Цена доверия

Колчанов Александр

Цена доверия

АЛЕКСАНДР КОЛЧАНОВ

ЦЕНА ДОВЕРИЯ

По утрам я просыпаюсь очень рано. Тихо, чтобы не разбудить домашних, поднимаюсь с постели и иду на кухню готовить себе завтрак. Потом я выхожу во двор подышать свежим воздухом: человеку моего возраста делать это необходимо. Москва еще дремлет, но на ее чисто подметенных, политых дождевальной машиной улицах уже появляются первые прохожие. Одни спешат куда-то, другие степенно, как я, просто прохаживаются, греясь в рассветных лучах солнца.

Я вглядываюсь во встречных, стараясь проникнуть в их души. Каков у них характер? Где работают? Довольны ли жизнью? Мне нравится так наблюдать, подмечать интересные черточки в их лицах, в их поведении.

Надышавшись свежестью утра, сажусь в электричку и уезжаю из Москвы в Болшево, где я, несмотря на свои почти семьдесят лет, работаю продавцом комиссионного магазина. Являться на службу мне нужно вовремя, как всем работающим людям.

Болшево... Почти вся жизнь связана у меня с этим местом. Приехал я сюда полвека назад; здесь тогда стеной высился лес, раскинулись земли совхоза ОГПУ да чернели избенки деревни Костино, а сейчас - шумит город, дымят заводы. Мне знакома тут каждая улица, каждый переулок и даже каждый дом. Все вырастало на моих глазах.

Мой магазин расположен недалеко от станции: место красивое, людное, и на недостаток покупателей сетовать не приходится. Тысячами проходят они через мой прилавок. Многих из них я знаю в лицо. Я доверяю им и каждому от души хочу сделать приятное, хочу, чтобы ни один покупатель не вышел из магазина неудовлетворенным.

Я люблю свою работу, она дает мне силы, энергию, украшает всю мою жизнь, делает ее полезной людям. Не могу даже представить себя вне работы. Помню, лет двенадцать назад я неожиданно заболел и попал в больницу. Сначала я даже обрадовался: "Болезнь не особенно серьезная - вылечат. Зато хоть отдохну от железнодорожных поездок, от вечной магазинной сутолоки. Займусь чтением книг, время и пролетит незаметно". Но буквально на другой же день моего пребывания в палате я затосковал по работе, по своим покупателям. Тишина и покой были не для меня, и я постарался как можно скорее вернуться к своей трудовой повседневности.

Как и на всяком предприятии, во всяком учреждении, и у нас, работников прилавка, имеется свой план, задания, своя методика. Периодически нас всех собирает начальство, и мы получаем новые указания, установки. Здесь же мы делимся друг с другом опытом работы. Иногда кого-то из продавцов на подобных собраниях поощряют. Торжественно им вручают денежные премии, ценные подарки, награждают значком "Отличник советской торговли". Это, безусловно, воодушевляет людей, делает их собраннее, энергичнее в работе по себе знаю, потому что и я за долгую свою службу не был обойден добрым вниманием коллектива, своих руководителей.

Один раз, правда, я вступил со своими сослуживцами в острый "конфликт". Меня критиковали впервые, и переносить это на склоне лет было тяжело. Особенно потому, что внутренне я чувствовал себя правым. Случилось это вот как.

Стоял воскресный теплый день. К перрону одна за другой подкатывали электрички. В магазине у меня народу было не счесть. Толкались у прилавков, рассматривали выставленные на комиссию костюмы, пальто, магнитофоны, телевисоры. Одни входили, другие выходили нагруженные свертками. Шум, говор.

Все время занимаешься с покупателями, вежливо отвечаешь на вопросы, показываешь, хвалишь товар. Еле управляюсь. И вот в этой сутолоке вдруг слышу звонкий женский голос:

- Украл! Аккордеон украл!

- А верно! Не заплатил, негодник! - подтвердил чей-то бас.

Гляжу, на прилавке, где у меня обычно стоят мувыкальные инструменты, и впрямь нет одного аккордеона. Растерялся я вначале, вещь как-никак двухсотрублевая, но быстро опомнился. Выскакиваю на улицу.

Худощавый парень с красным магазинным аккордеоном под мышкой находился уже почти у железнодорожного переезда. Шел быстро, однако спокойно.

Насколько позволяли силы, я рванулся за ним.

- Держите вора! - закричал я на бегу, обращаясь к людям, ожидавшим очередного поезда.

Парень, услышав мой голос, оглянулся, ускорил шаг и тем самым привлек к себе внимание пассажиров. Его стали ловить. Парень метнулся в сторону. Перепрыгивая через перила, отделявшие перрон от станционной площади, неловко зацепился ногой и чуть не упал. Аккордеон выскользнул у него из-под руки и, всхлипнув мехами, отлетел на мостовую, обдирая золоченую отделку о шершавый бетон.

Когда я подбежал, парня уже держали двое мужчин. Я поднял инструмент.

- За такой аккордеон теперь и полсотни никто не даст, - огорченно проговори я я, сжимая порванные меха. - Как буду перед владельцем отчитываться? Не поверит. Скажет, в магазине об ящики покорежил.

Подоспел милиционер и повел парня в отделение.

Тот не сопротивлялся. Был он какой-то безучастный будто это и не его только что ловили, и не ему предстоит отчитываться за воровство. Уходя с милиционером, он обернулся, и на его бледном, мальчишеское лице изобразилась вдруг не то улыбка, не то кривая гримаса. Глаза смотрели хмуро, брови были упрямо сдвинуты.

Я забрал аккордеон и вернулся в магазин. Коллеги выражали мне сочувствие, ругали вора:

- Ну молодежь пошла. Волчонок. Ни слова раскаяния.

- Из-за таких мы под суд идем.

- Распустили родители. Компаниями шатаются...

волосатики. С девчонками. Вино пьют.

Я молчал. Из рук все валилось, работа не клеилась.

Хотелось побыстрее уехать домой. Перед глазами неотступно стоял тот парень.

"Кто он? Почему ворует? - думал я под ритмичный перестук вагонных колес по дороге в Москву. - - С виду ему лет шестнадцать, зелен. Но уже должен трезво смотреть на вещи. А что если с парнем беда какая стряслась, деньги позарез нужны. Бывает такое?"

Размышляя так, я волей-неволей вспомнил свое детство. Родители от тифа умерли, когда мне не было и двенадцати лет отроду. Время стояло неспокойное, только что закончилась гражданская война. Голод в стране страшный, а у меня на иждивении три сестренки - младшая только-только ходить начала. Что делать, как кормить семью? Ну, первое время еще перебивались кое-чем: то платье какое, оставшееся от матери, на толкучку снесем, то отцов сюртук, то еще что. Взамен "барахла" - кукурузной мамалыги или макухи притащим, тем и живем. Но вещи быстро кончились. Несколько раз я пытался устроиться на какую-нибудь работу, хоть за харчи, да нигде не брали.

"Мал", - говорили, и баста.

Как-то блуждал по Москве в поисках какого-нибудь заработка. Подталкиваемый голодом, пришел на Хитров рынок, был такой в Москве в те времена, недалеко от нашего Колокольного переулка. Обжорка вся в запахах наваристых щей, пирожков с ливером, жареной печенки. Прошелся вдоль рядов. Были бы деньги, бери что хочешь.

Несколько раз останавливался возле торговки с горячими поджаристыми бубликами. Погляжу на них, и слюна набегает. Никогда, казалось, не ел такой сдобы. Что если спереть? В какое-то мгновение уже готов был протянуть руку к теткиной корзине, "А вдруг поймает? Что тогда?" Страшно стало. Чтобы не бередить душу, направился с рынка прочь. Проходя мимо комиссионных лавчонок, наткнулся на Володьку Ду денина, парня с соседней улицы. В семье он, как и я, считался за старшего, кормил двух младших братьев и сестренку. Правда, проблему эту Володька решал намного легче моего. Он давно пристрастился к воровству и пустым домой не возвращался, обязательно что-нибудь прихватит с рынка.

Увидел меня Володька, оскалил желтые зубы в радушной улыбке.

- Привет, Сашок! Шух наводишь или так, от нечего делать?

- Какой там шух, вещей давно нет. Вчера последние отцовские подштанники за два блина выменял, и те не донес до дома, пацаны по дороге отняли, пожаловался я.

- Шамать, поди, хочешь?

- А то как.