Те же и Скунс

В общем, Снегирёв благополучно съездил туда и назад и теперь шёл с Финляндского вокзала домой. Поел относительно тёплой электрички на ветру было совсем пакостно, и он, срезая дорогу, свернул с Захарьевской во дворы. Несмотря на близость Большого дома, во дворах можно было дождаться на свою голову приключений. До приключений Снегирёв был не любитель, но и обходить по собачьему холоду лишних сто метров никакая перспектива встречи с хануриками заставить его не могла. Ну и что, ханурики… То есть он, конечно, слышал краем уха, будто какие-то люди боялись ещё лягушек и пауков…

Как скоро выяснилось, на лягушек и пауков было наплевать не только ему. Едва ли не в первом же дворе его глазам предстала бетонная загородка с двумя железными контейнерами внутри. В одном контейнере бодро шуровал палкой обтерханный бомж, чей возраст затруднился определить даже многоопытный Скунс. Из другого доносилось слабое царапанье.

Снегирёв подошёл. Заметив его, бомж подозрительно вскинул глаза. Опрятный и уверенный в себе незнакомец никоим образом не мог быть его конкурентом, но… говорили ж ему, будто кое-кого уже находили в таких же помойках – небрежно шваркнутыми головой об углы… И бомж на всякий случай со смешком сказал подошедшему человеку:

– Вона, скребётся… второй день уже… Совсем народ озверел. Увезли бы уж, что ли, подальше, или пришиб кто…

Снегирёв молча откинул тяжёлую крышку, покоробившуюся от неоднократных пожаров. Из контейнера сейчас же раздался почти человеческий плач. На грязном, заваленном мусором дне пыталась приподняться собака. Совсем юный кавказец. Или дворняга, но мощно замешанная на кавказцах. Задние ноги пса отказывались работать, передние беспомощно скребли по загаженной стенке.

Бомж снова неопределённо засмеялся и стукнул по контейнеру палкой:

– Ментов, что ли, позвать, пристрелили бы… Снегирёв по-прежнему молча взялся за металлический край. Плечо, рикошетом вспоротое пулей, немедленно отозвалось, но всё-таки он слегка подпрыгнул, лёг на край животом и свесился вниз. Собачий подросток тянулся к нему, умудряясь кое-как привставать на передние лапы. Алексей различил чёрную «маску» на морде и плотную мохнатую шерсть, ещё кое-где сохранявшую красивый пепельно-серый окрас. Наёмный убийца зацепился носками кроссовок за выпуклое ребро, чтобы не свалиться вовнутрь, подхватил пса «под мышки» и сильным рывком выволок вон.

Стонущий плач тут же сменился совершенно истерическим визгом. Юный зверь, настрадавшийся на три жизни вперёд, благодарил человека как мог: визжал, пытался лизнуть. Нос у него был сухой, потрескавшийся и очень горячий.

– На шапку берёшь?.. – догадался бомж. Ему, кажется, было обидно, что такая простая и выгодная мысль не посетила его самого.

Кавказский недоросль был хотя и тощий, но довольно увесистый. Пока добрались домой, он оттянул Снегирёву все руки. Он очень боялся, что его опять бросят, и отчаянно пытался объяснить человеку, что делать этого ни в коем случае не следует. Скоро он совсем выбился из сил и к концу путешествия висел мешком, закрыв глаза и надсадно дыша Снегирёву в больное плечо. Уже недалеко от подъезда опять пришлось идти мимо помойки; пёс тут же очнулся, запаниковал и попытался завыть. Снегирёв строго цыкнул на него, и он пристыженно смолк. Перед дверью квартиры Алексей без особых церемоний перехватил кобеля правой рукой, вытащил ключ и смутно припомнил что-то там такое насчёт всеобщего согласия жильцов на обзаведение живностью. Ой, да гори всё оно тихим огнём…

Пёс был мокр, вонюч и чудовищно грязен. Снегирёв, не мудрствуя лукаво, сразу поволок его в ванну – отмывать горячей водой. Кирюшка Кольчугин держал породистого ротвейлера; наверняка он подскажет, где раздобыть хорошего ветеринара…

– Ух ты! – с уважением сказала Витя Новомосковских, попавшаяся в коридоре. – Это кто, кавказка? A как нас зовут?

Она держала в руках только что опорожненный детский горшок.

– Рексом нас зовут, – сказал Снегирёв. Кажется, не зря он в этой коммуналке прожил почти полгода. – Фен не одолжишь потом, шубку нам посушить?..

«Прилетит вдруг волшебник…»

– Наташа! – окликнули её, когда она выходила из дому.

По утрам нынче стояла кромешная темень, однако во дворе ещё сохранялось несколько фонарей, и под одним из них Наташа увидела знакомые эгидовские «Жигули». Из машины приветливо махал рукой Лоскутков:

– Залезайте, Наташенька. Вместе поедем.

– Александр Иванович? – удивилась она, забираясь в тёплый салон. На улице было весьма неуютно, и внезапная перспектива поездки на автомобиле вместо электрички (до которой, кстати, ещё было идти и идти по длинной пустой улице) радовала несказанно. – Александр Иванович, а как так получилось?..

– Да просто нечаянным образом, – ответил Лоскутков и тронул «Жигули» с места. – Мимо ехал, дай, думаю, подхвачу заодно…

Автомобиль, направляемый рукой опытного водителя, уже выворачивал на шоссе. Наташа смотрела сквозь лобовое стекло, в который раз убеждаясь, насколько всё рядом, когда есть машина. Минувшим летом, побуждаемая завистью к Алле и особенно к Кате, она пробовала бегать трусцой. Так вот, расстояние от дома до этого самого поворота она одолевала за десять минут. А тут – оглянуться не успела…

Потом по правую руку мелькнул и пропал в темноте приземистый дом, с которым у Наташи было связано одно любопытное воспоминание. Опять-таки летом, во время утренней пробежки, она видела, как открылась дверь парадного и наружу вышел человек со спортивной сумкой в руках. Крепкий, симпатичный молодой мужчина, может быть, даже чем-то неуловимо похожий на Лоскуткова… Он потоптался возле крылечка, озираясь кругом со счастливо-недоуменным выражением налицо, потом увидел Наташу: «Девушка, вы не подскажете, как тут на мет… на электричку пройти?..» Наташа остановилась и добросовестно объяснила, уже понимая особым чутьём, что парень, блаженно щурившийся на рассветное солнце, только что вышел от женщины. За которой, по-видимому, вчера устремился с такой безоглядной решимостью, что не только адреса не заметил – вообще Пушкин за Озерки готов был посчитать…

С тех пор прошло несколько месяцев, и случай, поначалу казавшийся трогательным и смешным, чем дальше, тем больше окрашивался для Наташи в трагические тона. Наверное, всё оттого, что летом у неё оставались ещё какие-то иллюзии и по-детски казалось – вот-вот случится чудо. «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте»… и сразу станет всё хорошо. В больницу, где лежит Коля, совершенно случайно нагрянет мудрый седой академик. Устроит нерадивым коллегам великолепный разнос, а брату поставит правильный диагноз и сделает наконец операцию. А в лоскутковскую команду придёт новичок – красавец и супермен, который влипнет в беду, и она, Наташа, совершит компьютерный подвиг и тем спасёт ему жизнь, и… и так далее, и тому подобный бред. Сивой кобылы. В тёплую лунную ночь. Теперь-то она понимала, какой наивной дурой была. Из Колиной палаты давно выписался Юран: шумные друзья с торжеством увезли его на сверкающем никелированном кресле, оставив Коле в наследство импортный телевизор, которым Наташин брат даже с помощью дистанционника пользоваться не мог. Телевизором пользовался новый сосед, глуховатый пожилой дядька. Он занимался тем, что рыскал по всем программам, вылавливая политические комментарии и фильмы типа «Русское поле». Наташа знала: то и другое было Коле хуже горькой редьки. На все просьбы следовали лекции о развращённости современной молодёжи, которая не интересуется жизнью страны, не смотрит отечественные киношедевры и не берёт примера со старшего поколения. Наташа однажды попробовала намекнуть, что телевизор вообще-то «завещали» её брату. Естественно, она была тут же объявлена фашисткой, истязающей беспомощного старика, и Коля велел больше не связываться – чёрт с ним. Два раза в неделю к соседу приходила жена. Тогда орущий телевизор на время смолкал, и вместо репортажей об ужасах Чечни и экологических катастрофах звучал (примерно с той же громкостью) подробный разбор проблем в семьях родственников и знакомых. Сначала Коля зверел и, конечно, вымещал своё раздражение на Наташе. Но в последнее время – и это было гораздо хуже – звереть перестал. Он больше не спрашивал, как там у неё компьютерные дела, и равнодушно жевал фрукты, не приносившие никакой пользы. На днях она спросила его, как убрать неизвестно откуда выскочившее лишнее меню в редакторе «Word». «He знаю», – вяло ответил он, хотя наверняка знал. А потом заснул посреди рассказа о том, как она заменила плохо работавшую русскоязычную версию на английскую и какой по этому поводу случился скандал. Только кассеты с маминым голосом выводили его из апатии, да и то – ненадолго. Наташа кормила маму побасенками про скорое улучшение, но брат умирал.