Косые тени далекой земли

– Три года спустя, когда Марии исполнилось пятнадцать, между нами возникла связь. Оправдываться я не стану, но Мария была и красивой, и зрелой не по возрасту. Она сразу забеременела.

Рюмон подался вперед:

– И вы утверждаете, что от этого родилась моя мать?

– Именно. Мы наскоро отпраздновали свадьбу и назвали родившуюся девочку Кадзуми.

Рюмон вытер пот со лба.

– Но с какой же стати моя мать стала дочерью супругов Нисимура?

Плечи Гильермо задрожали. Он оперся руками о колени, чтобы удержать равновесие.

– На это были свои причины. После моего отъезда в Москву Мария тоже присоединилась к Мексиканской коммунистической партии и стала активно участвовать в ее деятельности вместе с Рикардо. Для человека, который решился полностью отдать себя делу партии, рано или поздно младенец на руках становится помехой. Ну а когда было решено, что она поедет в Испанию, ей уж точно пришлось искать, на кого оставить дочь.

– Объясните мне, зачем вообще ей понадобилось ехать в Испанию? Чтобы встретиться с вами?

– Отчасти – да. Но в основном ей, наверное, просто хотелось поработать за дело Сталина. Понимаете, она к тому времени уже стала закоренелой сталинисткой. Так или иначе, по ее наущению Рикардо предложил партии, что они оба поедут в Испанию. Хотя Рикардо был намного старше ее, он был человеком слабовольным и перечить ей не смел. Под действием алкоголя Мария становилась другим человеком. Я думаю, это у нее наследственное, и стоило ей выпить, она делалась совершенно неуправляемой, и Рикардо в такие минуты подчинялся каждому ее слову.

Алкоголь? Наследственное?

Рюмон похолодел от ужаса.

Гильермо продолжал:

– В партии решили, что будет полезно послать их работать в Интернациональную бригаду, и они беспрепятственно получили разрешение на поездку в Испанию. И тогда Марии пришло в голову отдать дочь на попечение моей младшей сестры и ее мужа. Как я потом выяснил, незадолго до этого от брюшного тифа умерла их трехлетняя дочь. Говорили, горе их было неописуемо. Мария знала об этом и поэтому была уверена, что они с радостью возьмут Кадзуми на попечение. Но когда она сделала им это предложение, они вдруг заявили, что в этом случае хотят удочерить Кадзуми. И что, если Мария отдаст им дочь, они разрешат Марии с Рикардо воспользоваться их именами при получении паспортов.

– И Мария согласилась, да? – отрывисто проговорил Рюмон.

Гильермо обессиленно кивнул:

– Да. Поскольку Нисимура Сидзуко – моя младшая сестра, дочке она приходилась теткой. Мария рассудила, что против такого расклада и я возражать не стану.

– И вы не возражали?

Гильермо провел рукой по лицу:

– У меня не было другого выхода. Сами подумайте, какое у меня может быть право вмешиваться в семейные дела, если я бросил жену с ребенком и уехал сначала в Москву, а оттуда – в Испанию, скажите мне? Но тогда дело партии было для меня главным. И не принять решение Марии я просто не мог.

Рюмон сжал кулаки.

Хотя Гильермо и был его дедом и в жилах его текла та же кровь, родственных чувств он к нему не испытывал. Для Рюмона Гильермо всегда останется всего лишь человеком, бросившим его мать.

– Но почему же после гражданской войны или хотя бы после Второй мировой войны вы не вернулись в Мексику?

Плечи Гильермо опустились.

– Я предал партию. Стоило мне пересечь испанскую границу, и агенты Сталина попытались бы меня уничтожить. Чтобы выжить, мне тогда оставался только один путь

– переждать в Испании с ее тогдашним антикоммунистическим режимом Франко. А перебравшись в Англию, я изгнал из головы все мысли о Марии и Кадзуми. Я считал это своим долгом перед Леонорой.

Вдруг снова где-то в помещении склада раздался еле слышный шорох.

Тикако насторожилась.

Рюмон решил не обращать на это внимания.

– Когда вы встретились с Марией в последний раз?

– Летом тридцать восьмого я видел ее в Париже. Я прилетел туда, узнав, что Александр Орлов, занимавший тогда высокий пост в НКВД, решил бежать на Запад. Когда я нашел его, с ним была Мария, которая, целясь в него из пистолета, как раз собиралась отвести Орлова в советское посольство. Я воспрепятствовал ей и помог Орлову уйти.

Орлов… Рюмон подался всем телом вперед:

– Но почему вы, вместо того чтобы помочь Марии, помогли ему?

– Я хотел, чтобы он разоблачил на Западе сталинские преступления. И взял с него слово, что он это сделает.

Рюмон усмехнулся:

– Орлов и правда опубликовал свои мемуары, изобличающие сталинские преступления, но только после смерти Сталина.

– К сожалению, это действительно произошло гораздо позже, чем я рассчитывал. Но, так или иначе, слово свое он сдержал, и Хрущев воспользовался его материалами в своей критике Сталина.

Рюмон молча откинулся на спинку стула.

Возбужденное состояние, в котором он находился все это время, наконец прошло, по всему телу разлилась смертельная усталость.

– А теперь, – неуверенно проговорил Гильермо, – разрешите мне тоже задать вам пару вопросов. Дональд сказал мне, что после аварии, в которой погибли Нисимура и его жена, Кадзуми переехала в Японию и вышла там замуж за вашего отца. Это правда?

– Да.

Гильермо напряженно взглянул на Рюмона:

– Я слышал, что Кадзуми также умерла. Это тоже правда?

– Да, правда. Тридцать один год тому назад. Мне тогда было два года. Она сильно напилась и захлебнулась в ванне.

Рюмон произнес эти слова намеренно сухо.

Гильермо сжал губы и медленно закрыл глаза. Лежавшие на коленях кулаки задрожали крупной дрожью.

Вскоре из-под сомкнутых век выступили слезы.

Он проговорил полным печали голосом:

– Захлебнулась… ну как же так… Неужели она… Неужели Кадзуми, правда, умерла?

Стараясь не поддаться чувству, вдруг сдавившему грудь, Рюмон с иронией в голосе проговорил:

– Вы, может, хотели, чтобы она вас при жизни хоть раз назвала отцом?

Гильермо не ответил и тихо заплакал. Рюмон, сжав зубы, неотрывно смотрел на белые волосы старика.

Этот человек оставил его мать.

Рюмон все время твердил себе это.

Тикако всхлипнула. Рюмон посмотрел на нее. Глаза девушки, красные от слез, с укоризной смотрели на него.

Тикако на мгновение перевела взгляд на Гильермо и слегка покачала головой.

Рюмон притворился, что не понял ее. Его мучила мысль – почему Гильермо ни разу не подумал о его матери, пока та была еще жива, вместо того чтобы оплакивать дочь сейчас, когда Кадзуми мертва?

Гильермо достал носовой платок и вытер лицо.

И вдруг, будто у него что-то застряло в горле, исступленно закашлялся. Плечи его с силой затряслись.

Тикако вскочила с табуретки и бросилась к нему. Кашель у Гильермо не прекращался, плечи вздрагивали. Встав сзади, Тикако начала растирать ему спину.

Против воли Рюмон присоединился к ней.

Именно тогда, когда он гладил старика по спине, новое чувство вдруг сдавило ему грудь. Он подумал, что у этого человека, который с ранних лет живет вдали от отчизны, наверняка были свои печали, свои несбывшиеся мечты. И от этой мысли защемило сердце.

Рюмон сжал костлявую руку старика.