Пятый арлекин

На суде в последнем предоставленном ему слове, Краснов неожиданно вспомнил дом, где он проживал на пятнадцатом этаже и огромный лестничный пролет между перилами, всегда притягивавший его взгляд. На мгновение Краснов поднял осунувшееся жесткое лицо и сказал, что вся его жизнь напоминает ему этот пролет, бездонный и страшный. И трудно было понять, говорил ли он об этом искренне, или автоматически — из привычки к позерству. Во всяком случае, это прозвучало образно и правдиво: каждый в зале представил в эту минуту пролет, похожий на пропасть, оканчивающийся тупиком и мраком…

Оба они, и Краснов и Неживлев, были приговорены Верховным Судом СССР к высшей мере наказания. Кассацию о помиловании Президиум Верховного Совета отклонил.

Самую большую пользу и урок изо всей этой неприглядной истории извлек Петр Николаевич Рожнов. Оказалось, что некому возвращать деньги и он остался чист перед законом, пройдя лишь в качестве свидетеля в деле об убийстве Сашеньки Караваевой. Чист, если не принимать во внимание его собственную совесть. А уж куда она его заведет, сказать трудно, потому что возмутила и его душу вся эта грязь, которую он наблюдал и которой сам достаточно хлебнул. Так что нельзя исключать, что выведет его жизнь на правильную дорогу. Разное случается: вдруг поверит он своим собственным героям и захочет у них поучиться как следует жить, чтоб чувствовать себя человеком и не презирать себя по ночам за слабость и трусость, клянясь в душе начать с понедельника новую жизнь… Вероника тоже сильно изменилась и верит в него.

После непривычно жаркого лета какое-то время было дождливо и прохладно, а потом настала удивительно мягкая теплая погода и москвичи, спеша по утрам на работу, с чувством смотрели на яркое, ослепительной голубизны небо, какого над столицей, по утверждению старожилов, не было почти двадцать лет…

Луидор с Людовиком Шестнадцатым

Рассказ

Ирине Лосевой знакомые женщины завидовали. Была она замужем вторым браком, растила дочь от первого мужа, погибшего нелепой смертью, и в общем, могла быть довольна своей жизнью. Новиков, нынешний муж Ирины Александровны, был человеком привлекательным, сильным, быстро завоевывал доверие людей, обожал жену и относился к ее дочери так, как не каждый отец относится к своему ребенку. Ко всему этому был еще и обеспечен, занимая должность замдиректора по сбыту на трикотажном предприятии, получал большую зарплату, а в конце каждого квартала непременно премиальные. Так что и квартира и обстановка в ней были, можно смело сказать, на уровне европейских стандартов: раздвижные стены, позволяющие увеличить гостиную вдвое и принять двадцать — тридцать человек, антикварная посуда, купленная в комиссионном магазине, мебель, изготовленная на Востоке, ковры, заглушающие шаги и зовущие окунуться в их голубизну, как в травы… Словом, было от чего немногим подругам Ирины глушить в себе зависть и не показывать ее слишком явно. Случается же так, что одному в жизни выпадает все, о чем только может мечтать человек (естественно, не фанатик, отягченный честолюбивыми идеями открыть новый закон или создать бессмертное произведение, а обычный нормальный человек), другому достаются одни неприятности и болезни. Как тут не позавидуешь, если Ирина к тому же была высокой, стройной, с миндалевидными глазами, а от ее улыбки бросало в жар не одного мужчину из числа тех, кто на красивую женщину реагирует так, как старая полковая лошадь на звонкий призыв медной трубы, кидающей эскадроны в атаку: так же напрягаются, мобилизуя в работу все свои внутренние резервы, и только что не прядут ушами в силу физической ограниченности для производства такого впечатляющего воздействия на атакуемый объект. А Ирина на такой дешевый контингент не реагировала никак и не замечала знаков внимания ни на работе, ни на улице. Можно даже предположить, что она не осознавала своих женских прелестей и от этого пренебрежения к ним, притом естественного, была еще более загадочной и недосягаемой. Первый муж Лосевой, Борис, был в отличие от Новикова неказистым, с вялой мешковатой фигурой, и вечно сидел за письменным столом, доказывая какую-то теорему, от какой отказались все математики мира. Но он, Лосев, все бил и бил в одну точку и кажется был совсем близок к доказательству, когда случилась трагедия: он выпал из электрички и разбился насмерть. При этом, как установила экспертиза, был пьян, хотя раньше даже по великим праздникам не притрагивался к вину, сознавая свое неумение пить. Так вот, даже при невзрачном Лосеве Ирине никогда не приходило в голову изменить ему или просто завести любовную интрижку, чтобы пощекотать себе нервы, что практикуют отдельные женщины, которые боятся, что жизнь с ее прелестями пройдет мимо и каждый день надо прожить так, чтобы не упустить ни одной возможности такого рода. Она, конечно, чувствовала иногда какую-то ноющую тоску, слыша рассказы знакомых женщин о разных умопомрачительных приключениях, но умела быстро ее гасить, испытывая затем к этим рассказам чувство брезгливости, свойственное морально чистоплотному человеку.

Когда погиб Борис, Ирина не то чтобы почувствовала необратимую, смертельную для себя потерю, такого ощущения не возникло, но как-то заморозилась и твердо решила всю оставшуюся жизнь посвятить воспитанию дочери и своей научной работе. Потом неожиданно в ее жизнь ворвался Новиков и все ее благие намерения разлетелись как стекло под ударом метко брошенного камня. Новиков как-то незаметно и сразу овладел ее чувствами и мыслями, сделал это ненавязчиво и в то же время с такой напористостью мужской страсти, о существовании которой Ирина Александровна никогда не подозревала. Словом, она кинулась в омут своих необычных чувств и опомнилась только тогда, когда решила для себя, что не сможет прожить без Виталия, что жизнь без него потеряет весь свой смысл, и, неожиданно для всех, знавших Ирину, они быстро расписались во Дворце бракосочетания. То есть, не прошло и полгода после смерти Бориса Викторовича. Понимала, что происходит что-то с ней не то, но не могла иначе: каждый день без Новикова был тоскливым и длился вечность. Тут уж не до соблюдения каких-то внешних правил и приличий — как-то выждать, к примеру, год, а потом уж устраивать свою жизнь. Новиков ворвался в се жизнь и сознание, как неотвратимо врывается в осеннее потухшее небо яркий сгорающий метеорит. Ирина впервые в жизни полюбила, да и не удивительно: уж больно отличался Новиков от Лосева. Было в нем сильное мужское начало, энергия, преданность, да и слова он умел находить такие, от которых голова шла не то что кругом, а неслась по смещенной плоскости, как летающая тарелка. Было, правда, в Новикове что-то настораживающее, волчье, но это вовсе не портило его, а наоборот придавало законченность его мужским достоинствам. Ведь должно быть в сильном человеке что-то звериное. Глянет иной раз на него Ирина и почему-то ей станет тревожно. А Новиков в ответ улыбнется, и вид у него при этом мягкий и даже вроде беззащитный. Познакомился он с Ириной случайно: шел по улице, а Ирина — ему навстречу с двумя тяжелыми сумками. Подошел Новиков, извинился, а потом попросил разрешения помочь. И сделал это деликатно и ненастойчиво. Перед Ириной Александровной стоял высокий подтянутый человек в белом костюме, с доброй улыбкой. На поясе брюк слепил глаза яркий желтый брелок с рельефным тяжелым профилем. Заметив взгляд Ирины Александровны, Новиков открыто улыбнулся и пояснил: «Подарок деда, французский луидор с Людовиком шестнадцатым. Наверное, выглядит претенциозно, но это память — дед носил и мне, как говорится, велел. Не отказывайтесь от помощи, мне хочется быть для вас полезным». И Новиков протянул руки, будто уже получил согласие. Ирина не отказалась: она отдала сумки в сильные ладони и благодарно улыбнулась. Так и закрутилось. Да в чем можно было упрекнуть Ирину, если она впервые за свои тридцать четыре года почувствовала себя настоящей женщиной, ведь не знала до сих пор, что такое безумие любовных ночей, хотя и прожила в браке с Лосевым одиннадцать лет и родила дочь. Супружеские обязанности для нее были просто-напросто обязательным атрибутом семейной жизни и становились порой мучительными. Потому и похоронила себя заживо после смерти мужа, считая, что так будет легче и спокойнее, рассудив, что такого душевного и верного как Лосев все равно не найдет, а другой ей не нужен. Жизнь распорядилась иначе.