Дело о наезде

врасплох. Я даже выронил на пол несколько бумаг. Нагнувшись за ними, я ответил:

- Постоянной нет, если вы об этом.

- Я не об этом. Время от времени мужчине нужна женщина. Только ни в коем случае не идите у них на поводу, не поддавайтесь их чарам. Женщины это благо, а блага для того и созданы, чтобы ими пользоваться. - Циничные нотки в его голосе неприятно резанули слух. - Я не хочу, чтобы вы все время работали. Отдыхать тоже надо. Вы не мальчик и должны знать, что женщина это весьма приятная форма отдыха. Но только не позволяйте ей подцепить вас на крючок. Стоит вам поддаться, увлечься - вы пропали.

- Да, сэр, - произнес я, снова запихивая бумаги в портфель. От него я ничего подобного не ожидал, и такой цинизм задел меня за живое. - Завтра в восемь я буду у вас.

Не сводя с меня глаз, он откинулся на подушки.

- И не работайте в выходные. В пятницу вечером приходить не надо позвоните только в понедельник утром. Давайте, Скотт, стройте планы на выходные. В гольф играете?

Я сказал, что играю.

- Лучшая в мире игра, если не относиться к ней серьезно. В этом смысле ее можно сравнить с женщиной. К ним нельзя относиться серьезно, иначе попадетесь на крючок - и поминай как звали. Сколько вы набираете?

Я сказал, что в лучшие времена набирал семьдесят два.

Он уставился на меня так, словно видел впервые.

- Так вы же почти профессионал!

- Иначе и быть не могло - я играю в гольф с пяти лет. Мой отец был помешан на гольфе. Даже мать заставлял играть.

Я пошел к двери.

- Завтра в восемь буду у вас.

- Давайте, Скотт. - Он все не сводил с меня испытующих глаз. - И договоритесь с кем-нибудь насчет гольфа. - Рот его изогнулся в скверной улыбочке. - А на вечер найдите себе хорошенькую девчонку. Гольф и женщины это лучший в мире отдых.

Я наконец вышел из его комнаты. Цинизм Эйткена оставил неприятный осадок, я даже не мог сообразить, ехать мне в лифте или спускаться по лестнице. Но тут в мозгу возникла навязчивая картина: она перед зеркалом, и я направился к лестнице.

Там я остановился и через перила взглянул на нижнюю площадку. Свет не горел, и я почти физически ощутил боль разочарования. Потом до меня дошло, что сейчас только десять минут десятого. Конечно, еще рано, и в спальне ей делать нечего.

Поэтому я вернулся к лифту и спустился в холл.

Там меня ждал Уоткинс.

- Мистер Эйткен сегодня не совсем хорошо себя чувствует, - сказал я, направляясь вместе с ним к парадной двери.

- Его немного лихорадит, сэр. Я полагаю, в этом нет ничего удивительного.

- Вы правы. Завтра вечером я приду снова.

- Не сомневаюсь, что мистер Эйткен с радостью ждет ваших визитов, сказал Уоткинс, открывая дверь.

Мы попрощались, и я вышел. Стоял жаркий лунный вечер.

"Кадиллак" я оставил на площадке у лестницы и сейчас медленно пошел вниз. Спустившись, оглянулся на дом. Светилась только комната Эйткена, остальные смотрели на меня поблескивающими черными окнами. Где же она: уехала или, может быть, где-то