А ты люби меня
А ты люби меня читать книгу онлайн
В городе Ершове, всем уважаемым жителям, вдруг начинает звонить недавно похороненный Геннадий Суэтин, весьма влиятельный деляга, пройдоха и миллионер этого городка. В виду этого, могилу Суэтина начинают перекапывать ночь за ночью, все его друзья и враги… В это же время из местного музея пропадает ценная картина — в точности такая же хранится в Ватикане в коллекции Папы Римского, и смерть Суэтина, местные правоохранительные органы, естественным образом связывают с похищением картины. Картина необычайной ценности, так как на ней изображено НЕЧТО о нашей человеческой жизни… Повесть из сборника повестей «Дама из Амстердама» опубликованного в 2005 г.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
Светлана Борминская
А ТЫ ЛЮБИ МЕНЯ Ночью едва он заснул, зазвонил телефон — мобильный он отключил, а городской номер знали только близкие и родные ему люди… — Да-а-а?.. Не морочьте мне голову! Что-о-о?! Сам такой!.. А иди ты!.. И только утром он понял — ему звонил мертвец. — Мммааа?.. — Что ещё? — спросонья осведомилась жена. — Мммааа!.. Жена поглядела на него уже внимательнее. — М-м-мы ж его похоронили… две недели назад, — наконец выговорил он. — Оооставив телефон в кармане… просто так — для приколу! — Ничего себе прикол! — смачно зевнула жена. — И что? — Он мне позвонил ночью… — Кто, Гриша? — привстала жена. — Покойник, — позеленев, тихо выговорил он. У жены упал с головы тюрбан. — Да это сон, Гриша! — наконец, подобрав тюрбан и одев на прежнее место, нервно засмеялась она. — Нннет, Нннэлька — ты ж сама мне протянула трубку. — Да-а, что-то было, — села на кровати жена. — И что он тебе сказал? — Я задыхаюсь! — прохрипел он. Супруга, закусив рукав ночной рубашки, помотала головой: — О, боже! — застонала она. — Надо проверить! И супруги Чаплыжкины, быстро, как сумасшедшие, оделись и помчались по лестнице вниз. Через три минуты они уже неслись по дороге к Митрофановскому кладбищу на единственном в Ершове белом «Мазератти». — Я даже носки не одел, — пожаловался Чаплыжкин. — А я бюстье, — протирая носовым платком глаза, пожаловалась Чаплыжкина. В могиле никого не было. Даже гроба. В яме лежал скомканный спортивный костюм. — Несвежий, — отметил Чаплыжкин. — В котором хоронили, — согласилась Чаплыжкина. Супруги переглянулись. — Одного ботинка нет, а хоронили в двух! — Чаплыжкина побледнела. На супругов, как праведник на чертей смотрел одним глазом разбуженный ими ни свет, ни заря могильщик — которого они заставили за 50 долларов «отрыть милого покойного Гену — с которым говорили ночью!!!» — Ну и кто это с вами говорил? — кивнув на костюм, сквалыжно спросил могильщик и, протянув руку, испачканную в земле, ещё сквалыжнее потребовал: — Баксы на лапу! — На, мил человек!.. — вытащив смятые доллары, сунул их в грязную руку Чаплыжкин. — На! — Значит — звонил не Гена, — сжав зубы, невнятно произнёс Чаплыжкин. — А может, как раз Гена — его же нет в могиле, — деликатно предположила жена. — Что же теперь делать? — Будем ждать. — Чего?! — Звонка… — Чтоб он сдох, — вдруг сказал Чаплыжкин. — Ты что? — зашикала на него жена. — Он же тебе пожаловался… что задыхается! — А что он нас пугает? — Да, может, он помощи просил?.. — Он меня свиньёй назвал. — Чаплыжкин сжал зубы. — Ну и что? — пожала плечами жена. — А телефон куда? — спросил могильщик Чаплыжкина. — Давай сюда, — и, отерев от земли, сунул себе в карман. — А костюм? — могильщик поднял с земли синюю куртку. — Носи, — разрешила Чаплыжкина. — Правда? — заулыбался могильщик. — А может вам жалко?.. Сами сносите. — Носи, не жалко, — от души сказали супруги. — Ну, ладно! А чо, мне как раз, если рукава подвернуть, — обрадовался тот. — Всё, что выкопаю здесь — моё! — похвастался могильщик, прикладывая костюм к телогрейке. — А что ты здесь выкапываешь? — загорелись глаза у супругов. — В основном — кости, — почесав нос, признался могильщик. — А что ещё? — прокашлявшись, спросил Чаплыжкин. — По мелочи — косточки, зубки, коронки… — стал загибать пальцы могильщик. — Колечки, часы… Супруги отошли под липу, а могильщик перечислял: — Белое золото, жёлтое золото, розовое золото… — Слушай, а ты уверен?! Ну, что это он?! — отвернувшись, спросила Чаплыжкина. — Да, — снова позеленел Чаплыжкин. — Может, кто-то говорил его голосом? — Нет, он сказал, — Чаплыжкин снова прокашлялся и сказал голосом покойного: — Друг Ча, я задыхаюсь! Спасай! — Повтори-ка! — попросила супруга. Чаплыжкин повторил. Ассиметричный рот Чаплыжкиной скривился… Супруги постояли на краю могилы и двинулись к выходу с кладбища. — А с могилой что делать? — крикнул им вслед примерявший новый спортивный костюм могильщик. — На твоё усмотрение — солидно ответил Чаплыжкин — директор местного рынка, но, постояв у ворот кладбища, усадил супругу в водительское кресло и, останавливаясь через каждые три шага, медленно вернулся к разрытой могиле. На него удивлённо воззрился прежний могильщик в новеньком костюме «Пума». — Передумали? — вздохнул и стал снимать штаны на подкладке. — Ты это… — наклонился к нему Чаплыжкин. — Чтоб — ни гу-гу!.. А то-о-о… — Да я ж понимаю! — с жаром шепнул могильщик. — Я ж — профессионал! — Я это сразу просёк, — неопределённо улыбнулся Чаплыжкин. — На вот тебе ещё, дружок… — Спасибочкис. ЕЩЁ ОДИН СЮРПРИЗ Если бы Григорий и Нелли Чаплыжкины немножко поглядели направо, налево, и вообще по сторонам прежде, чем разрыть могилу своего друга Геши Суэтина, то, наверное, заметили — местоположение захоронения сместилось на четыре метра к большому пню. То есть венки, стаканчики со свечами, непочатая бутылка водки, которую, как ни странно, никто и не подумал украсть — всё было совсем не там… ? ?? ??? А просто на Митрофановском кладбище сегодня состоялся последний эпизод оперативной игры по выявлению среди друзей убитого Геннадия Суэтина его возможного убийцы. Могильщик-опер снял с себя костюм, подождав пока Чаплыжкины отъедут подальше от кладбища, и подошёл к кустам. Там на пеньке сидели и клевали носом ещё два оперативных сотрудника с видеокамерой. — На этой неделе пятые его откапывают и на той — пятеро, — зевнув, сказал он. — У остальных друзей Суэтина твёрдое алиби — они в ту ночь никак убить его не могли. Днём на оперативном совещании. — Ну, всё, — сказал начальник ершовского оперативного отдела майор Кобздев. — Всех друзей мы его проверили… Выводы? В кабинете повисла тишина. — Выводы? — строго повторил Кобздев. — Все, кто приезжали ночью и выкапывали гроб с телом покойного… — начал и замолчал самый старый из оперов, капитан Мурмулёв. — Выводы! — повторил начальник и строго обвёл глазами присутствующих. — Значит, Суэтина убили не друзья, — осторожно добавил Мурмулёв, оперативники закивали. — А кто ж? — Кобздев открыл глаза шире. — Выходит — враги, — с трудом выговорил Мурмулёв очевидное. Врагов у Геннадия Суэтина было полгорода, и проверить их таким остроумным способом — как крик о помощи задыхающегося в гробу… — Что? — грозно спросил начальник. — Не представляется возможным! — хором ответили оперативники. — На сегодня всё — идите спать, — разрешил начальник, зевая. День подходил к своему завершению, в Ершове наступал вечер. Убийство ершовского авторитета и похищение картины — за две недели раскрыты не были. Если бы милиционеры проверили настоящую могилу — каково же было бы их изумление: там тоже никто не лежал, как и в той, импровизированной — рядышком с ней… и дело сдвинулось бы с мёртвой точки. Но всё шло своим чередом. ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД Геша Суэтин по кличке «Степь да степь кругом…» вылез из могилы и перекрестился, его действительно похоронили в тот день, и он действительно не умирал — а притворялся. И могила была с замаскированным выходом, а гроб с запасной дверью, и при Геше на всякий случай было три мобильных телефона, а не два, как всегда. Геша в свои шестьдесят лет хотел в этой жизни только одного — уехать из Ершова и чтобы его не искали. Уехать сразу после погребения, захватив с собой любимую женщину, собаку и грузовик денег. Но не тут-то было: в тот первый раз опера спугнули его голосами, он как раз уже вылез и хоронился за пеньком — и оттуда услышал, что его подозревают в краже картины из местного музея. Опера были уверены — будто бы сперва Геша украл картину, за картину Гешу кто-то убил — и если найти убийц Геши — найдётся и картина или наоборот: если найдётся картина, значит, её новоиспеченный хозяин — убийца Геши, который картину стибрил. Эта версия могла бы раскрыть сразу два взбудораживших город преступления. — Сразу и одновременно! — повторял ровно две недели майор Кобздев, которому версия пришла в голову… И Геша был вынужден вместо Лазурного берега — оставаться в Ершове, чтобы узнать — что в итоге выяснится? Так как картины он в глаза не видел, в музее за шестьдесят лет был один раз, когда учился в школе, и надо вам сказать — и без картин деньги к нему лились рекой. — С чего они это взяли? — возмущался Геша такими предположениями местных уголовных сотрудников. — Просто цирк. — Поехали в Ниццу! — попискивала любимая Гешина женщина. — Да-а, я уеду — а вдруг они в настоящую могилу полезут — картину искать, а меня-то там и нет! — метался по дому любимой Геша. — Меня что, тогда, Рая?.. — Не знаю, — начинала плакать любимая женщина, закатывая самые красивые в Ершове глаза. — Я — знаю! — басил Геша, присаживаясь рядом на кровать. — Объявят в розыск!.. И Интерпол вернёт в Россию и меня и тебя и собаку, и наш грузовик денег! — Что же делать? — испуганно спрашивала Рая. — Если б я знал! — кричал Геша, укладываясь спать. А утром… — Каждая минута в этой жизни должна приносить удовольствие! И что я здесь сижу? — спрашивал себя Геша, расхаживая по чердаку, с которого была видна его передвинутая могила; он две недели подряд наблюдал, как его раскапывают, не находят и снова закапывают, и в голове его роились чрезвычайно грустные мысли. МУЗЕЙНАЯ КРЫСА Только одна музейная крыса видела и знала в лицо похитителя картины, из-за которой Геннадий Суэтин был вынужден скрываться в частном доме Раисы Охапкиной на улице Колхозной. Картину, свёрнутую в рулон похитил муж крысы — большой и умный крыс Тимофей — и съел в укромном углу под полом Ершовского городского музея прикладного искусства. Крыса долго стыдила Тимофея за то, что он не поделился с ней и их двенадцатью детьми! — Как ты мог! — кричала крыса на супруга, а дети глядели на них не мигая из разных углов подпола под музеем. — Как ты только мог, Тимофей!!! Тимофей молчал. Он мог всё. ЧТО ДЕЛАТЬ? Он был очень талантливый, и если бы родился под другой звездой — возможно, стал учителем или врачом. Вот только бытиё, в котором рождается человек, определяет всё его будущее. С этим можно спорить — вспомнив, хотя бы Ломоносова, но жизнь диктует свои условия, и не каждый будет плыть против течения. А зря… Геша лежал на чердаке (во дворе у дома Раисы стоял грузовик с деньгами) и думал: «Вот ведь как — всё у меня есть, а из дома выйти не могу! Вот ведь как…» Геннадий промышлял незаконными операциями всю жизнь. Он был «цеховиком» до девяностых и удачливым бизнесменом ещё лет десять, последнее время посвящая себя посредничеству между властью и остальным миром. Не по зову сердца или ума — просто так легли карты жизни Геннадия Бертрановича. И те же карты подсказали ему: Гена, уезжай, тебе осталось здесь совсем немного жизни. Гена где-то незаметно перешёл ту грань, в общем, стал знать слишком много для смертного в этом городе и этой стране. Пусть даже очень небедного смертного. И он устроил нападение на себя с последующими похоронами… Чего ему это стоило? Денег. Но — привело лишь к тому, о чём вы прочитали. — Что же это за картина такая? Выходит, если б я её похитил, то за неё меня убили мои же друзья? — не давала покоя Геннадию Бертрановичу навязчивая мысль. — Можно подумать, меня и убить больше не за что? Ну, опера, ну, циркачи… Ведь если бы какой-то олух не украл её аккуратно за день, когда он инсценировал свою смерть, в эти самые минуты господин Суэтин плескался бы в Средиземном море и учил хохотушку Раю плавать, а не лежал у неё на чердаке в конце пустынной улицы. На Геннадии был надет синий костюм «Пума», один в один какой на кладбище вырыли супруги Чаплыжкины в последнюю пятницу. — Что же делать?! — спрашивал себя Геннадий Бертранович. БРАТ ПО НЕСЧАСТЬЮ На дорогу вышел огненно-рыжий крыс Тимофей. Голова у него кружилась. После съедения картины он вдруг почувствовал себя не в шутку плохо. Если бы кто учёный объяснил крысу, что в масляных красках содержится большой процент свинца — Тимофей ни под каким видом не стал бы завтракать картиной. Смотреть на Тимофея без слёз было почти невозможно. Он едва шевелил усами на розовой морде. — Что же делать? — спросил Тимофей луну. Его супруга собирала деньги на поминки и готовилась к невеселой роли вдовы. ПРЕДЫСТОРИЯ Теперь что касается этой свёрнутой в рулон картины, хранившейся до последнего времени в углу запасника музея прикладного искусства… Про картину поподробнее пошла узнать мать Раисы — Галина Ивановна. Идти было недалеко — на улицу Коммунаров, к уборщице музея прикладного искусства Нинели Константиновне Гриб. — В ней есть… то есть была — божья искра! — подумав, сказала уборщица. — А ты её видела? — посидев и подумав, спросила Галина Ивановна, которую никто за всю жизнь обмануть так и не смог. Бывают такие женщины. — Да! — подозрительно быстро сказала Нинель Константиновна. — И что на ней нарисовано? — одарила её ещё одним взглядом Галина Ивановна. — Живое препятствие… на пути, — пробормотала уборщица. — Что это значит? — и не думала сдаваться Галина Ивановна. — Ну, — встала и развела руками Нинель Константиновна. — Искусство нельзя описать вербально. Галина Ивановна напряжённо вгляделась в одухотворённое лицо уборщицы. — Ну, словами, — смилостивилась та. Галина Ивановна покачала головой и тяжело вздохнула. Оригинальностью мыслей Нинель Константиновна славилась с детства, её из-за этого трижды не приняли в педучилище. — А фотографии этой картины не осталось? — доставая торт из сумки, кивнула на чайник Галина Ивановна. И через день на чердаке у Геши лежали две фотографии из музея. На них в чёрно-белом варианте были отображены сущность и внешний вид пропавшей картины. — Шедевром тут и не пахнет, — повертев их в руках, сказала Рая. — Чёрт знает что! — Галина Ивановна, хоть и проработала всю жизнь поваром в школьной столовой, в искусстве понимала. Геша взял обе фотографии, долго глядел на них и тоже не впечатлился. На самом деле ничего такого, за что можно убить, в картине не было. Висел какой-то занавес, по виду тяжёлый, а за ним что-то стояло — то ли человек, то ли шкаф? Ветер из окна дул и занавес внизу сдуло, и были видны — то ли ноги, то ли ножки от шкафа… «Я такую лабуду за пять минут нарисую», — подумал Геша и велел: — Купите мне краски и два холста. Мать и дочь переглянулись, и тут впервые в сердце Раисы закралось подозрение — что не будет она ближайшее время плескаться в Средиземном море. И в Адриатическом тоже, ой, не будет! «А потом, когда-нибудь, может, ещё и буду!» — успокоила себя Рая. Что касается грузовика, который стоял во дворе дома Раисы Охапкиной, он, конечно, был не с деньгами. В нём, безусловно, лежал багаж, который Геша хотел увезти с собой, а деньги он хранил в банках на территории двух иностранных княжеств — Лихтенштейна и ещё одного такого же. Так вот, в грузовике этом лежало кое-что интересное, и оно-то привлекло к нему внимание милиции. И грузовик конфисковали, доставив к ОВД на улицу Воровского. Картины там не оказалось, но было столько вещей, что, пожалуй, стоили они поболее той картины. И вдобавок — привезли туда же Раису. — Отчего же вещи, принадлежащие вашему убитому любовнику, хранятся в крытом грузовике у вас под окном? — спросили её там. — Не вы ли ради этих дорогостоящих вещей убили его, Раиса Дорофеевна? — задали ей ещё один вопрос и добавили: — Насмотревшись американских боевиков?.. Раиса молчала, как рыба, она как раз держала в руках холст и краски, которые купила Геше, раз он просил. — Его убили по всем канонам классического убийства — он вышел из машины, и ему мощным ударом сломали гортань! — поведали ей тут же и осеклись: Раиса представляла собой очень хрупкую для Ершова женщину. И в связи с этим была отпущена примерно через час, после соблюдения всех формальностей. — Не вы ли, уважаемая Раиса, свели в могилу, своего пожилого, надоевшего вам до чертей любовника и завладели этими прекрасными вещами? — шла и повторяла на разные лады Раиса, пока не свернула к собственному дому. — И чего я с ним связалась? — На, рисуй! — протянула она Геннадию Бертрановичу кисти, краски и холст, забравшись на чердак. Геннадий удивлённо посмотрел на неё и вздохнул. Он переставал узнавать свою весёлую любовь. — Скоро уедем, Райка! — на всякий случай пообещал он. Но праздника не получилась. Содержимое конфискованного грузовика утром следующего дня можно было обозначить примерно так — хоть шаром покати. — Ну, не покойнику же отдавать? Резонно. Из газеты «Ершовский путь»: «Город Ершов назван совсем не в честь ершей, живущих в местной речке. Издавна в городе делают „ерши“ — для чистки бутылок, но сейчас производство этих нужных в хозяйстве полезных предметов сошло практически на нет. Китайский ширпотреб заполонил все прилавки необъятной России». МАНИПУЛЯТОР «Степь да степь кругом…» сгинул, а проблемы, которые он курировал и помогал решать, — остались. И город начало лихорадить. Связями Суэтин обладал колоссальными. Сначала остановился Ершовский ликёро-водочный завод, а через пару дней как обухом по голове: брёвна ершовского леспромхоза завернули обратно аж из Москвы — в них нашли какого-то экзотического короеда; спирт завис на таможне; все эти вопросы обычно решал Геша. Директор ликёрного Платков и начальник леспромхоза Варежкин рвали волосы на своих лысых головах. И это было лишь начало… — Ох, не вовремя Гешу убили! — басисто выводили они. — Что же он никого на своё место не подготовил? Опыт не передал? Вон, даже Борис Николаевич и то — постарался! Какого сокола вместо себя сыскал! А Геша?.. Эх, чтоб тебя, Геша! Начали искать замену и отыскали — двух гешиных племянников — Алмаза Суэтина и Игоря Краевского. Они постоянно сопровождали Геннадия Бертрановича в деловых поездках, были его порученцами на переговорах и доверенными лицами. — Мы подумаем, — сказали оба, и ночью пошли к Геше советоваться, как им быть в такой щекотливой ситуации. А ситуация и впрямь выходила патовая: Геша умел решать проблемы оптимально — с минимальными взятками. Игорь и Алмаз такими талантами не обладали. МАХОВИК ЖИЗНИ Геннадий Бертранович лежал на мягком диване в углу чердака и воодушевлённо показывал карточные фокусы. Рядом с ним лежала Рая и глотала слёзы. Они не занимались сегодня любовью, они тосковали. Рая о загубленной молодости, а Геша — о себе. Хотя, казалось бы, что ему не хватало? «Я умею зарабатывать — мне не потратить до конца жизни, сколько их есть, — думал Геша про деньги. — Мои дети давно живут в Лихтенштейне, я обеспечил их на сто с лишним лет вперёд. Мои две бывшие жены снова замужем. Жить, чтобы накопить ещё больше денег? Чтобы улаживать чужие секреты и получать за них деньги? Каждый мой день похож на предыдущий — утряска чужих дел, зависшие на таможнях составы спирта, леса, бензина, цемента, черепицы, мрамора, заблокированные деньги на счетах, перелёты, отъезды, приезды, рестораны, отели, женщины». Геннадий Бертранович знал столько женщин… он собак знал меньше. «Она идёт вхолостую, моя жизнь. — Геннадий Бертранович чрезвычайно тяжело вздохнул, Рая всхлипнула. — А что впереди? Дряхлость и немощь. Оттого, что я заработаю ещё столько же — я уже не стану счастливым. Я не могу спать! Я постоянно думаю об этом… Я не бедный человек, но не принадлежу себе. Мне надоели люди и их проблемы, с которыми они приходят. Я устал. Я был везде, на всех лазурных берегах, но там вместо счастья — шумная его имитация, вместо радости — суетливый эрзац. Особенно после возвращения — начинается та же самая жвачка жизни, а ведь я уже не мальчик, — у меня всё скорее позади, чем впереди». «Чего ты хочешь? — впервые спросил себя Геннадий Бертранович. — Ведь ты что-то хочешь? Чего? Реши сам, честно ответь себе на этот вопрос — жить осталось немного. Полноценной жизни тебе осталось всего ничего… Как ты хочешь прожить остаток её? Ты можешь изменить свою жизнь, не каждому предоставляется такая возможность, а ты можешь! У тебя-то есть деньги, в отличие от других, чтобы её изменить. Ты смог и ушёл из этой жизни, бросил её, скоро ты уедешь отсюда, а дальше что? Что ты будешь делать там?» НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ Начальник Ершовского ОВД полковник Стрепенюк сидел у себя в кабинете, когда секретарь положила ему на стол факс. — Откуда, Тоня? — Стрепенюк взял в руки длинную бумажку. — Из Москвы, — сказала Тоня. — Чего это? — поморгал глазами Иван Николаевич. — А кто их знает! — пожала плечами Тоня. Полковник надел очки: — Ага! — И начал читать: — «В интересах государства вам необходимо отыскать пропавшую картину! В Россию едет Папа Римский и в рамках запланированного визита намеревается увидеть картину из ершовского музея — оригинал той, которая хранится в Ватикане…» У Ивана Николаевича Стрепенюка покраснело в глазах, он выдохнул и, застонав, продолжил чтение: — Ага!.. «… в Ватикане её наполовину съела крыса. И, чтобы провести реставрацию, требуется ершовский оригинал. Зам. министра внутренних дел Грызунов». Что же теперь делать? У Ивана Николаевича заныло сердце. — Только папы нам тут не хватало! — простонал он. — У нас! В Ершове! Чтоб он сказився этот Папа… Прости господи! Вошла Тоня с чаем и бутербродами. — Кобздева и Мурмулёва ко мне! Быстренько, Тоня! — Слушаюсь, — попятилась секретарша. — Надо вырыть Гешу, может, картина в гробу? — с ходу предложил начальник оперативного отдела майор Кобздев. — Дадим Папе Римскому любую другую картину! — осторожно начал старший оперуполномоченный капитан Мурмулёв. — Откуда он знает, та эта или не та? — У них же половина осталась! — схватившись за голову, рыкнул на подчинённых начальник ОВД. — Крыса их, чёртова, ватиканская!.. Не могла всю картину сожрать!.. — Да, дело не простое… на этот раз, — сказала за дверью Тоня, нарезая ещё колбасы для бутербродов, и вздохнула. ЦИНИЧНАЯ СИТУАЦИЯ — Ай да Геша! Ты всё ещё тут? Тю-тю! — Ну? — Что? — Лежишь? — А чего не уехал-то? — Чего, молчишь? — Отвечай! — Тю-тю! — Гоготали Гешины племянники на чердаке Раисы Охапкиной. Разбуженный Геннадий Бертранович морщился. До погребения племянники с ним были на строгом «вы». — Жду, пока жду, — не стал вдаваться в подробности Суэтин. — Чего? — Алмаз фыркнул. — Геша, нырял бы сейчас с аквалангом! — Алмазик, не свисти! — разозлился Геша. И покраснел. Племянники переглянулись — они больше не боялись своего дядю. Им было смешно: «Его же нет!» — сверкало в глазах у каждого. — Тю-тю! — снова сказал свою коронную фразу Тютик (по метрике — Игорь). — Я же предлагал: давай ты сгоришь в машине из-за непотушенной сигареты! А ты: «Нет, нет! Я хочу в гробу хорошо выглядеть! Я хочу из гроба посмотреть, кто как ко мне относится!» — Ну, посмотрел? — полюбопытствовал Алмаз. — Алмазик не свисти! — Геннадий Бертранович хмыкнул, вспомнив собственные похороны — Феллини отдыхал. — Если б ты сгорел, никто б на тебя не подумал, что ты картину спёр! — сказали племянники, перебивая друг друга. — Кстати, а зачем она тебе? — Кто? — поморщился Геша. — Картина! — А я её брал?! — Геша всегда поражался отсутствию логики у Алмаза с Тютиком. — А кто же?.. — Племянники переглянулись. — Алмазик, не свисти, — попросила с дивана Рая. — А, ну да! Зачем она тебе? Но кто-то же взял! — Племянники больше не улыбались. — Чего пришли-то? — зевнул Геннадий Бертранович. Племянники объяснили. — Занимайтесь, — выслушав и подумав, разрешил Геша. — Справитесь? — Шишек набьём, — покачал головой Тютик. — Справимся! — не согласился Алмаз. А назавтра по местному телевидению озвучили долгожданную весть: во время экстренно запланированного визита Папа Римско-католической церкви на полдня заскочит в Ершов лицезреть украденную картину: — Господа жулики, верните по-хорошему ценный холст! — С экрана на жителей Ершова смотрел начальник ОВД Стрепенюк. — Вы меня знаете? Я шутить люблю, но не умею. — А мы умеем, но не любим! — добавили из-за спины начальника майор Кобздев и капитан Мурмулёв. — Как считаете — вернут? — выйдя из эфира, спросили Кобздев и Мурмулев у Стрепенюка. — Уверен, — сузив глаза, выговорил полковник. — Уверен он, — тихо вздохнула Тоня и покосилась на квадратную спину начальника ОВД. Милиция с риском для жизни искала пропавшую картину; неурядицы в бизнесе за Суэтина взялись улаживать его племянники; а Геша дожидался, пока картину найдут, снимут с него обвинения в краже её, чтобы наконец уехать с грустной Раей за пределы отечества. — Если картину не найдут, Райка, то первым делом устроят эксгумацию моего тела в гробу, вот увидишь! — Как ты мне надоел со своим гробом! — вскочила Рая и убежала с чердака. Геша посидел-посидел и заметил в углу холст, купленный по его инструкции. — Так что там, на картине той?.. — произнёс он, взяв в руки кисточку. — Галина Ивановна! — позвал он маму Раисы часа через два. — Галина Ивановна! — Ну что? — высунулась та. — Что вам, Геша? Геннадий Бертранович поморщился. — Нужно бы поточней узнать о… — … картине! — закончила Галина Ивановна. — Завтра! Всё — завтра! ВСТРЕЧА И Галина Ивановна пошла к музейному хранителю — Дауду Соломоновичу Гречишникову, который в молодости ухлестывал за ней, а она пренебрегла и вышла за лесничего Охапкина, о чём потом пожалела тысячу раз, но было поздно. Что ждать старику и старухе — бывшим возлюбленным — от встречи? Трудно вообразить. Согнутые спины и много раздражения, но всё случилось наоборот: Галина Ивановна в свои пятьдесят пять выглядела, как наливное яблочко, а Дауд Соломонович походил на былинного богатыря с картины Васнецова. — Дауд, что за дела? В углу стояла себе старая картина и стояла! И вдруг такой ажиотаж из-за неё? Почему? Говори давай! — сев в боярское кресло — самый ценный музейный экспонат, зачастила Галина Ивановна. Дауд Соломонович хотел Галину Ивановну из кресла прогнать, но на него, как черт из коробочки, напал смех. — Ну, так!.. — закашлялся Дауд Соломонович. А надо вам сказать — такая реакция у него на Галю была всю жизнь. Очень он её любил во время оно, да и сейчас… — Ну, если она такая ценная, почему её не повесили в экспозицию? — Галина Ивановна, когда волновалась, рубила ладошкой воздух. Она рубила, а Гречишников на неё налюбоваться не мог. — Подлинник картины был в Ершове, а копия — в Ватикане хранится, — сдерживая счастливый смех, наконец сказал Дауд Соломонович. — А что было на ней? — Этого не знал никто… Мистика, Галя. Все боялись её открывать. — Да ну тебя! — поёрзала в боярском кресле Галя. — А дальше что? — Картина — видение, — с трудом отвёл глаза от Гали Дауд и вздохнул. — Художник был святой. Увидев её, ты поймёшь жизнь… — А чего её понимать? — спокойно спросила Галина Ивановна. — Живи, знай — живи. «Вот сидит моё счастье напротив меня… Вот сидит моё счастье. — Дауду Соломоновичу вдруг стало грустно, хоть волком вой. — Сейчас встанет и уйдёт!» … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … «Она уйдёт, а я останусь». — Что ж на ней такое было, на картине?.. Как его уразуметь — видение?.. Опиши поподробнее. И почему другая картина в Ватикане, а не в Лавре, к примеру? Он, что, католик был — художник-то? Не русский, чай. — Русский — не русский, — впервые за разговор впал в раздражение Дауд Соломонович. — Не сердись, — сказала Дауду Галина Ивановна. — Дай поцелую? Дауд Соломонович наклонился. И после поцелуя сердиться больше не смог. — Видение и есть видение, — подумав, наконец выдавил он. — Галя, картину украли, что ты всё о ней да о ней? Как ты сама-то живёшь? — Вдовею, — улыбнулась Галина Ивановна. — И я один, — подумал и сообщил Гречишников. — Замуж я не хочу, — твёрдо сказала Галина Ивановна. — Нажилась со своим лесником. — А я и не предлагаю. — А это почему? — покраснела Галина Ивановна. — Так ты ж не хочешь, — едко попенял ей Гречишников. — Сегодня не хочу, а завтра — как знать? — выпалила Галина Ивановна. — Ну, тогда завтра и приходи, — нахмурился Гречишников. — И приду! — сказала Галина Ивановна и ушла. — Геша — не думай о ней! — придя из музея, посоветовала Галина Ивановна, забравшись на чердак. — Что-то в ней нечисто, в картине этой. В смысле ценности она несусветной… — Раз она такая ценная, почему же она у них стояла свёрнутая в пыльном углу? — Суэтин нахмурил брови. — На неё невозможно было смотреть без слёз, — подумав, зачем-то сказала Галина Ивановна. И добавила, вспомнив, каким взглядом прожигал её Дауд: — Не каждый выдерживал взгляд на неё. Геш, уезжали бы вы с Райкой на Лазурный берег-то, а? Извёл ведь дочь мою, старый греховодник! — Ну, мура, — не поверил Геша. — Такого не бывает. И никого я не извёл… «А может, бывает? — спросил он себя, когда остался один. — А может, и правда, извёл?..» На единственном в Ершове чёрном «мазератти» к городскому суду подрулил местный судья и, неспешно припарковавшись у парадного входа, вышел и стал размышлять… Сюрприз № 1. Ещё с похорон местного авторитета Геннадия Суэтина он мысленно готовился к судебному разбирательству над его убийцами, но вышла незадача: кто убил Гешу, пока не имелось даже версий. Убить его мог кто угодно. Сюрприз № 2. Картину украли, но вот кто — неизвестно. Продать картину никто даже и не пытался. На местном рынке уже три недели стояли два переодетых сотрудника ФСБ — ни-че-го. Сквозь землю она провалилась, что ли? Судить в обозримом будущем было некого. НОЧЬ По городу шёл сильно пьяный и клял «эту вражью жизнь»! Пьяным был Дауд Соломонович Гречишников: его вежливо погнали с работы за утерю драгоценной картины, которую теперь в интересах государства надо было во что бы то ни стало разыскать. Хоть из-под земли! Вот Гречишникова и назначили «стрелочником» — за то, что не уберёг национальное достояние. Именно в связи с этим Дауд Соломонович выпил, а точней — залил за воротник столько, что… — Опять опрокинулся! — пожаловался он сам себе и вылез из канавы. — Главное-то — за что? Лежала она там сто лет никому не нужная… И вдруг!.. Внезапно Гречишников остановился: а чего это того дня к нему приходила Галя и не просто так, а спрашивала про картину… Это было исключительно подозрительное совпадение с точки зрения логики. И он свернул на Колхозную улицу, где нос к носу столкнулся с Геннадием Бертрановичем, который вышел размять косточки по булыжной мостовой. — Сгинь сию секунду, мёртвый чёрт!.. — плюнул в Суэтина уволенный хранитель музея. Геннадий Бертранович вытерся и с возгласом: «Да кто ты такой?» — занёс руку… Перед этим у Геши с Раей произошёл разговор на чердаке. — Ты сидишь, как бездельник! — сказала Рая, в сто первый раз взглянув на Гешину лысину. — Рая, не становись чумой, — предварил Геннадий Бертранович. — Не буду, — подумав, согласилась Рая. — Мам, я чума? — крикнула она в дверь. — Чума, дочка, чума! — крикнула Галина Ивановна из-за двери и вошла. Обе посмотрели на Гешу. — Я жду сорока дней — объяснил Рае и Галине Ивановне Геша. — Если меня не эксгумируют, мы выедем за пределы отечества и затеряемся, где хотите. — А как мы уедем? — спросила Раиса Дорофеевна, переглядываясь с матерью. — Через Украину по турпутёвке, оттуда в Турцию, а потом дальше, — обрисовал Геша крутой маршрут и пошёл погулять на улицу, оставив мать и дочь в раздумьях. — Тьфу-тьфу! — ущипнул себя Дауд Соломонович. — Тьфу-тьфу-тьфу! — Кончай плеваться, старичок! — снова утёрся Геннадий Бертранович, который после погребения стал необычайно терпелив. — Сам старичок! — разозлился Дауд. — Ты чего не на Митрофановском кладбище? — А ты? — спросил Геша. — Так я живой, — подумав, сказал Гречишников. — А ты уверен? — наклонился к нему Геша. — Нет… то есть — да! — выкрикнул Дауд Соломонович. — А чего пьяный-то? Они сели на лавочке под вязом и поговорили. — Я нарисую, а ты подкинешь, ладно? — Ты разве художник?! — вгляделся в него Гречишников. Но ничего не увидел: вяз — очень тёмное дерево. — Конечно, — лаконично ответил Суэтин и спросил: — А что, не заметно? — Ну дела, — почесал нос Дауд Соломонович и накренился к вязу. На том и расстались. Под вязом в горячке лежал крыс Тимофей. «Про какой холст, интересно, они говорили?» — подумал Тимофей и потерял сознание. ВАТИКАН — Местная милиция известна своей алчностью, — предупредил папского представителя московский референт. Над Ватиканом шёл грибной дождь. До посещения России Римским Папой осталось всего ничего — две недели. ЕРШОВ В городе отцветали маки. — Скоро начнут падать яблоки, — сообщали горожане друг другу. Лето продолжалось. ВРАГ На улицу вышел очень тучный человек и огляделся. Утром какой-то садист включил ровно в шесть часов музыку и перебудил весь дом. Так весь день пошёл насмарку. Если и был в Ершове человек, способный организовать убийство Геннадия Бертрановича, это был он самый. По фамилии Тминов. Сам себя он называл «новый бедный», по аналогии с новыми богатыми, к которым принадлежал Суэтин. Тминов, будучи в девяностом году председателем Ершовского горсовета, скупил оптом все крупные городские предприятия за три тысячи долларов, а потом продал за шестьдесят миллионов долларов. Провернул аферу, в чём ему помогли: тесть — главный ветврач района, жена — бывшая фининспектор и тёща — директор ершовского райпищеторга. За что Тминова и посадили: не уплатил налоги с шестидесяти миллионов, которые выручил после продажи. С конфискацией имущества. Как правило, это американская практика — сажать за неуплату налогов, но против Тминова в девяносто пятом году ополчился весь город: быть настолько богатым в маленьком Ершове в те годы было не просто цинично, а охально, похабно и срамно. А сейчас уже можно. О том, что кампанию против него организовал известный манипулятор и предприниматель Суэтин, Тминов догадывался и ненавидел Гешу от всей души. После выхода из тюрьмы Тминов начал привыкать жить один. Его родные и близкие вместе с остатками денег благополучно перебрались за пределы отечества и поставили на нём крест. Ещё в тюрьме Тминов решил поквитаться с Гешей, но вышел в тот самый день и приехал в тот самый час, когда Геннадия Бертрановича хоронили на центральной аллее Митрофановского кладбища. — Вора ловил, а себя сгубил! — обрадовался он, узнав про чужое погребение, но радость как-то быстро сменилась хандрой. Быть новым бедным — очень грустная реальность. И Тминов, чтобы как-то развлечь себя, начал частенько захаживать на кладбище и сидеть на Гешиной могиле. И в этом нет ничего противоестественного, ну если только не ходить туда каждый день. А Олег Борисыч ходил туда, как на работу. И поэтому, вольно или невольно, стал свидетелем того, что могила вчера и могила сегодня выглядела не как та самая могила… Её же раскапывали десять раз по ночам Гешины друзья, которым звонили милиционеры… И Тминов потихоньку стал сходить с ума на почве непонятного ему явления. А когда человек сходит с ума, он делает непростительные вещи. Например, ходит по улицам и разговаривает вслух. И говорил Тминов о наболевшем — о Геше — русскими пословицами (вычитанными у Даля): — Ты от меня и в землю не уйдёшь — достану! Я тебя заставлю рылом хрен копать! Один бог без греха! Будешь ты мою дружбу помнить… Я его потычу рылом в кучку! Почистили ему пряжку, вылудили бока… Глупому Авдею наколотили шею! Баюшки-баю, колотушек надаю! Возьму за хвост, да перекину через мост! В одном кулаке сожму, так плевка мокрого не останется! Я вас всех на кишках перевешаю! Не всякая болезнь к смерти… Кто много грозит, тот мало вредит. Всё. — Борисыч, завязывай! — говорили ему горожане, которым он изрядно наскучил. — Поганец Геша жив! — отвечал им Тминов. Люди крестились. И задумывались. Продолжать находиться в Ершове для Геннадия Бертрановича становилось опасным. Из передовицы газеты: «Ершовский путь»: «Что случилось? То и произошло. Наш городок благополучно спал и видел сны и вдруг — в одночасье он лишился одной из самых известных и одиозных личностей — Г. Б. Суэтина; старой пыльной картины, которая оказалась ценней многих известных кладов; а в близком будущем наш край родной посетит Римский Папа со свитой?! А дальше можно ожидать и прилёта инопланетян! Как вы считаете, земляки?» И тут вдобавок ко всему треснул и чуть не упал в реку мост, по которому ждали приезда Папы в Ершов. Началась паника. ВДОХНОВЕНИЕ — ЭТО НЕ ШОКОЛАД Геша только что основательно позавтракал и в замешательстве огляделся. Перед ним был расстелен холст, на табурете горкой лежали краски. Он постоял, подумал и сходу начал рисовать, пока его снова не потянуло в сон. После долгих зеваний он обозначил занавес и ножки из-под шкафа. Ножки не рисовались, и Геша включил радио — передавали традиционный джаз бибоп. Геша сидел на чердаке, слушал, потом сказал, точнее закричал: — Рая, купи мне саксофон!!! Рая влезла на чердак и протёрла глаза. — Чего тебе? —