Штурман

Он остановился у ангара, потом, решив все хорошенько обдумать, принялся расхаживать около него по лужайке, стараясь избегать болтающихся здесь механиков. "Рипо, - сказал он себе, - ты нарываешься на осложнения". И все же он чувствовал, что поступил правильно. Если взыскание передадут по инстанции, наверху заинтересуются обстоятельствами дела. Англичане дотошны. Они захотят узнать, как все было, почему этот штурман отказался лететь, и неизбежно узнают историю с Ромером. Быть может, они потребуют, чтобы командир эскадры объяснил им, на каком основании он отказал после катастрофы штурману в отпуске, а в этом случае они опять же споткнутся о труп Ромера. В отместку за выговор, который он может получить, командир эскадры все будет валить на штурмана. Нет, дело слишком серьезно. Штурман был прав, потребовав, чтобы было сказано о катастрофе: тем самым любое обвинение в неповиновении сразу же лишалось всякого основания. С кадровыми военными всегда лучше быть начеку. Они слишком держатся за свои нашивки. И слишком верят в их силу, а поэтому ради спасения своего престижа не колеблясь пожертвуют какимто там штурманом. Другое дело, если бы командир эскадры замял эту историю. Выпутаться у него была тысяча способов. Он просто мог сказать штурману: "Послушайте, старина. Мы здесь не у себя дома. Не будем выносить сор из избы..." Или: "Вы хороший штурман, и до сих пор я мог вас только хвалить. Забудем это..." И поставил бы точку. Штурман тоже был бы вполне удовлетворен, если бы историю замяли, но определение, которое может остаться в деле и навсегда ляжет на него позорным пятном, он ни за что не подпишет.

Штурман зашагал дальше и зашел в гараж за велосипедом. Не размышляя, он покатил назад к домикам, чтобы запереться у себя в комнате, но дорогой передумал и направился к Адмиралу.

Адмирал был еще в постели, но уже проснулся; глаза его сверкали. Он приподнялся на подушке.

- Привет, штурман! - заорал он.

- Привет, - ответил штурман.

- Перед тобой самый блестящий командир экипажа нашей базы, начинающий свой утренний прием после визита в кильский порт.

- Вчера вы были в Киле? - спросил штурман. - Трудно пришлось?

Киль пользовался дурной славой. Правда, в Руре было не легче, пожалуй, даже пострашней, но неизвестно почему в Киле все выглядело более зловещим, а кроме того, летчики не любили этого маршрута, потому что приходилось лететь на небольшой высоте среди туманов Северного моря.

- Сволочи, - сказал Адмирал, вероятно имея в виду вражеские истребители. - Прямо передо мной загорелись и упали две машины. И оба раза я пролетал среди обломков. Я уже решил, что не выскочу, и вспомнил о тебе.

- Бедняга, - сказал штурман. - А как маршрут?

- Сносный. Небольшая видимость. Но истребители провожали нас до самой Англии. Знаешь, что я сделал? Все ребята шли, как было предписано приказом, на высоте три тысячи футов и подставляли себя, как утки, но зато с благословения штаба. А я прижал машину к самой воде, и никому не пришло в голову искать меня там. Ну и хохотал же я.

- Ты командир что надо.

- Послушай, - продолжал Адмирал, поеживаясь под одеялом. - Когда мы вернулись, я пошел к тебе, но света под дверью не заметил и решил, что ты спишь. Я всетаки тихонько вошел - думал дернуть тебя за ноги. Никого. Где ты был? - И он ткнул штурмана пальцем.

- И ты туда же! - закричал штурман. - Я жду тебя два дня, а ты приходишь, когда меня нет дома! Я вышел на часок размять ноги:

Адмирал расхохотался.

- Ты называешь это "размять ноги"? Рипо, - оказал он, положив ему руку на плечо, - ты чтото от меня скрываешь. Я это подозревал тогда, в первый надень, а теперь уверен.

Штурман шагнул к умывальнику. Туалетный прибор Адмирала валялся здесь в полном беспорядке. На полочке скопились старые лезвия, а на кисточке для бритья засохла вчерашняя пена. Штурман взглянул на себя в зеркало. Он был бледен. Его глаза, все его лицо излучали какойто внутренний свет, и он улыбнулся себе.

- Что мне от тебя скрывать? - сказал он, переложив одежду, наваленную на стуле. - Я вышел пройтись, вот и все. Надоело сидеть взаперти.

- Где ты ходил? Вокруг лагеря?

- Ну да.

- Ты издеваешься надо мной, - сказал Адмирал, пожимая плечами. Нехорошо. Я тебе вот что скажу. Ты ходил в дом, куда тебя пустили в ту ночь. И конечно, в этом доме есть девочка. Вот так.

Когда он того хотел. Адмирал умел ломать комедию. Его красное лицо загоралось и угасало попеременно. Он строил гримасы, простирал к штурману руку, прикрывал глаза и выпячивал губы, а шрам его придавал лицу то шутовское, то трагическое выражение.

- Послушай...

- Что?

Штурман уже готов был рассказать Адмиралу обо всем - и о том, что ходил в дом к англичанке, и о том, как она стала его любовницей, но передумал.

- Что? - снова спросил Адмирал.

- Люсьен предложил мне подписать определение.

- И что?

- Я сказал, что подумаю.

- Здорово! - закричал Адмирал. - А какую рожу скроил Люсьен?

- Недоволен.

- Что там такое в этом определении?

- "Отказ от участия в операции со ссылкой на нездоровье, но без обращения к врачу". Чтото в этом роде.

- Ну что ж, - сказал Адмирал, - так примерно и было, правда?

- Как! - заорал штурман. - Ты хочешь, чтобы я подписал подобное определение! Но ведь в нем не все сказано! Нужно объяснить, как это произошло. Перед словом "отказ" добавить: "Выбросившись за четыре дня до этого из гибнувшего самолета..." и прочее. Ты прекрасно понимаешь, что без такого упоминания...

- Ты прав, - сказал Адмирал. - Успокойся.

- Если делу дадут ход, я пропал.

- Может быть, - сказал Адмирал, - может, и так. Ну, а что же Люсьен?

- Он этого не ожидал. Он просто отпустил меня, ничего не решив. Потом я все обдумал. Нет, это невозможно. Я не могу подписать.

- Мда.

- А если бы с тобой так поступили, ты что, промолчал бы? - снова яростно закричал штурман. - После двадцати четырех налетов на этот проклятый Рур, после всех этих мясорубок, вроде Киля, тебе что, понравилось бы, если б тебе вот так плюнули в морду? Будь еще это вначале - ладно, мол, на войне не до сантиментов и мы здесь как раз затем, чтобы рано или поздно дать себя убить, чем больше могил, тем больше славы начальству... но после всего! После взлетов среди непролазной грязи и постоянного страха, что по дороге в тебя врежется какойнибудь болван! После того, как твоих товарищей разносит в щепы над объектом, да и всего остального? Не ожидал я от тебя, добавил он и отвернулся.

- Бедняга, - сказал Адмирал. - Ты еще хлебнешь горя.

- Тем хуже.

- Впрочем, мне кажется, - потягиваясь, сказал Адмирал, - мне кажется, тебе наплевать.

- Отчасти, - ответил штурман, немного помолчав. - Отчасти и наплевать.

- Ну вот, а еще три дня назад тебе это совсем не было безразлично. Ты был даже очень несчастлив. Чтото изменилось с тех пор?

- Нет.

- Врешь, - сказал Адмирал и, положив руки ему на плечи, приблизил к нему свою физиономию. - Давай рассказывай. Думаешь, я тебя не знаю? Нет, старую лису не проведешь!

- Да ну, - сказал штурман, - ничего особенного. Ты угадал. Я встретил девушку. Адмирал просиял.

- Вот видишь! Что еще нам нужно для счастья! Славная девочка?

- Главное, в ней меньше сложности, чем во мне.

Потому мне и хорошо.

- Ну и прекрасно. Ты в этом нуждался. Я тебя знаю, - повторил он. - Тебе нужно, чтобы тебя любили.

- Может быть, - тихо ответил штурман. - А ты сам понимаешь, что никто здесь, кроме тебя...

- Ладно, - перебил его Адмирал. - Все должно устроиться, но как быть с этим тупицей Люсьеном? Я всегда подозревал, что он глуп, но не до такой степени... Я с ним поговорю. Потребую, чтобы он оставил тебя в покое. Ты подпишешь определение, если он тут же перед тобой его порвет?

- Если порвет, подпишу.

- Тогда предоставь мне свободу действий.

- Хорошо, - сказал штурман. - Пока.