Смерть в замке (ЛП)

Возможно, вы и не помните кафе месье Гролье. А между тем в иные времена (бог знает сколько лет прошло с тех пор) оно было неотъемлемой частью Парижа. На Елисейских полях тогда еще не раздавался наглый лязг стальных чудищ и тяжелые сапоги гиммлеровских молодчиков не топтали души людей, для которых совсем недавно не существовало ничего важнее утренних газет и ароматного бургундского. Кафе Гролье располагалось на боковой улочке, неподалеку от отеля Друо. Букинисты и антиквары, посещавшие знаменитый аукцион, частенько заглядывали и в кафе. Хозяин гордился своей клиентурой, винным погребом и сочными бифштексами. Он даже добился для себя соответствующего телефонного номера: Гутенберг 14–40 [1].

Помню, как-то раз, еще в мирные дни, я сидел в кафе Гролье за столиком, стоявшим прямо на тротуаре, и просматривал библиотечный каталог, который нужно было разослать. Потягивая перно, я вдыхал аромат жареных каштанов. Вдруг кто-то дружески похлопал меня по плечу и радостно воскликнул:

— Ха! Дружище Банде!

— Инспектор! Прошу вас, садитесь. Составите мне компанию.

Я искренне обрадовался инспектору французской сыскной полиции Полю Мордану, с которым обычно сталкивался в полиции. Он был практически единственным сотрудником отдела изящных искусств, и в сферу его деятельности входило раскрытие музейных краж, преступлений библиоманов, подделки произведений искусства и аферы на аукционах. Мы часто оказывались в одних и тех же местах. Внешность этого высокого, элегантно одетого, седого детектива была весьма примечательна. «Тип Льюиса Стоуна» [2], как сказал бы голливудский сценарист. Ему доставляло наслаждение произносить мое американское имя — Бендер — на французский манер. Он говорил, что Банде звучит мужественнее.

— Только что из Нью-Йорка, Банде? — спросил инспектор, опершись локтями о мраморный столик.

— Нет, я был в Лондоне. Приобрел коллекцию инкунабул.

— Ла-Манш вы, без сомнения, пересекли для того, чтобы купить библиотеку Марсуан?

— В библиотеке Марсуан есть несколько изданий, которые, может быть, и стоят того, — признал я. — Но, по правде говоря, я приехал сюда по телеграмме из Нью-Йорка. Фирма просит меня поехать в провинцию и купить альдину [3].

Инспектор Мордан кивнул.

— «Гипнэротомахия Полифила» [4], — сказал он. — Замок Бомюр.

Я спросил инспектора, знаком ли он с Рене Франсуа, продающим бомюрскую коллекцию, но он отрицательно покачал головой.

— Я хорошо знал его дядю, — сказал он. — Молодому Франсуа недавно посчастливилось унаследовать библиотеку и он хочет как можно скорее обратить ее в деньги. В книгах он ничего не смыслит: не в состоянии различить печатные форматы. Вы сможете хорошо заработать.

— Я собираюсь поехать в Бомюр перед распродажей, — указал я. — Если альдина окажется в хорошем состоянии, Нью-Йорк уполномочил меня заплатить за нее полмиллиона франков.

По правде говоря, в телеграмме было сказано «пятнадцать тысяч долларов», но в те предвоенные дни, когда курс франка упал, хотя еще и не окончательно, «полмиллиона франков» звучало солиднее. Я надеялся, что на молодого Франсуа это тоже произведет впечатление.

— Что нового в Лондоне? — спросил инспектор, потягивая принесенный официантом лимонад.

Я ответил, что в Лондоне все по-прежнему.

— Не случалось ли вам сталкиваться на аукционе «Сотби» с неким Эмилем Дором?

— Не знаком с этим джентльменом. Приличный человек?

— Нет. Он — вор. Специалист по музейным кражам. Похищение Франца Гальса из Мюнхенской галереи в 1926 году [5] — его рук дело. Правда, в последнее время он переключился на редкие книги, так как их гораздо легче сбывать. В прошлом году он сидел в бухарестской тюрьме, но до меня дошли слухи, что Дор снова на свободе. Оказавшись на воле, он всегда навещает Лондон или Париж.

— К сожалению, не имею чести его знать, — сказал я.

Инспектор Мордан допил лимонад, бросил несколько медяков, со звоном упавших на стол, и встал.

— Навестите меня, когда вернетесь в Париж, — сказал он. — Удачи вам с альдиной.

На следующий день я отправился в Бомюр. Деревушка эта расположена в пяти часах езды от Парижа, среди зеленых холмов Бургундии. Огромное здание замка с первого взгляда поражало своей несообразностью, разноголосицей архитектурных стилей и эпох. Представляя собой некоторую историческую ценность (одна из его башен была построена чуть ли не в десятом веке), замок все же оказался недостаточно изысканным для того, чтобы им заинтересовался Виолле-ле-Дюк [6].

Новый владелец замка, Рене Франсуа, сердечно встретил меня и настоял на том, чтобы я остановился у него, а не в деревенской гостинице.

— К сожалению, в замке на сорок пять комнат всего одна ванная, — добавил он, улыбаясь. — Покойный дядя не хотел осквернять свой драгоценный дом чем-либо современным, например, водопроводом или электричеством.

Я тотчас согласился, поскольку Франсуа понравился мне с первого взгляда. Это был красивый молодой человек лет тридцати, с озорной улыбкой и серьезными глазами. У меня создалось впечатление, что он провел беспутную юность, полную удовольствий, и, наконец, решил остепениться. За графином янтарного вина из собственных виноградников он рассказал мне, что расстается с дядюшкиной библиотекой, дабы осовременить замок и обработать прилегающие к нему земли. Он собирался купить американские сельскохозяйственные машины, упростить сбор пшеницы и посвятить больше внимания сбыту вина, которое, по его мнению, за пределами деревни никогда не было оценено должным образом. Его даже обуревали еретические для француза мысли о рекламировании собственных вин.

— Альдина… «Гипнэротомахия Полифила?» — молодой человек помрачнел.

— Боюсь, что вам придется дождаться мэтра Кардоннэ, — сказал он. — Это деревенский нотариус и дядин душеприказчик. Думаю, он сделает все, чтобы помешать распродаже, поскольку не одобряет моих планов, связанных с переустройством. Большая часть библиотеки находится у него под замком, но я уверен, что он позволит вам взглянуть на альдину, когда придет вечером обедать… А вот и Жаннет!

По лестнице, близ которой мы сидели, спускалась маленькая нарядная молодая женщина с волнистыми каштановыми волосами, голубыми глазами и прелестным дерзким носиком. Я в жизни не видывал такой крошечной ножки и таких восхитительных щиколоток, выглядывавших из-под платья. Она была несколькими годами моложе Франсуа.

— Мадемуазель Лакур — мистер Бендер, американский библиофил, — представил нас Франсуа. — Его интересует альдина. Когда мэтр Кардоннэ вернется из деревни?

— Не раньше шести, — ответила девушка.

— Мадемуазель Лакур — мой секретарь, — продолжал Франсуа. — Я похитил ее у одного антиквара из Одеона и привез сюда. Теперь она составляет каталог дядиной библиотеки. Мне пришлось долго уговаривать ее уехать из Парижа, но в конце концов она сжалилась над моим невежеством и пришла на помощь. Не знаю, что бы я без нее делал.

Произнеся эти слова, он серьезно, без улыбки взглянул на нее.

Она задумчиво улыбнулась в ответ. В ее глазах читались обожание и глубокий безотчетный страх, как будто она чувствовала, что не имеет права на счастье, которое ей выпало, и боится потерять его в любую минуту. Вряд ли Франсуа имел в виду дядюшкин каталог, когда говорил, что пропал бы без Жаннет Лакур. Да и ее поведение подтверждало мою догадку.

Оставалось только ждать, когда придет мэтр Кардоннэ. Он появился ровно в шесть и привел с собой двух гостей. Они приехали в сверкающей, черной, длинной «испано-сюизе», принадлежавшей доктору Хьюго Сторчу. Румяный и бодрый на вид, несмотря на седину и сутулость, доктор Сторч, швейцарский антиквар, рассказал, что приехал из Парижа, чтобы выторговать бомюрскую библиотеку.