Не верьте в аиста

Прозвенел звонок с урока, а классный руководитель все не отпускал учеников домой.

— Сегодня с вами проведет беседу практикантка Расма Кашис, — сказала она и, несколько смущенная собственной трусостью, села за последнюю парту.

— Представительнице отдела народного образования очень понравились наши изделия прикладного искусства, — начала издалека Расма и, как бы ища поддержки, взглянула на мать, которая по-прежнему сидела с опущенной головой. — У вас есть большие шансы попасть на республиканский смотр. Но выяснилось, что у нас забыли организовать дружину юных помощников милиции… В чем дело, Лайла?

— Извините, пожалуйста, — девушка уже собрала свой портфель, — у меня в два часа начинается шахматный турнир.

— А ты разве не в секции новуса? [1]

— Всю ночь ходы разучивала. Если в команде не будет четыре девушки — влепят баранку.

— Знаешь что, — улыбнулась Расма. — Ты при первой же возможности предлагай ничью, вдруг против тебя играть будет такой же гроссмейстер… Да, так что я хотела вам сказать?..

— Насчет дружинников, — напомнил Эдгар. — Только зачем это надо, в школе у нас ведь полный порядок…

— Это чистая случайность, стихийное стечение обстоятельств, не более. Нам только что доказали, как дважды два, что без добровольных дружин практически невозможно поддерживать общественный порядок. Ты куда, Варис?

— У меня парусная тренировка, — Варис незаметно пятился к двери, — а у Астры репетиция в ансамбле.

— Начинается, — Расма недовольно сморщила лоб, хотя сама в университете с не меньшей сноровкой отлынивала от общественных нагрузок.

— У кого еще есть внеклассные мероприятия? — поднялась классный руководитель. Она решила, что пора выручать дочь. — Чтобы потом мы могли спокойно обо всем поговорить.

— Мне на хор…

— Надо поливать опытные участки…

— У меня собрание кинолюбителей…

— Я обещал руководить кружком филателистов у пионеров…

Класс потихоньку опустел. Остались лишь обе учительницы да комсомольский секретарь Эдгар.

Расма и Регина Кашис поглядели друг на друга и грустно улыбнулись, после чего одновременно перевели глаза на комсорга класса.

— Да, так кого же мы выберем в начальники отряда друзей милиции? — спросила невесело Расма.

В этот момент распахнулась дверь, влетел Альберт и прямиком ринулся за своим портфелем.

— Мы с директором только кончили оформлять витрины для фотовыставки, — крикнул он на ходу. — Извините за беспокойство, — и уже повернулся, чтобы уйти.

— Нет, нет, нет! — остановила учительница. — Ты пришел как раз вовремя. Сейчас Расма все тебе объяснит…

Дача, на которой Альберт «познал любовь», выглядела днем не такой таинственной и не столь романтичной, если вспомнить излюбленное словечко Ингриды. Более того — дом был просто запущенным, краска облезла, водосточные трубы прохудились и были прогнуты, садовые дорожки засыпаны желтыми листьями.

Но вне всякого сомнения это был тот самый дом. Поглазев на пыльное окно второго этажа, перед которым все так же кудрявилась липа, Альберт подергал ручку калитки. Калитка была заперта. Он пошел вдоль забора. Но обнаружить незакрепленные планки и проход в ограде ему не удавалось. Лишь когда он по второму разу обошел изгородь, то заметил, что несколько планок прибиты новехонькими гвоздями.

Воровато оглядевшись по сторонам и убедясь, что поблизости никого нет, Альберт перелез через забор и со всех ног кинулся к окну, через которое накануне вечером проник в дачу.

Ставни были наглухо закрыты и заперты, дергай, не дергай — внутрь не попасть. Неужели все это ему приснилось, в том числе и Ингрида?

Однако приятный сон второй раз увидеть невозможно. Повторяются, как правило, только кошмарные прогулки по крутым крышам с бесконечными падениями в бездну или какая-нибудь срамота, когда ты вдруг оказываешься чуть ли не нагишом в школьном зале и отчаянно пытаешься натянуть на коленки чересчур коротенькую ночную рубаху.

Но на этот раз не надо было даже закрывать глаза, чтобы увидеть перед собой образ Ингриды — ее худенькую, но упругую фигурку, короткую челку и под ней — темные глаза, лучившиеся удивительно теплым светом, слышать ее чуть хрипловатый голос, придававший даже самым обычным словам многозначительный и тайный подтекст. Вот только никак не удавалось Альберту вызвать в памяти ее смех… В самом деле, девушка за весь вечер ни разу не засмеялась. Наверно, потому, что в ее жизни нет ничего радостного. Неспроста же она ютится по ночам в пустых дачах, где нельзя даже свет включить. И что делает Ингрида теперь — на работе или просто убивает время до трех часов? У Альберта не было ни малейшего сомнения насчет того, что девушка ждет не дождется мига свидания с ним.

— Эй, молодой человек, хватит рыскать по чужим дачам! — раздался грубый окрик. — Марш отсюда, живо! А то сейчас милицию вызову!

Альберт вздрогнул от неожиданности, затем отвернулся, быстро вынул из кармана повязку дружинника и надел на руку. Вышел из тени и хвастливо сообщил соседу:

— Разве не видите — я сам оттуда! Наша дружина взяла шефство над дачами в этом районе.

— Тогда нечего было спать до сих пор, — проворчал сосед, прислонил лопату к забору и уже дружелюбно: — Когда я сегодня утром проверял, гнездо было еще тепленьким, но птички уже улетели… Ничего, я их еще сцапаю, всю ночь не дам жене спать, но поймаю как пить дать!

— Теперь можете спать спокойно, — постепенно входил в новую роль Альберт. — Мы как раз здесь организуем свой штаб.

Но сосед не пришел в восторг от этой перспективы.

— Смотрите, сами только не спалите хибару! В этакую сушь одной спички хватит, и вся округа сгорит дотла…

Ингрида с трудом удерживалась от смеха. Ведь Берт далеко не так наивен, как показалось вначале. Парень настоящий. Она даже пожалела, что сразу не впустила его — опасаясь нудных объяснений, и не зная стоит ли продолжать это знакомство. Конечно, ребята с собственными «Волгами» на дороге не валяются, но оправдывает ли это осложнения, которых не перечесть, если свяжешься с желторотым? У такого молокососа ни денег на ресторан, ни квартиры, где можно было бы прокантоваться до весны. Дальше планы Ингриды пока что не простирались. Там будет видно. В первую очередь надо избавиться от опеки Петера и обрести настоящий кров над головой. А не прозябать в этом жалком сарае, куда того гляди нагрянет этот гнусный старикашка сосед и опять придется прятаться на крыше. И — к черту все случайные знакомства, от которых нет проку ни сердцу, ни карману.

Ингрида горько улыбнулась. Не прошло и двух месяцев, а она уже смотрит на вещи как ее мать — размышляет пусть еще не о старости, но во всяком случае о завтрашнем дне!.. Сама ведь поклялась никогда этого не делать. Только ради этого она и ушла от прежней жизни, чтобы досыта насладиться свободой — без оглядки назад, без заглядывания вперед. Альберт ей нравился, над чем же раздумывать? Жаль, что она не встретила Альберта в тот раз!.. Когда с треском провалилась на вступительных экзаменах, когда рухнули ее мечты! Ингрида вновь увидела себя на набережной Даугавы — такую несчастную, такую одинокую, что нет слов. Она была не единственной, были и другие, кто не попал в университет и решил устроиться в Риге, чтобы на будущий год снова попытать счастье. Однако никто не переживал свою неудачу так болезненно. Вернуться домой, признать поражение после всех разговоров о своем призвании — нет, это было выше ее сил. Также она не допускала мысли и о том, чтобы работать на каком-нибудь производстве, а по вечерам учиться на подготовительных курсах, жить в общежитии.

И в этот момент на набережной появился Петер. Ее и сейчас еще разбирал смех при воспоминании о том, как он отговаривал ее от самоубийства. Вот ведь фантазер! Как предложил свою помощь и рыцарскую защиту, как живописно сулил золотые горы, за все это требуя лишь полного доверия… Надо отдать ему должное, — первые дни действительно прошли как в сказке: вкусная еда в дорогих ресторанах, новые туалеты, шампанское в барах Юрмалы. Труднее приходилось по ночам, но, заметив, что Ингрида к нему равнодушна, Петер очень скоро прекратил свои домогательства и тем самым заслужил глубокую благодарность девушки. Ее даже не приходилось просить о мелких одолжениях, Ингрида сама поняла, на чем зиждилось благополучие веселой компании, и охотно шла навстречу. И вскоре стала полноправным ее членом, хотя все время считала, что нигде и ни в чем не переступила черту закона.