Шесть букв (СИ)

– Куда, черт побери, он провалился? – вполголоса сказал кто-то снаружи, совсем рядом с дверью.

Сато понял, что автоматчик, потеряв его, дрейфит и пытается успокоиться, разговаривая сам с собой. Шаги… Наконец, удаляющееся бормотание сняло напряжение у прячущихся. Сато и его спасительница продолжали стоять неподвижно, не решаясь нарушить объятие. Внезапно гибкие, сильные руки обвили шею Сато, потянув ее вниз… он ощутил горячее дыхание на шее… и вот она уже припала губами к его губам, похоже, привстав на цыпочки, поскольку руки Сато вдруг очутились значительно ниже талии, подхватив ее под ягодицы, которые оказались на удивление округлыми и крепкими, как у велосипедистки. «Почему велосипедистки? Может, как у танцовщицы…» – Сато был сконфужен. Губы ее были такими восхитительно свежими, что он поневоле оставил сравнения и раскрыл свои губы под требовательным поцелуем. Обладательница мальчишечьего тела явно знала в этом толк. Было тут еще нечто такое… Аромат ее дыхания… что это было? осенние листья? хризантемы? Нечто забытое, из детства… голова его сладко-сладко закружилась, и напрочь исчезло удивление по поводу непредсказуемого всплеска чувственности у незнакомки. Впрочем, это продолжалось недолго: она отпрянула так же неожиданно, и детектив, по инерции потянувшись за искусительницей в темноту, едва не упал. Невысокий помост с саркофагом внезапно оказался между ними, и он с размаху ударился об угол помоста. Майкл зашипел от боли, на что незнакомка отреагировала едва слышным коротким смешком…

И все стихло.

Незнакомка исчезла.

Перед тем, как выйти из склепа на открытое пространство, Сато осторожно выглянул из дверей. Похоже, автоматчик оставил его в покое.

В нагрудном кармане он обнаружил небольшого размера сверток – сердце его прыгнуло от предчувствия… неужели чип Слоана? Значит, его соблазнительница и была той самой дамой, которая опередила его в поисках могилы несуществующего Снукера?

Однако, развернув бумагу, Сато разочарованно вздохнул.

Это был не чип, но небольшого размера плоский фонарик, к тому же сломанный. Когда детектив попробовал включить его, лампочка не загорелась. Повертев фонарик в руках, Сато сунул его обратно в карман и побрел к выходу.

Пятница, 11:15 вечера

Майкл оставил «Карреру» на нулевом уровне нового подземного паркинга. Он все еще не мог привыкнуть к тому, что машина не остается запаркованной на месте, а утаскивается в утробу гигантского гаража по воле компьютера, который находит оптимальные варианты размещения автомобилей на сорока подземных этажах. Компьютер управлял действиями сотен механических платформ, перемещающих машины во всех измерениях с быстротой экспресса. Сато беззвучно выругался: его «Каррера» с бесстыдно оголенным днищем и задранными кверху колесами была унесена в неведомом направлении. Хорошо еще, что он не держит в машине ничего жидкого или сыпучего, а то ведь и претензий не предъявишь, полуметровые буквы на въезде в гараж предупреждают о возможном рассыпании-разливании-разбрызгивании и прочее, и прочее.

Перед тем, как выйти на улицу, детектив привычно прижался к дверному косяку, быстро обшарив взглядом перекресток. Район, где он жил, нельзя было назвать неблагополучным, но времена менялись, и звуки ночных выстрелов месяц от месяца раздавались все ближе и ближе к его дому.

Полночь.

Редкие такси.

Еще более редкие прохожие, старающиеся побыстрее прошмыгнуть в темные утробы домов.

Невероятная, навязчивая, липкая духота.

Что-то сломалось в природе. У Сато в душе поселилось прочное ощущение безысходности, какое бывает в предчувствии неотвратимого. Он гнал прочь это ощущение, вместе с ноющей болью от никак не затягивающейся раны в боку.

Устал.

Он подобрал капсулу с ужином в сипящей нездоровым затворным клапаном лунке компании «Еда – воздухом!». Ну вот, пельмени опять поплыли. Черт, когда же они начнут добавлять в тесто какую-нибудь ерунду, которая не давала бы им слипаться?

Войдя к себе в логово, Сато с раздражением швырнул раскисшие от зноя пельмени в мойку. Окно открывать не хотелось, однако нежилая вонь в квартире была горше пытки духотой с улицы.

Старый, добрый холодильник. Запотевшая бутылка с пивом выглядела точь-в-точь как в рекламе. Он со смаком отхлебнул «Циньдао».

Кроссовки – в угол у входа.

Носки (ффу-у-у, а еще говорят, что микролон обладает антисептическими свойствами…) – в мусорный бак.

Брюки, рубашку – в корзину для стирки.

Что-то негромко стукнуло о стенку корзины, когда он бросил в нее рубашку. Ах да, фонарик с кладбища… Он аккуратно достал его из кармана и положил на край стола. Нужно будет завтра отдать его в ИМП, снять пальцы…

Странное, волнующее ощущение от встречи в склепе не проходило. Сато заставил себя не думать о девушке.

Он подошел к зеркалу. Дырка от пули затягивалась медленно. Вдобавок по ночам его беспокоило сердце. Карвер говорит, что это – наносное, надо идти к шринку, психоаналитику. Ага, как же…

Паскудно на душе.

Пожрать надо, а не хочется. Или наоборот? Какая, к дьяволу, разница?

Он устало отпал в кресле, вяло отхлебывая холодное пиво и бездумно наблюдая за игроками в кёрлинг, суетящимися в центре его неустроенной холостяцкой норы.

Тридивизор – сильная вещь. Игроки в трехмерном изображении словно живые, хоть бери и потрогай их. Натиральщица льда – или как там их называют? – внезапно выпрямилась и, лукаво взглянув на Сато, сбросила верхнюю одежду, оказавшись в сооблазнительного вида купальнике. Мгновение – и она бросилась в лед головой… но лед внезапно расступился, превратившись в зазывную синеву океанской волны. «Проведи отпуск со мной, на песках Двадцатимильного Пляжа Камчатки!» – окутала волну (и заодно и девушку) воздушная надпись из пузырящихся букв.

Фу-у-ух ты, надо же, как они теперь рекламу вшивают…

Сато с сожалением взглянул на почти пустую бутылку, истекавшую потом прохлады.

Все же надо поесть. Пельмени – еда одиноких добросовестных детективов.

Мысли о незадачливом стороже доставали. Он сделал анонимный звонок в 911 из первого же сотовида, попавшегося ему по дороге с кладбища. Надо будет проверить больничную сводку завтра утром: вдруг Пеньо удалось выжить?

Сирены за окном сегодня воют значительно чаще. Впрочем, он думает так каждый вечер. Проклятая жара сводит людей с ума.

Он вспомнил о старой традиции, о которой в детстве часто рассказывала ему мать. На севере Хоккайдо, ниже Вакканаи, по левую руку от горной тропы Дайсёцузан-Иичи расположены несколько озер с теплыми минеральными источниками. В особенно холодные зимы озера покрываются тонкой корочкой льда, но из-за того, что вода все равно остается теплой, лед почти что висит над ее поверхностью. В такие зимы мужчины местных деревень устраивают соревнования – кто сможет пересечь озеро бегом по тонкому льду. Секрет заключается в том, что нужно не прыгать с ноги на ногу, но быстро-быстро перебирать ими на манер конькобежца, стараясь ни на мгновение не концентрировать вес тела полностью на одной из ног. Тот, кто пересекал озеро сухим, приобретал право выбора невесты в любой деревне округи…

Он усмехнулся. Теперь, с такой катавасией в природе, даже самые записные красавицы рискуют остаться старыми девами.

Сато не относил себя полностью ни к одной этнической группе современной Америки. Мать его была японкой, а предки отца пустили свои корни на Западном побережье Штатов лет триста тому назад, перебравшись через Берингов пролив из-за упрямой привычки креститься двумя пальцами. Когда отец служил во флоте и базировался на Окинаве, он познакомился с будущей матерью Сато. После окончания службы моряк увез юную жену в Штаты, и новая семья осела в Южном Сан Фране, на тихой окраине города, которая довольно быстро превратилась в обжитой гомонливый район, колоритно-пестрый от проживающих там эмигрантов всех кровей. Родившемуся сыну дали фамилию матери – скорее для удобства, чем из принципа, поскольку «Сато» произносить было безусловно легче, чем «Угрумофф». Вдобавок, раскосые глаза и слегка уплощенный нос – единственные черты, унаследованные Сато от матери – тоже больше подходили к японской фамилии.