Утраченные звезды

— Так, Петр Агеевич?

Петр от неожиданности вздрогнул, но, не спеша, подумал и ответил:

— Точно так, — и, вспомнив его имя, добавил: — Вы правы, Евгений Сергеевич, по-рабочему скажу, — в отношении партий.

Он наблюдал за Волковым, удивлялся, что тот всех пришедших называл по имени-отчеству и по производственному занятию. Ну, его, Золотарева, он мог запомнить по карточке на заводской Доске почета, а вот других, откуда он знает? И еще больше его удивил Волков своим последующим вопросом:

— Вы, Петр Агеевич, думаю, еще не откачнулись от заводских товарищей, которые не перестали вас уважать, понимая вашу работу в магазине как вынужденную. Так что ваш голос будет очень важен в защиту больницы. Не возражаете в такой роли выступить?

— Чего ж возражать, ежели для общей народной пользы, — и, улыбнувшись и блеснув глазами, добавил: — Тем более, ежели для коммуны, и здоровья, и жизни рабочих.

Волков и здесь хохотнул своим круглым хо-хо:

— Вот и превосходно, очень превосходно… А теперь к делу: значит, сейчас мы едем в горздвавотдел, затем в обдздравотдел, а оттуда в областную администрацию. Но заметьте: не вы со мной, а я с вами, хорошо? Вы собрали подписи и так далее, вы не можете договориться с директором и прочее, больница гибнет, люди страдают без медпомощи… Поехали, машины во дворе.

Борьба венчается победой

При хождении вместе с делегацией по ведомственным чиновничьим кабинетам Петр Агеевич открыл для себя, с одной стороны, много интересного в чиновничье-бюрократических порядках, с другой, — ему бросились в глаза искусственно создаваемые трудности самим существованием государственных и негосударственных контор в условиях, когда вся общественная среда заполнена частнособственническим всевластием — финансовым, юридическим, правовым, моральным и даже нравственным. Перед этим всеохватным властвованием даже Волков, сам представитель муниципальной власти оказывался бессильным. Что делегация ни предлагала, все наталкивалось на эти частнособственнические препоны, которыми, как кольчугой, был обвешан директор завода, хозяин-частник.

Разом с этим Петр Агеевич постигал суть либерально-буржуазной демократии, свободы и права, которая состоит в том, что все ценности буржуазного общества стали беспрепятственно доступны владельцам крупной частной собственности, так называемой недвижимости, крупного частного финансового капитала и практически стали недоступны абсолютному большинству трудового народа.

Выходит, что когда по телевидению и по радио дикторы или ведущие программ, или комментаторы, или политологи и психологи, — думал Петр Агеевич, — вещают о демократии и свободе в буржуазном государстве, так речь идет не о большинстве народа, а о ничтожном меньшинстве богатых, не о трудовых людях, а о тех, кто наживается на труде рабочих и крестьян. Богатым все: и демократия, и свобода, и право, и само государство с его конституцией, и сладкая жизнь. Для этого им есть резон и потратить капитал, чтобы нанять холуев, стараниями которых трудягам, мне подобным, задурить, запудрить мозги и держать в смирении и терпимости, — думал Петр Агеевич.

Под воздействием этих мыслей и чувств свою воинственность в разговорах с одним из чиновников горздрава Петр Агеевич довел до высокого накала и, когда служащий допустил некорректность и сказал вроде того, что делегаты ничего с ним, чиновником от здравоохранения не смогут сделать, Петр Агеевич, не советуясь с делегацией зло и горячо сказал:

— Нет, уважаемый чиновник, не знаю, как вас величать, мы можем кое-что сделать, — и, показав на пакет с подписными листами в защиту больницы, ядовито проговорил: Потребуется, мы призовем сюда десять, пятнадцать, двадцать тысяч рабочих. Они сотрут в порошок весь этот ваш шикарный офис и вас вышвырнут в окно! — сказано было резко, угрожающе, однако, правильно, и товарищи его взглянули на него в смущении.

Когда вышли из кабинета, Щигров, смеясь, сказал Золотареву:

— А ловко ты, Петр Агеевич, присмирил инспектора, сразу у него и такт появился.

Главврач Юрий Ильич при этом тоже с удовлетворением потер руки и поддержал Золотарева:

— Как ни странно, а именно слова Петра Агеевича привели в чувства и смирение строптивого чиновника. Он тотчас заговорил смиренным тоном, — Юрий Ильич с удовольствием засмеялся, — и принялся советовать, как правильно исправить документы, хотя его совет не стоит ломаного гроша, но такое бывает только перед рабочей делегацией.

— Вот я ему так-то по-рабочему дал понять, что мы пришли не просить, а требовать. Пусть знают, что еще существует рабочий класс, который их, по сути, кормит, — отшутился Петр.

— Правильно, Петр Агеевич, только так и можно заставить буржуазного чиновника уважать простого рабочего человека.

Они стояли в коридоре, чтобы дать возможность курильщикам отвести душу.

— Вообще-то правильно, конечно, что надо заставить уважать человека труда, — откликнулся Полехин. — Однако делать это надо тактично, в пределах вежливости. Припирать чиновников к стене необходимо своей спокойной правотой, опираясь на законы, которые все же еще признаются законами. Нам нельзя перешагивать законы, защищая свою правоту, наша сила в правоте и ею надо пользоваться, а не грубостью.

Ему никто не возразил, все промолчали — о чем?

Поход делегации завершился в областной администрации, у заместителя губернатора, ведающего здравоохранением. К самому губернатору идти не потребовалось, да, кстати, его и не было на месте. А его заместитель только и ждал такую делегацию. Она помогла ему в получении здания больницы и в решении вопроса создания в области центра нейрохирургии, потребность в котором ужасно обострила всколыхнувшаяся волна травматизма. А заводская больница по сути дела имела свободные площади исходя из ее мощности, и он давно, как опытный хозяйственник, зарился на свободные мощности больницы завода, но на пути стоял директор.

Хождения делегации закончились полным успехом. Были даже изготовлены проекты документов о передаче больницы завода горздавотделу, среди которых заглавным был проект письма директора завода с просьбой решить вопрос о приеме заводской больницы с баланса завода на баланс городской или областной администрации и в кратчайший срок снять ее финансирование и материальное обеспечение с завода.

Тем временем, пока делегация ходила из одного кабинета в другой, от одного чиновника к другому, осведомители директора завода из числа госчиновников, которые за определенную мзду негласно содержались директором, донесли ему о действиях рабочей делегации с подписными листами. Директор, разумеется, перетрусил, так что, забыв о существовании телефонной связи, сразу бросился на своем Опель-блиц, полученном в порядке благодарности подношения от фирмы, с которой затевал сделку по больнице, к главе областной администрации, полагая, что тот еще не осведомлен о сборе подписей и рабочей делегации в чиновничьи ведомства.

Но на этот час ему не повезло: глава администрации был в Москве. Директор сменил негодование на огорчение и растерялся. С кем-нибудь другим, кроме главы области, он не привык решать свои деликатные дела. У него тотчас созрел план поехать в Москву и там переговорить обо всем с главой области. Но пока он возвращался на завод, у него созрел другой план — переговорить с руководителем немецкой фирмы о продаже ему больницы. Представители фирмы уже бывали в больнице на предмет определения возможности переоборудования больницы под расфасовочную фабрику фармацевтической продукции.

Но директор фирмы в корректной форме очень вежливо уклонился от прямого ответа. Он ответил, что фирма заинтересована в открытии на базе больницы, которую он сам смотрел, филиала одной из фармафабрик, но надо еще более детально изучить все стороны дела, а потом необходимо устроить аукцион по торгу больницы, иначе все будет походить на сделку, поскольку объект имеет социальное назначение, а он не желает иметь неприятностей. Разговор поверг директора в уныние, тем более он решил ехать в Москву на переговоры с главой области. Он искал причины оттянуть переговоры с рабочими, надеясь, что за это время у него что-нибудь созреет. Больницу, вернее, ее здания и сооружения ему никак не хотелось упускать из рук. И вместе с тем объект был настолько большой и значительный, что его было трудно сохранить за собой. Голова его разрывалась, но, кроме того, чтобы немедленно ехать в Москву, она ничего больше не придумала.