Все дело в науке

Стаут Рекс

Все дело в науке

Рекс Стаут

ВСЕ ДЕЛО В НАУКЕ

- Вот я бы так никогда не сумел! - восторженно воскликнул Питер Болей, бакалейщик. Джон Симмонс, к которому относились эти слова, остановился, чтобы вытереть вспотевший лоб: он без устали колотил по кожаной боксерской груше. От его ударов она глухо стукалась по подвешенной к потолку доске площадью фута четыре.

- Ну, это-то раза в два легче, чем ударить человека, - заявил он со знанием дела.

- Не скажи, - возразил Болей. - Меня, например, ты бы запросто с ног сбил.

Джон Симмонс, казалось, счел такую мысль нелепой:

- Я имел в виду в поединке. Тебя-то я, конечно, уложил бы за минуту. Но против того, кто тренировался, науку изучал, я бы, может, и не выстоял. Я уже не тот, кем был раньше.

- Ну, тут-то у тебя лихо получается, - не отступал бакалейщик, передвигая сигару из правого угла рта в левый. - Хотел бы я, чтобы ты меня тоже как-нибудь поучил. Я говорил Гарри Ваутеру на прошлой неделе. Жаль, что у нас некому помериться с тобой силами, а то бы мы на Пикнике каждый год матчи устраивали.

- Хм, - буркнул Симмонс. - Да, сомневаюсь, чтобы кто-нибудь рискнул. Я, правда, уже не тот, но все равно в Холтвилле я никому не по зубам.

Он развернулся и так влепил по груше, что она, качнувшись несколько раз взад-вперед, опять стукнулась о доску.

Чтобы избежать недоразумений, надо сказать, что Симмонс боксером никогда не был. Он владел скобяной лавкой, единственной в Холтвилле, штат Огайо, куда приехал три-четыре года назад из какого-то городка в верховьях реки, и в жизни был самым покладистым и миролюбивым человеком, какого только можно себе представить. Уже через две недели после появления Джона в Холтвилле его знали и любили все - тем более что предыдущий владелец лавки был самой непопулярной в городе персоной.

У Джона была единственная, но вполне простительная слабость: он обожал потолковать о боксерской доблести, а еще точнее - о самой науке бокса и особенно о том, как он, Джон Симмонс, владеет ею. Разложив свой товар, он тут же подвешивал в задней комнате боксерскую грушу, и Питер Болей, чья бакалейная лавка находилась по соседству, озадаченный непонятными и методичными звуками ударов, которые он никак не мог увязать с торговлей скобяными изделиями, первым узнал о своеобразном увлечении нового обитателя Холтвилля.

Вскоре он, а вслед за ним и весь Холтвилль обнаружили, что Джона хлебом не корми, а дай порассуждать на любимую тему. Он рассказывал о себе уйму историй.

Оказывается, сам-то он в молодости был покупателем посредственным: вот если бы, когда ему не было и двадцати, ему платили за каждый разбитый нос, - тогда другое дело. Теперь, когда ему в два раза больше, он, конечно, уже не тот, но все равно, главное - умение, наука - вот что важно - бэнк - удар по груше.

Потом Джон обыкновенно доставал старый номер "Полис газетт" со статьей Фитжсиммонса, анализирующей преимущества апперкота и полусвинга.

К разгару лета слава Джона достигла таких высот, что его пригласили провести показательную тренировку на Одиннадцатом Ежегодном пикнике Купеческой ассоциации Холтвилля. Это выступление собрало уйму народа, и его повторяли два следующих сезона.

Не следует думать, что Джон злоупотреблял своим мастерством. Он не был забиякой. Два-три жителя Холтвилля как-то попробовали надеть боксерские перчатки и отправились к нему, чтобы научиться защищать себя в случае надобности, но их до смерти напугало профессиональное отношение Джона к этому вопросу, а ведь он всего-навсего шлепнул их пару раз в грудь, пока они прыгали вокруг него без толку, суча руками перед собственными физиономиями.

Нет, никто в Холтвилле не хотел "пойти против"

Джона Симмонса.

Однажды днем в начале июля Пит Болей, бакалейщик, вошел в лавку Симмонса крайне возбужденный.

- Привет, Пит, где ты был после обеда? - спросил Симмонс, стоя у прилавка, на котором заворачивал гвозди для парнишки мисс Перл.

Дождавшись, когда тот уйдет, бакалейщик приблизился к прилавку и с важностью человека, принесшего неслыханную новость, сказал:

- Наш Пикник в этом году будет иметь небывалый успех.

- Да ну! А что случилось? - спросил Симмонс, собрав гвозди в пригоршню и бросив их в жестяную бочку.

- Кое-что хорошее, - заявил бакалейщик. - Думаю, в городе не пожалеют, выбрав меня председателем Увеселительного комитета.

- Хочешь привезти цирк?

- Подожди, не торопись. Я был сегодня в магазине Билла Огивли. Поехал за муслином для дочерей.

Знаешь, у Билла новый приказчик, его зовут Ноттер.

Он приехал сюда из Колумбуса примерно неделю назад. Этот Ноттер меня обслуживал, и я обратил внимание, что рулон муслина он положил на прилавок как перышко - а в нем веса футов эдак тридцать, не меньше.

"Вы не слабак, - сказал я. Он отмерил муслин и кивнул. - Здорово, тем более что физической нагрузки у вас здесь нет".

"Мне она не нужна, - ответил он мне. - Я - атлет. Был как-то чемпионом в матчах любителей в Колумбусе".

"Чемпионом чего?" - спросил я.

"Ну, просто чемпионом, - сказал он. - В легком весе. Я побил всех весом меньше ста сорока фунтов".

Тут бакалейщик прервал свой рассказ и прямо спросил:

- Сколько ты весишь, Джонас?

- Примерно сто тридцать восемь, - ответил Симмонс глухим голосом.

- Я так и думал. Ну так вот, этот Ноттер опять разговорился. Подошел Билл Огивли, и Ноттер рассказал нам обоим, что он был чемпионом в Колумбусе. Несколько лет назад. Одного своего противника он вообще вышиб за веревочные ограждения, и тот два дня валялся без сознания. Я, конечно, все время о тебе думал.

В конце концов я ему сказал: "Ну что ж, мистер Ноттер. Я очень рад, что вы приехали в Холтвилль, и как раз вовремя. Вы можете выступить в боксерском состязании на нашем Ежегодном пикнике Купеческой ассоциации".

"Но ведь в Холтвилле не с кем боксировать", - возразил он мне.

"Есть, есть, - сказал я. - С Джоном Симмонсом - владельцем скобяной лавки. Он каждый день по два часа тренируется с боксерской грушей. Вы его видели?

Вот он и проведет с вами матч. Добро пожаловать!"

"Ну что ж, - отвечает он. - Я бы, конечно, показал ему где раки зимуют - и ему, и любому другому. Но дело в том, что я каждый день, да и вечером тоже, должен быть в магазине и времени на тренировки у меня нет".

"Не беспокойтесь, мистер Ноттер, - заявил тут Билл Огивли. - Я вместо вас подержу здесь оборону час-другой в день. Матч между вами и Джоном Симмонсом того стоит".

В общем, - заключил бакалейщик, - мы договорились. Правда, ни Билл, ни я ничего о правилах матча не знаем, но мистер Ноттер помог нам. Матч будет проводиться в боксерских перчатках по восемь унций.

Десять раундов. Я сказал, что такие перчатки есть у тебя в лавке. По правде говоря, Джонас, мне этот парень не очень-то понравился, и я буду рад, если ты его немного потреплешь.

Бакалейщик замолчал. Повисла тишина. Симмонс открыл витрину и, взяв оттуда комплект напильников, зачем-то вынул их из ящичка, а потом стал старательно укладывать обратно. Казалось, он был целиком поглощен своим занятием.

- Как он выглядит, этот мистер Ноттер? - наконец спросил он, не поднимая глаз.

- Среднего роста, - последовал ответ. - Примерно твоего веса, может, чуть больше. Усы, синяки какие-то на лице, но бицепсы у него в порядке: он закатал рукав и показал их. Ему, пожалуй, лет тридцать восемь, может, немного больше.

Симмонс молчал.

- Конечно ты должен потренироваться. Он намерен...

- Конечно, - согласился Симмонс без особенного энтузиазма в голосе. Минутой позже он задумчиво проговорил: - Знаешь, Питер, может, не стоит на Пикнике проводить матч. Это довольно-таки жестокое зрелище. Там дети будут, плохой для них пример.

- Но ведь это не драка, - запротестовал бакалейщик. - Это же выступление, шоу. Демонстрация правил бокса. Вы ведь не собираетесь причинять друг другу вред.