приближенными, ужинал… Словом, проводил здесь все свое время. Кажется, у него была семья, но кроме его приближенных никто не знал ни его супругу, ни как ее зовут, ни есть ли у него дети и сколько их.

Когда я вошел в кафе, Гугенот был «у себя» в кабинете.

Бармен за стойкой на мой вопрос: «Скажите, пожалуйста, а господин Гугенот здесь?» – не стал оглядываться или чего-то там темнить, а попросту ответил безо всяких интонаций:

– Да, здесь, – и продолжил невозмутимо вытирать вафельным полотенцем фужеры, доводя их до идеальной чистоты.

– А вы не подскажете, где здесь? – вежливо допытывался я.

– У себя, – невозмутимо ответил бармен.

– У себя – это где? – спросил я, поскольку на тот момент еще не знал, что «у себя» – значит, в кабинете за бархатными занавесями.

– Вон в том кабинете, – указал подбородком бармен на наполовину раздвинутые бархатные занавеси, что позволяло видеть только деревянный стол мореного дуба да чьи-то колени.

– Спасибо, – поблагодарил я бармена и не преминул тотчас задать ему еще один вопрос: – Простите, а господина Гугенота как по-нормальному зовут?

– Федя, ну, в смысле, Федор Николаевич Гугенотов, – ответил он.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил я и направился к раздвинутым занавесям кабинета Федора Николаевича.

Вот оно что! А я‑то гадал, отчего у авторитета такое необычное «погоняло» – «Гугенот». Прямо откуда-то из истории Франции взято. А ларчик-то просто открывался: это у него фамилия такая… Но и фамилия, однако, прелюбопытная. Давались фамилии на Руси часто по принадлежности к ремеслу, прозвищу или роду, так неужели в роду Феди, простого московского парня из рабочего района, имелись французы? Неужели в авторитете с «погонялом» Гугенот течет капля крови (да нет, пожалуй, с четверть стакана накапает) французского средневекового дворянина или зажиточного горожанина середины шестнадцатого века?