Отражение удара

«Все верно, — решил Сергей Дмитриевич, с неохотой открывая дверь подъезда — самую обыкновенную дверь, очень обшарпанную и с выбитым стеклом, — все правильно. У меня случился заскок… ну ладно, парочка заскоков, и теперь я шарахаюсь от каждой тени. Вон, в Америке опять торнадо — что же, и в этом я виноват?

К знахарю приперся… к экстрасенсу, мать его туда и сюда. Чего приперся, спрашивается? И так голова кругом идет, только бабок-шептуний мне теперь и не хватает…

За деньги они даже здорового в психа превратят. Нет, зря я сюда притащился…»

Сомнения многократно усиливались тем, что эта типовая девятиэтажка очень мало напоминала обиталище колдуна и знахаря. В подъезде, как водится, отвратительно воняло кошками и жареным картофелем, лифт не работал, а со стен пластами отходила исписанная похабщиной штукатурка. Черт знает что, подумал Сергей Дмитриевич. Колдун должен жить в деревне, а еще лучше в лесу, в бревенчатой, черной от времени избе, по самые окна вросшей в землю и увешанной пучками сухой травы. Только тогда камлание будет производить эффект — хотя бы чисто психологический… А тут сразу видно, что сидит шарлатан и гребет бабки лопатой.

Шарлатан жил на седьмом этаже. Поднявшись до пятого, Сергей Дмитриевич неожиданно для себя уперся в хвост огромной, но непривычно тихой очереди, состоявший из самых разных людей — от восьмидесятилетних старух до малолетних колледжеров в галстучках с прилизанными прическами. Были здесь и вполне приличного и даже весьма зажиточного вида мужчины, и холеные дамы с бриллиантами в ушах, выглядевшие на заплеванной лестнице неуместно и даже дико, и чугуннолицые тетки пролетарского происхождения из тех, что скандалят везде и по любому поводу, а в конкретном случае конвоировавшие своих худосочных, испитых мужей. Толпа стояла на удивление смирно, занимая почти всю ширину лестницы, и тихо переговаривалась.

Сергей Дмитриевич робко пристроился в хвост и стал прислушиваться к разговорам. Впрочем, говорили о привычной чепухе: о политике, о ценах, о пенсиях, о погоде и даже, черт возьми, о видах на урожай. О своих проблемах и о колдуне никто не сказал ни слова, и постепенно Сергей Дмитриевич понял, что вызвано это, скорее всего, не отсутствием этих самых проблем, а их серьезностью.

Когда тебя донимает какая-нибудь мелочь наподобие больного зуба, можно круглые сутки жаловаться направо и налево, ныть и отравлять окружающим существование, но бывают недуги, о которых неловко даже думать, не то что говорить — это Сергей Дмитриевич хорошо усвоил из собственного опыта.

Разговоры о погоде Шинкарева не интересовали.

Присмотревшись к стоявшей впереди пожилой женщине, Сергей Дмитриевич совсем уже было отважился завести с ней разговор о том, что представляет собой колдун, но тут в голове очереди возникло движение, и по лестнице стал спускаться молодой человек, с виду больше всего похожий на обыкновенного бандита. Широкая бритая физиономия была перекошена и бледна, губы шевелились, но он молчал, хотя и было заметно, что эмоции так и прут из него во все стороны. Сергей Дмитриевич решил рискнуть. Конечно, это был не тот собеседник, с которым ему хотелось бы пообщаться, но эта откровенно криминальная рожа навела Сергея Дмитриевича на кое-какие тревожные мысли, и он решился.

Когда детина с бритым затылком, шагая через две ступеньки, поравнялся с Шинкаревым, тот осторожно тронул его за рукав и вежливо сказал:

— Извините.

— Че те надо, мужик? — грубо спросил детина, полностью подтверждая догадку Сергея Дмитриевича о своей профессиональной принадлежности.

Сергей Дмитриевич рефлекторно вздрогнул, но не отступил.

— Простите, — повторил он, — но мне очень надо знать… Как там? Я имею в виду… ну, вообще…

— Да пошел ты, — буркнул детина и дернул плечом, высвобождая рукав, но Сергей Дмитриевич вцепился в него, как клещ, игнорируя неодобрительные взгляды соседей по очереди и реальную возможность схлопотать по ушам.

— Очень надо, — настойчиво сказал он и, понизив голос, значительно спросил:

— Понимаете?

— А, — немного смягчаясь, проворчал амбал, — ясно… Мой тебе совет, мужик: не трать ты время на этого клоуна. Свечек понаставил, падла… Иди, говорит, отсюда, тебе не ко мне, тебе в милицию надо… Прямо с порога завернул, блин, а я полдня тут на лестнице промаялся, как последний лох.

— Поделом, — тихо, но очень внятно сказал кто-то из очереди.

Детина яростно обернулся на голос и зашарил по толпе бешеными глазами.

— Расхрабрились, козлы, — процедил он. — Все вы храбрые, когда есть за кого спрятаться. Суки…

Он повернулся и широко зашагал вниз по лестнице.

— Бараны, — бормотал он, — твари позорные, — Представляешь, братан, доверительно обратился он к Сергею Дмитриевичу, который только теперь с некоторым удивлением обнаружил, что уже не стоит в очереди, а торопливо семенит рядом с бритоголовым бандитом, — я двадцать штук должен, завтра последний срок. Не отдам — перо в бок и в дамки… А он, козлина, даже слушать не стал. Очиститься тебе, говорит, сначала надо. Молись, говорит, в церковь ходи, мудило гороховое.

Выговорившись, он замолчал и перестал замечать Сергея Дмитриевича. Шинкарев остановился на площадке между первым и вторым этажами и обессиленно привалился плечом к округлой трубе мусоропровода, безотчетно шаря по карманам в поисках сигарет, которых там не было и быть не могло. Бритоголовый скрылся внизу, и через мгновение там завизжала ржавая дверная пружина и раздался гулкий удар захлопнувшейся двери. До Сергея Дмитриевича донесся негромкий рокот мотора, взвизгнули покрышки, и наступила тишина, в которой Шинкарев без труда расслышал глухие удары собственного пульса.

Некоторое время он стоял на площадке, вдыхая отвратительную вонь гниющих отходов, сочившуюся из-под крышки мусоропровода, и размышляя, как быть.

Возможно, «колдун» завернул его нового знакомого просто из-за его тупой наглой морды и золотой цепи на шее… а что, если нет? Что, если он и вправду видит людей насквозь? Сергей Дмитриевич похолодел. Надо было по-настоящему рехнуться, чтобы прийти сюда! Изрезанные двери и замученный кот — это, конечно, стыдно и вообще нехорошо, а вот поджог — это уже уголовщина, за которую по головке не погладят. Тюрьма или дурдом — выбор невелик, а поможет ли колдун — это, как говорится, бабушка надвое сказала. Как же быть?

Сергей Дмитриевич оторвал плечо от трубы и сделал шаг в сторону лестницы, которая вела наверх. Это был совсем коротенький шаг, а в следующее мгновение Шинкарев развернулся на сто восемьдесят градусов и ринулся вниз, испытывая огромное облегчение пополам с мучительным стыдом

— О, — удивленно сказала Алла Петровна, проследив за направлением его взгляда, — Шинкарев, что это с твоими часами?

Сергей Дмитриевич сделал неопределенное движение рукой, словно собираясь спрятать за спину, но вовремя опомнился и взял себя в руки.

— Раскокал, — признался он. — Ухитрился как-то, даже сам не знаю как… Наверное, вчера с пьяных глаз за что-то зацепился.

— Эх, ты, — рассмеялась жена, — коровенок… Ну, ничего. Два переезда, как известно, равны одному пожару, так что мы, можно сказать, дешево отделались.

— Золотые твои слова, — сказал Сергей Дмитриевич, расстегивая ремешок часов и на всякий случай проворачивая заводную головку. Сам не зная зачем, он потянул ее на себя и переставил стрелки на половину одиннадцатого, потом поднес часы к уху и немного послушал.

— Ну что, тикают? — заинтересованно спросила Алла Петровна.

— Труп, — ответил он. — Политический, экономический и механический. В ремонт, что ли, снести?

— Вот еще, — фыркнула Алла Петровна, наливая себе кофе и усаживаясь напротив. — Если два переезда равны одному пожару, то два ремонта равняются одному хорошему удару молотком. Купи себе новые, а эти выбрось.

А лучше я сама тебе куплю. На день рождения, а?

— Хитришь, Лиса Патрикеевна, — заставляя себя улыбнуться, сказал Сергей Дмитриевич. Собственный голос доносился словно со стороны, проходя сквозь звенящую пустоту, которая пульсировала внутри черепной коробки. Сама же, наверное, мои часики и кокнула, чтобы голову над подарком не ломать.