Напряжение

Мембрана дрожала и сотрясалась от зычного голоса. Олег отнес трубку от уха и слушал на расстоянии.

- У тебя, надеюсь, все в порядке? - спросил он.

- Да, конечно, но я хотела бы тебя видеть. И по возможности скорей. Ты не мог бы выбраться ко мне, скажем, сегодня или завтра?

- Постараюсь. Но ты мне можешь сказать, в чем дело?

- Нет-нет. Это не телефонный разговор. Как там Петруня? Уж он-то мог бы позвонить своей старой больной тетке.

- Конечно. Я ему объявлю выговор. А выписку из приказа привезу к тебе. Хорошо?

- Ладно, ладно… Можно и без бюрократизма. Берегите себя, дети мои.

4

Вернувшись в комнату, Олег собрал со стола грязную посуду и, не найдя, куда бы поставить, опустил тарелки на пол возле черного старомодного буфета с зеркальными стеклами. Потом вытер носовым платком полинявшую синюю клеенку.

От удара ноги дверь отскочила и стукнулась о стену. Петька прижимал к себе свертки, которые сползли на живот, и тяжело дышал.

- Чего запыхался?

- Лифт не работает. Запыхаешься. - Петька выложил на стол покупки. - Отдельной, как водится, нет. Взял ветчинной, не возражаешь? Сыр латвийский, масло…

- Черт те что творится. - Олег вынимал и ставил обратно в буфет чашки. - Все грязное. Хоть бы ты, что ли, иногда прибирал в комнате. Посмотри, что делается на письменном столе. А пол? На улице чище. Видела бы мама, какой мы тут с тобой свинарник развели, она бы нам всыпала по первое число.

- Это все потому, что ты свою очередь не соблюдаешь.

- Ах так? Значит, будем считаться? Получу отпуск - я тебе все дни отдам.

- Отпуск? Ха-ха! Сказки бабушки Арины. В смысле Родионовны… Дай твою пушку почищу, а? Думаешь, не сумею?

Петька наклонился над стулом и поводил тыльной стороной указательного пальца по холодной загаристой коже пистолетной кобуры.

- Не смей близко подходить к оружию. Ведь сказано - раз и навсегда! - Олег поспешно выхватил пояс с револьвером, закрепил на животе толстую медную пряжку.

Брат уныло поморщился, - настроение было испорчено. Оно у него колебалось часто и резко, как у всякого холерика. Пока Олег приготавливал завтрак, Петька разгуливал по комнате и что-то ворчал себе под нос.

- Бур-бур-бур, бур-бур-бур, - поддразнил его Олег. - Я думал, что ты пионер - всем пример. А ты всего-навсего… Знаешь кто? Баба-яга. Выше голову!

- Да-а, тебе хорошо… У всех скоро Первое мая, а у тебя что? Дежурство. Потом экзамены будешь сдавать? Будешь. Потом начнутся отпуска. Меня в лагерь. Так или не так? Думаешь, я не знаю?

Олегу было неприятно сознаваться в Петькиной правоте, и он сделал вид, что не слышал его болтовни. Он сходил в кухню, принес чайник и, разливая кипяток по стаканам, вдруг вспомнил.

- Совсем из головы вон. Я тебе тут штуковину одну принес. Не знаю, пригодится или нет.

Петька вытянул шею и насторожился. А Олег открыл узкую дверцу шкафа, вытащил картонную коробку. Петьку не пришлось звать: он уже был тут, рядом. Он побултыхал коробку над красным, чуть оттопыренным ухом, прислушался и нетерпеливо разорвал бумажную бечевку.

- А-а!.. Катушка! Для спиннинга. Олежка! Да это же мечта моей жизни! - Не выпуская из правой руки катушки, Петька подпрыгнул, повис на шее брата и прижался к его щеке. - Я же всегда говорил, что ты самый мировой парень на свете.

- Ладно, ладно, без преувеличений, - сказал Олег, ставя Петьку на пол.

- Смотри, с тормозом, все как надо. Ну теперь держись щуки и сомы! Всех переловим… Я возьму ее в школу?

- А что, у вас там рыба плавает?

- Не ехидничай с утра. Разве не понимаешь, человеку похвастаться нужно. Но я у тебя послушный. Правда? На, спрячь и не показывай больше пока. А то я за себя не ручаюсь.

Олег вспорол кривым ножом банку со шпротами, намазал толстые куски хлеба маслом:

- Ешь да поторапливайся.

- А на море можно ловить спиннингом? Как забросишь, ж-ж-ж! Начнешь накручивать, а там какой-нибудь иглобрюх сидит или морской черт. Потеха! Я читал про морского черта. Ох и страшило! От одной морды в обморок можно свалиться… Ну-ка, сколько времени? У-у! Опаздываю. У меня сегодня нехорошее предчувствие: наверняка по алгебре спросят.

- Вчера, конечно, его не было? Бедняга… Ты про письмо говорил. Где оно?

- Да на столе же. - Петька ловко проник рукой в чрево горы. - Вот. Ну, пока! Не забудь побрить щетину. Да приходи поскорее. Слышишь?

Олег ощипал бок серо-голубого конверта и вытянул белую упругую открытку. Это была повестка в милицию. Такие Олег рассылал, приглашая к себе на допрос. На этой же типографский шрифт был довольно тщательно подделан тушью, а вместо точек фиолетовыми чернилами были вписаны слова. Он прочитал:

Подобными штучками мог заниматься только Геннадий, мастер на розыгрыши и мистификации. Олег повертел открытку, разглядывая и перечитывая Генкин труд, потом сложил ее вдвое и сунул в карман.

5

У стен домов, в тени, асфальт был черным, пупырчатым и скользким. Камень источал холод и сырость. Олег перешел на людную солнечную сторону, где худели, брызгаясь, сосульки и с устрашающим грохотом вываливались из водосточных труб под ноги прохожим ледяные болванки.

На тротуаре женщины плавно и бережно покачивали коляски с народившимися за зиму младенцами, а мальчишки, не обращая внимания на мокрядь, шумно бегали по лужам.

Олег жил в центральном, старом Ленинграде, а работал в новом. Для того чтобы добраться до него, нужно было два квартала пройти пешком, а потом сесть в душный, всегда переполненный автобус и ехать двадцать семь минут.

На Театральной площади, у газетного киоска, пестревшего, как рекламный столб, журналами, марками, значками, лотерейными билетами, Олег поднял воротник, погнул козырек светлой кепки и взлохматил, выпустив на лоб, чуть вьющиеся волосы. Дождавшись, когда у киоска никого не было, он круто вышел из-за угла и лег локтями на доску, заменявшую прилавок.

- «Футбол» есть? - спросил он свирепо, сведя к переносице брови.

Старуха киоскерша, носатая, худая, но бесформенная и неповоротливая в своих теплых одеждах, засмеялась мелким дрожащим смешком, откинув голову:

- Ах ты проказник! Придумаешь такое… Откуда же у меня «Футбол»? Он ведь по понедельникам…

- А «За рубежом»?

- И «За рубежом» нет.

- А жалобная книга?

Шутка совсем развеселила Максимовну. Олег расправил воротник и спросил:

- Что новенького?

- У меня все новенькое, старье не держим… А «Футбол» дома тебя дожидается, взяла я. - Голос у старухи был каркающий, простуженный.

Подходили торопливо люди, произносили, не глядя на киоскершу, газетные названия, рылись в карманах, доставая мелочь. Небыстрыми, захолодевшими пальцами, торчащими из заштопанных митенок, Максимовна растаскивала вложенные друг в друга листы, бренчала медяками в черном пластмассовом блюдечке.

Олег тоже взял «Смену» и «Известия».

- Как Петька-то мой? Не буянит?

- Ничего. Он у тебя нешумный, да и самостоятельный. Придет из школы - первым долгом за чайник… А вчера говорит: «Давайте, Максимовна, чаи гонять». Мы, мол, с вами одиночки. На полном серьезе. Ох, время-то, времечко бежит. Давно ли за мамкин подол цеплялся? А теперь… Вот только бы твой пострел без меня квартиру не поджег. Позавчера, в среду, весь вечер на кухне уголья толкли: приятель к нему пришел. Перемазались, что трубочисты, да и пол черным-чернехонек. Зачем, спрашиваю, мараетесь? Строго так спрашиваю. А мы, говорят, порох делаем…

- Порох?

- Вот-вот, я тоже так и обомлела. Для чего же это вам порох понадобился? Да разве скажут. А Петька божится, что, мол, жечь его не будут. Так ведь кто знает: вчера - одно, сегодня - иное. Вот и сижу сама не своя. Газеты продаю, а то и дело в нашу сторону гляну: не валит ли дым. Боюсь огня - страсть.