Золотая баба

Поводырь остановился. Насмешливо прищурив глаз, сказал:

- Ворга дурак плутает. Мы короткий путь ходим...

Иван и Алпа шли рядом, держась за длинный шест, на другом конце которого был укреплен толстый обрубок ствола высотой в рост человека. Через отверстие в нижней части бревна была пропущена ось; на ней были насажены сосновые кругляши с выбитой сердцевиной.

Неровные колеса эти крутились вразнобой, отчего болван все время раскачивался, как пьяный.

Когда вышли на склон каменистой осыпи, пришлось идти гуськом, то и дело сменяя друг друга у правила. Вдруг метнулась огромная глыба. На болвана обрушилась целая лавина камней. Побратимы едва успели отскочить назад.

С оторопью смотрели они, как в потоке валунов, низвергающемся по отвесному склону, в щепу дробится деревянное "тело" болвана.

- Не выдал, слава те... - утерев испарину со лба, выдохнул Иван.

- Нового ладить надо, - деловито сказал Алпа, оглядывая опушку в поисках сухостоя.

Мать Ивана осторожно гладила Анну по волосам, а та со слезами в голосе сбивчиво говорила:

- В неметчине, сулит, жить будешь... В комнате мужиков да баб каменных наставлю... Показал на картинке - срамота, голые, а кои без рук, без головы...

- Никто тебя не отдаст, кровная, - подрагивающий голос женщины звучал жалко, приниженно.

Но девушка словно не слышала слов утешения. Глядя перед собой остановившимися глазами, она продолжала сетовать:

- Подумать-то страшно об нем: сущий бритоус, сущий табачник! И везде-то табакерки стоят, и пальцы-то зельем сим блудным перепачканы...

- Ох, страхота! - ужаснулась мать Ивана. - Да нешто о душе-то о своей не печется? Ну захотелось тебе дым глотать - воскури ладан росной да и вдыхай... Искусил, искусил враг человеческий табакопитием...

- Вирши читать учал, - все так же отрешенно глядя в пространство, сказала Анна. - И слова-то душевредительные прибирает: люблю тебя, радость сердца, виват драгая...

Некоторое время обе подавленно молчали. Наконец мать Ивана со вздохом спросила:

- Может, отступится?.. Ежели что - пойду в ноги ему, супостату, кинусь...

Крепко прижимая Анну к груди, женщина в то же время полными страха глазами смотрела на дверь, словно ждала, что кто-то ворвется к ним в полутемную кухню, озаряемую лишь отблесками огня в печи.

Анна подняла голову и благодарно взглянула в лицо своей утешительнице. Но ее изможденный вид, седые пряди, выбившиеся из-под платка, худоба плеч сами взывали о сострадании, и девушка внезапно устыдилась своей слабости, порывисто смахнула слезы, освободилась из объятий и отошла к печи. Завороженно глядя на угли, рассыпавшиеся на поду, Анна заговорила по видимости спокойно и как бы раздумывая вслух:

- Проку-то от упорства... Скажу ему "да" - хоть вы на воле вольной поживете. А нет - всем опять же худо...

Мать Ивана в растерянности смотрела на девушку. Заговорила голосом, похожим на стон:

- У-у, анафема! Вот ведь сети-то как расставляет...

Обхватив голову руками, долго раскачивалась на лавке. И тихо, просительно сказала:

- Не надо, Аннушка, не согласимся мы на свободе жить... такой ценой...

- Я Ивашку люблю! - всхлипнула Анна. - Каково-то мне по земле ходить, коли он цепями звенеть будет?.. - И безутешно зарыдала.

На краю обрыва стояли четверо: Жиляй с веревкой на шее, но с развязанными руками, двое вогулов, вооруженных луками и копьями, и шаман высокий сухощавый старик с аскетическим лицом, одетый в какое-то подобие бабьего платья с бляхами на спине и плечах, с нашитыми многочисленными лентами всех цветов. На груди его висело массивное ожерелье из медвежьих клыков.

- Зря, ой зря фузею оставил, - укоризненно глядя на вогула, доставшего его из ловчей ямы, говорил Жиляй. - У Ивашки-то ведь добрая оружья, тоже немцем дадена...

- Почему сразу правда не говорил? - упрекнул тот.

- А ты спросил? Я ж толковал: дело важное.

Шаман с непроницаемым лицом смотрел вдаль, будто вовсе не слыша эту перебранку. Отсюда, с большой высоты, было видно, как по расстилающейся внизу таежной растительности, по ржаво-зеленым плешинам болот и крутым лбам сопок медленно ползут тени облаков. По зеленому коридору листвы и хвои, протянувшемуся между двумя болотами, то и дело прокатывались волны крепкий ветер, вырываясь из распадка между горами, порывами обрушивался на тайгу.

- Лук, однако, лучше, - бесстрастно сказал второй из вооруженных вогулов и искоса глянул на шамана.

- А может, он давно под какую-нибудь каверзу вашу угодил? предположил Жиляй после недолгого молчания. - Хитер, хитер парень, а с вашими затеями поди совладай... Ладила баба в Тихвин, а попала в Ладогу...

- Много говоришь, - не поворачиваясь к Григорию, произнес шаман.

Тот пристыженно кашлянул и тоже стал смотреть вдаль.

- Эйе! - удивленно воскликнул вогул-смотритель западни. - Трое идут!

- Где? Не вижу ничего, - забеспокоился Жиляй.

- Трое, - подтвердил другой вогул и снова воззрился на шамана.

Наконец и Григорий увидел три точки, движущиеся одна за другой по болотистому редколесью. Они приближались к концу зеленого коридора, сжатого двумя болотами.

- Э, да тут луками-то, чай, не обойдешься. А ну как у них у всех ружья?

Шаман тоже обеспокоился. С лица его словно бы слетела маска возвышенного презрения ко всему мирскому. Он сложил руки на груди, нахмурился. Чеканя слова, заговорил:

- К Золотой Баба идут... Правду сказал... Правда, что убить хотел... Как теперь делать будешь?

- Ума не приложу, - униженно глядя на него, ответил Жиляй. - Где же двоим с тремя справиться? Они, вишь, какие - не клади палец в рот, все ваши хитрости обошли...

- Тебя убить посылал... Ты думай, как... - жестко произнес шаман.

Некоторое время Жиляй растерянно глядел вниз, на волнующуюся под ветром полосу леса. Потом резко повернулся. В глазах его полыхнула радость.

- Пал надо пустить. Ветер-то от нас несет. Как раз этот колок между болотами и выжжет.

- Умный башка! - Шаман с уважительным удивлением воззрился на Григория.

Подошел к нему и полоснул ножом по веревочному ошейнику. Жиляй освобожденно потер ладонью горло. С новым вдохновением заговорил:

- Им версты три идти. Поближе будут, тогда и поджигать... Никуда не денутся голуби - слева, справа болота, а от огня не убежишь, он по такому ветру - ого-го-го как поскачет...

Иван и Алпа шли по тропе, катя впереди нового болвана. Этот выглядел попригляднее, не переваливался, как его предшественник, почивший во время камнепада.

- Видать, немного осталось, - заговорил вогул. - Отец сказывал: у самого начала гор Витконайкерас...

- А что значит это? - заинтересовался Иван.

- Скала водяной царевны...

- Кто такая?

- А та, что в озерах да в реках живет.

- Вроде как русалка по-нашему...

Впереди послышался треск. Он быстро приближался. Побратимы насторожились. Иван вскинул ружье, взвел курок и подсыпал пороху на полку.

Ломая сучья, подминая мелкие деревца, навстречу путникам огромными прыжками летел матерый лось. Увидев их, он даже не отклонился в сторону, только еще сильнее закинул голову, отягощенную гигантскими рогами, и, роняя пену с губ, промчался в нескольких саженях.

Мгновение Иван и Алпа стояли оцепенев. Когда до слуха их донесся дальний гул, они вопросительно уставились друг на друга. Но, увидев, как совсем неподалеку прошмыгнули несколько зайцев и лис, побратимы разом воскликнули:

- Пожар?!

- Удирать надо, - сказал вогул.

Иван с сожалением взглянул на болвана, потом медленно спустил курок. Втянул носом воздух и упавшим голосом подтвердил:

- Горит.

И быстрым шагом отправился назад по тропе. А через минуту они уже со всех ног бежали, не разбирая дороги. За спиной у них все нарастало грозное гудение. Языки дыма протянулись между стволами.

- Давай в сторону! Может, на болотце отсидимся, - на бегу крикнул Иван.