Убийца среди нас (СИ)

Оглядываясь по сторонам, будто в чем провинилась, мать вошла в учительскую, а Петр остался ждать своей участи в коридоре. У учительской стоял Козлобаев, рядом с ним крутились братья Гунькины. Они специально опоздали. "Хорошо, что уроки идут, -- подумал Красавин. -- Сейчас бы ребята словно мухи со всех сторон облепили. Это ж надо самого Мишку по башке трахнул!"

Со второго этажа спустился и прошел к учительской директор школы: строгий, подтянутый, еще недавно носивший офицерские погоны. Гунькиных от Козлобаева как ветром сдуло. Пробегая мимо Красавина, старший Гунькин, чуть приостановившись, негромко сказал: "Ну ты и натворил, Петух", -- потом намекнул, что его наверняка исключать из школы будут. А младший Гунькин с восторгом добавил: "Везет же некоторым!"

Время шло, скоро должен раздаться звонок, а в учительскую так и не вызывали. Красавин подошел поближе. Козлобаев состроил рожу и погрозил кулаком. Засунув руки в карманы, Петр подошел еще ближе, тем самым показывая, что нисколько не боится.

Из учительской вышла старшая пионервожатая Елизавета Петровна. Ей девятнадцать лет, рослая, подвижная, с короткой стрижкой. Ребята звали ее тетей Лизой.

-- Так-так, ждете, значит, голубчики, -- сказала, остановившись рядом с Мишкой. Придирчиво оглядела сверху его голову.

-- Болит?

-- Ой, так болит, так болит! -- заканючил Мишка.

-- А у тебя, Красавин?

-- Сейчас меньше.

Подошла, рукой голову потрогала:

-- Э-э, да у тебя и в самом деле ушиб! Ладно, пошли в учительскую.

-- А я? -- удивился Мишка.

-- Подожди здесь, и чтобы -- никуда.

Петр, как только вошел, так сразу определил по глазам матери, что дело не такое уж безнадежное. Мишкин отец, наоборот, сидел, недовольно опустив голову.

-- Красавин, -- спросил директор, подойдя к нему, -- ты зачем ударил линейкой Козлобаева?

-- Он меня сам бил, постоянно...

-- Но можно же как-то по другому. Сказал бы классному руководителю или Елизавете Петровне.

-- Было бы хуже.

-- Что верно, то верно, -- вздохнула классная руководительница. -- Паренек слабый и Козлобаев над ним просто издевался.

-- Подтверждаю, -- сказала Елизавета Петровна. -- У него и сейчас голова травмирована. Козлобаев и Гунькин над ним не первый год потешаются, об этом вся школа знает. Сколько просили, уговаривали, предупреждали -- им как о стенку горох.

-- Согласны, -- единодушно закивали и находившиеся в учительской преподаватели . -- Козлобаев ведет себя безобразно, никому прохода не дает. Отцу надо им заняться. Это что ж такое!..

-- Слышали? -- спросил директор отца Мишки.

Тот еще ниже опустил голову.

Мишку из школы не отчислили только из-за того, что отец слезно упросил оставить его. А вечером дома устроил головомойку. На какое-то время Козлобаев и Гунькины от Красавина отстали.

В тот вечер отец Петра пришел домой как всегда "под газом". И надо же было матери ему обо всем рассказать. Не дослушав, отец больно щелкнул сына по голове.

-- Ну и дурак же ты, Петруха, -- сказал хриплым голосом. -- Зачем бить в классе, да еще при людях? Надо подкараулить где потемней и как следует врезать, понял?

Петр смолчал, но про себя подумал, что Мишка оказался не такой уж герой и к тому же нытик и трус. Силен с Гунькиными, которых подкупает, а без них не рыпается. А Гунькиным лишь бы над кем похохмить. Это они заставляли Красавина гавкать по-собачьи на пожилую Марию Григорьевну, которая ставила братьям двойки за безграмотные диктанты, или громко материться, когда мимо проходил тугой на ухо учитель химии Иван Петрович. Все, кончено, теперь не дождутся. А Мишку еще проучит. Верно отец сказал: надо подкараулить и врезать. Только так, чтобы никто не видел. И у Красавина план мести созрел сам собой.

Ударить Мишку из-за угла Красавин не решался. Может быть, потом, но не в этот раз. У него появился другой план.

Напротив Красавина сидел Артем Струков, сын райвоенкома. Сильнее Струкова из ребят в классе никого не было. Артем добродушный, спокойный, никогда и ни с кем не связывался. На переменах большинство ребят обычно курили у туалета, а он или разминался на спортплощадке, или что-нибудь выстругивал ножом из дерева. У кого в классе не было его деревянных свистулек? Выстругивал он зверушек, ложки, трости с незамысловатым орнаментом. Нож ему подарил брат, он у него военный. Да и сам Артем собирался после школы поступать в военное училище. С ножом Артем почти никогда не расставался, только иногда, по забывчивости, мог оставить в парте. Мишка Козлобаев пытался выменять у него нож, но бесполезно. Хотел украсть, уж так он ему приглянулся, но и от этой затеи отказался. Хотя у ребят нет-нет да что-то из мелочи приворовывал и об этом все знали.

Красавин решил украсть этот нож и подложить его в Мишкину сумку. Надо только выследить, когда Артем оставит его в парте. Наконец ему это удалось, и нож тут же перекочевал в Мишкину сумку, а в дневник Струкова сунул нацарапанную кое-как записку из нескольких слов: "Нож в сумке Козла".

Прибежав с перемены, Артем ножа ни в сумке, ни в парте не нашел. Весь урок перекладывал тетрадки, учебники, возился, оглядывался, думал, что кто-то подшутил и сейчас отдаст. Несколько раз учительница делала ему замечания. Ножа не было.

Но, записывая в дневник домашнее задание, Артем наткнулся на "анонимку". Прочитав, стал тут же в упор глядеть на Мишку. Тот вначале улыбался, потом почувствовал неладное и стал отворачиваться. Закрыв глаза, Красавин радовался -- получилось! Главное теперь -- не проморгать, что дальше будет.

Прозвенел звонок. Учительница в этот раз в классе не задержалась, и Струков тут же подошел к Мишке. Тот хотел улизнуть, но был остановлен.

-- Отдай нож, -- сказал не то чтобы с угрозой, но с намеком: мол, хуже будет.

-- Как-к-ой нож, ты что?.. -- забормотал, ничего не понимая, перетрусивший Мишка.

-- На фиг нужен мне твой ножик? Подумай сам -- зачем он мне?!

-- Смотри, -- пригрозил Артем. -- Если найду, ты у меня потом "пофигаешь".

-- Да ищи сколько хошь, нет у меня твоего ножа! Подумаешь, ценность, задарма не взял бы. Хочешь, поспорим? Хочешь?

Артем немного замешкался, но потом твердо сказал:

-- Давай на десять щелбанов. Идет?

-- Идет-идет, готовь лоб.

Ребята сгрудились, шумят. Среди них Петька: и не подумаешь, что это он заварил всю кашу. Смотрит умильными глазенками, а в душе злорадствует, с нетерпением ждет развязки. Ох, побыстрей бы, ох...

Артем выложил из сумки на парту книги, потом тетрадки, карандаши и ручки. Мишка уже был готов крикнуть: "Ну что, нашел!" -- Но в это самое время в руке Струкова появился такой знакомый всем нож. Ребята разом охнули. Кто-то жалобно пропел:

-- Скоро у козлика вырастут рожки!..

Мишка понял, что опозорен, и главное -- у всех на виду получит щелбаны. А у Струкова щелбаны ой-ей-ей какие! Он обреченно подставил лоб.

Артем долго целился, потом щелкнул, и все, кто смотрел, дружно выкрикнули:

-- Р-ра-з!..

Красавин тоже с каждым ударом вздрагивал и кричал, думая про себя, как же он раньше об этом не догадался. Ведь все оказалось так просто... Ну, Мишка, ну, Гунькины, берегитесь!..

IX

У Петра была старшая сестра Нина, по отцу не родная. Разница в годах с ней почти десять лет. Окончив школу, Нина уехала в Каменогорск и после ПТУ стала работать маляром в строительном тресте. У сестры свои проблемы. Встречаясь с парнем, тоже строителем, забеременела, а того вскоре призвали в армию. Получилось хуже некуда: Нина рожала, а в это время отца мальчонки привезли в цинковом гробу. Но родители от Нины не отказались, взяли к себе и вместе с ней стали растить внука.

Сколько помнит Петр, семья, как при отце, так и после его смерти, не жила, а существовала. Мать работала уборщицей -- какие там заработки, еле концы с концами сводили. Ах, как Петр завидовал тем дружкам, что жили в достатке и не думали о еде или что одеть-обуть. Мать же вечно ломала голову, в чем сына проводить в школу, особенно по весенне-осенней хляби. Придет Петр домой с мокрыми ногами, а мать так же как вчера и позавчера спросит: "Ты, сынок, будешь борщ или картошку?" -- Петру все равно. -- "А может, картошку? Подрумянилась и до того вкусна!" -- "Давай картошку", -- соглашался он. -- "Нет, пожалуй, борща налью -- он подогретый, да и ты заодно согреешься, а картошку назавтра оставим", -- передумывала мать. И так изо дня в день одно и то же.