Цветы зла. Продолжение Крайней мазы (СИ)

Цветы Зла

Упорен в нас порок, раскаянье притворно;

За все сторицею себе воздать спеша,

Опять путем греха, смеясь, скользит душа,

Слезами трусости омыв свой путь позорный.

"Цветы зла", Шарль Бодлер, перевод Эллиса.

Это было узкое помещение, устроенное меж двумя сараями, притаившимися на задах смежных дачных участков. Обнаружить его существование можно было лишь сверху, например, при ремонте крыш или их чистке от снега. Однако основательно сделанные крыши обещали оставаться в хорошем состоянии еще лет десять и по причине крутизны чистки не требовали, и потому человек, находившийся в нем, не опасался, что его убежище обнаружат.

Он сидел за дощатым столом, откинувшись на спинку стула и отрешенно смотрел на пожелтевший писчий лист, прикрепленной к стене четырьмя кнопками, тронутыми ржавчиной - в дожди и зимой в помещении было сыро. На листе магически чернел столбик фамилий:

К. Кнушевицкая

Р.Крестовский

Р.Крестовская

Т. Картузова.

С.Тихонов

В. Эгисиани

Н.Архангельский

Строчки столбика с первой по третью были жирно перечеркнуты.

Посидев, человек снял с уха карандашный огрызок и подчеркнул им четвертую и пятую сверху фамилии. Бросил карандаш в картонную коробочку, лежавшую на столе под списком, взял пачку "Парламента", достал сигарету, закурил. Сделав несколько затяжек, затушил окурок в консервной банке, пошел в другой конец помещения. Там, освещенный двухсотваттной лампой, располагался стол с тисками. Слева от последних на промасленной суконке лежали замысловатые металлические детали и две пружинки. Осторожно зажав одну из деталек в тисках, человек тщательно измерил ее в нескольких местах кронциркулем. Измерения его не удовлетворили - недовольно качнув головой, он отложил кронциркуль, взял из коробки надфиль и принялся стачивать одну из кромок детали. Работал он около часа. Закончив, попил зеленого "Тархуна" из бутыли, стоявшей за тисками, и, выдержав паузу, уверенными движениями собрал пистолет, достал из картонной коробки короткий патрон. С уважением повертев крепыша в руке, зарядил оружие, навернул глушитель, взятый с полки, и посмотрел на ручные часы - было половина пятого утра. Решив, что в такой час никого поблизости нет, человек прицелился в черно-белую фотографию, висевшую над верстаком в трех метрах от него, и нажал курок. Пуля, пробив голову изображенного человека, ушла в стену. "Есть!" - воскликнул стрелок, обрадовавшись. Продолжая ликовать, он достал из коробки второй патрон, зарядил свое детище, прицелился в мишень, но стрелять не стал. Патронов было мало, а до конца списка - далеко. Обернув пистолет промасленной тряпкой, он спрятал его в тайник, и снял со стены арбалет.

Скоро вся мишень была утыкана стрелами.

1.

Паша Центнер был джентльмен в своем роде. И поэтому великодушно позволил Евгению Ильичу и Марье Ивановне жить. Но, будучи в своем роде мужчиной, он снял с магазинов Марьи Ивановны "крышу", и скоро их у нее не стало. Нет, ни он, ни она не осуждали его за этот шаг: мало найдется мужчин, которые покровительствовали бы женщинам, наставившим им рога. А сколько найдется бандитов, которые позволяют жить людям в прямом смысле их похоронившим? Нисколько. Вернее один. И этим единственным бандитом был Паша Центнер. И потому для Смирнова и Маши он стал своего рода божком, злым, но божком. И, похоже, Паша Центнер это чувствовал. И по-своему ценил.

Выписавшись из больницы, Маша некоторое время оттягивалась в косметических клиниках Москвы. В них постарались, и женщина стала выглядеть интереснее, чем до событий, соединивших ее жизнь с жизнью Смирнова.

Один шрам под коленом напоминал им о пережитой драме: его не стали выводить, поскольку через год ему предстояло обновиться в результате операции по удалению соединительного штифта из большой голенной кости.

Сочетаться загонным браком они не стали. Для Смирнова, четырежды женившегося, формальности ничего не значили. А Марья, хотя и мечтала о роскошном свадебном платье со шлейфом и куколке с эмблемой "Мерседеса" между ногами, не захотела так сразу стать пятой по счету легитимной его супругой. Однако свадьбу была сыграна. Хотя и в узком кругу, но с платьем, и с "Мерседесом", и куколкой с эмблемой в соответствующем месте.

Невзирая на потерю приданного, то есть магазинов, на жизнь и развлечения им хватало: у Марьи Ивановны был небольшой счет в банке. Они были счастливы - он продолжал писать диссертацию, она усердно ликвидировала пробелы в познаниях, касающихся классической литературы и мирового изобразительного искусства, а также бреши в знании Евгением Ильичем достижений мирового поварского искусства.

Через некоторое время институт, в котором долгие годы работал Смирнов, приказал долго жить, и он, закинув свои научные достижения на антресоли, вплотную занялся написанием бандитских романов.

Однако у него не получилось. С описания жестоких убийств, автомобильных погонь со скрежетом тормозов и финальным взрывом бензобака, со "стрелок" и перестрелок с употреблением гранатометов, базук и парапланов он постоянно скатывался на самокопание, осмысление действительности, глобальное потепление и проблемы воспитания подрастающего поколения. Получив в редакциях два или три весомо аргументированных отказа, Смирнов выключил компьютер, сдал свою квартиру за двести пятьдесят долларов в месяц и переселился к Марье Ивановне совсем.

Несколько месяцев они прожили душа в душу. По истечении их стали нервничать в унисон и по одному - ни Марья, ни Евгений не любили и не умели сидеть без дела.

Однажды вечером, когда она рассеянно перелистывала журнал, а он смотрел "Вести", позвонил Паша Центнер.

- Загниваете потихоньку? - спросил он взявшего трубку Смирнова.

- В общем-то, да, - не стал темнить Евгений Ильич.

- А как Маша? Как, короче, живете?

- Правду сказать или соврать?

- Соври.

- Ну, тогда хреново. Никак мы с ней не стыкуемся...

- Понимаю... - хмыкнул Паша. - Но чтобы там ни было, ты ее не обижай. Понятно говорю или по буквам объяснить?

Смирнов хотел съязвить: "Не волнуйся, тестюшка", - но сдержался - с прямолинейными гангстерами, как он знал из горького своего опыта, шутить опасно.

- А я не обижаю, - сказал он вместо этого. - А вот Маша частенько скалкой пользуется...

- Безработный что ли?

- Да...

- Значит, на ее деньги живешь...

Смирнов не смог сдержаться.

- Практически, - ответил он, в секунду пропитавшись адреналином. - Однако все чаще и чаще подумываю идти торговать на рынке мороженой рыбой. Я думаю, получится - три языка знаю, людей тоже, пошутить и раскрутить покупателя запросто смогу. Если дело пойдет, Машу подключу, будем на пару работать. Летом в белых халатах, зимой в черных валенках. Помнишь телефильм, в котором известная модель делает ход конем? Ну, сначала становится рыбной торговкой, а потом выскакивает в дамки? То есть цепляет банкира, знатного, очень богатого и красивого? Может, и я кого подцеплю, банкиров сейчас хоть пруд пруди...

- Не надо мойвы и банкиров. Давай лучше ко мне, найду тебе местечко не пыльное, но денежное.

- Да нет, спасибо... Я сам как-нибудь.

- Да ты не бойся, найдем что-нибудь подходящее. По компьютерному делу или рекламе.

- Рекламе!? "Замочим и отмоем по лучшим российским стандартам. Похороны за счет исполнителя"?

- Мы не только этим занимаемся...

- Да нет, спасибо. Работа у вас больно опасная и ума определенного требует. Не потяну я... Если бы все ваши такими, как ты, были, может быть, и пошел бы, а так - нет.

- Это ты прав. У нас ля-ля не любят. И больно умных тоже. Ну, хорошо. Как говорится, наше дело предложить - ваше отказаться. Пока, дорогой. Если что - звони, помогу по старой памяти.

Положив трубку, Смирнов послонялся по квартире, уселся в кресло и, отчаявшись согнать с лица нехорошую улыбку, сказал: