Танечка - внучка полицая

Бондарь Александр

Танечка - внучка полицая

Бондарь Александр

Танечка - внучка полицая

Лит. римэйк.

На облущенной деревянной лавке, со связанными за спиной руками, сидела молодая женщина лет тридцати. Она была в кофте, накинутой поверх длинной ночной рубашки. На голове повязан серый платок, из широких валенок выступали голые коленки - видимо ее подгоняли, и одевалась она второпях. С лежанки жарко натопленной печи внимательно глядели вниз немного испуганные, но любопытные глазенки внучки хозяина хаты - Танечки. Танечка знала эту женщину. Это была тетя Даша - машинистка немецкого штаба. Дед с утра говорил, что она, вроде бы, оказалась шпионкой.

Фельдфебель, что сидел за столом и что-то писал, на минуту вышел в сени и вернулся, держа в руках моток толстой витой веревки. Остановившись перед женщиной и не говоря ни слова, он размотал несколько витков. Демонстрируя, приподнял одной рукой веревку повыше, другой рукой провел сверху вниз вдоль размотанного конца и сделал движение, протягивая веревку женщине, словно чтобы та попробовала ее на ощупь. Женщина медленно побледнела. Фельдфебель сладострастно оскалился и провел ладонью вокруг ее шеи, изображая петлю, потом наклонился к ее лицу и тихо, словно бы по большому секрету, сказал:

- Вы есть красивый женщина. Я всегда представляйт как я женщина вешать на веревка. И ты будешь показать мне, как висит женщина. Карашо?

Танечка не слышала этих слов и продолжала подглядывать. Ее сердце замирало от сладкого ужаса: "Наверное, дядька немец сейчас будет мучать эту тетю. Как зябко, ой..."

Женщина широко открыв наполнившиеся страхом глаза, с усилием сглотнула слюну. Ее губы мелко затряслись и женщина заплакала. Немец загоготал:

- Тебе есть страшно? Карашо!

Танечка почему-то тихонько засмеялась, уткнувшись в тюфяк.

Выйдя на середину комнаты, фельдфебель задрал голову, выискивая балку поудобнее. Немец был такой высоченный, что перебрасывая веревку через бревно, почти коснулся его рукой. Танечка, стараясь не дышать, следила с печи за тем, как его перепачканные пальцы вязали петлю и догадалась: "Мамоньки, сейчас тетеньку весить будут...!"

Покончив с петлей, немец подтянул веревку повыше. Взял в углу широкое жестяное ведро и поставил под петлей вверх дном. Женщина сидела, опустив голову и закрыв глаза, из которых по щекам катились беззвучные слезы. Ее плечи вздрагивали. Когда фельдфебель довольно грубо схватил ее за плечо, чтобы та встала, женщина сидя отшатнулась и закричала громко:

-Нет! Не надо, прошу вас! Не убивайте меня!.. Пощадите!

Танечка от страха заткнула уши руками, но продолжала смотреть. Она часто слышала, что немцы то тут, то там кого-то повесили, но сама она никогда этого не видела. Ей сейчас было и страшно и отвратительно, но в то же самое время до ужаса любопытно посмотреть, как прямо в ее хате и на ее глазах повесят вот эту тетю.

В сенях что-то загрохотало и в комнату гремя сапожищами и с винтовкой за плечом ввалился пожилой полицай Михеич, Танечкин дед. На секунду от неожиданности он застыл на пороге, но поняв обстановку, он ухмыльнулся тихонько про себя, поставил винтовку в угол, открыл кадку и залпом опрокинул в себя здоровенную кружку браги: "Хорошо пошла, зараза!"

- Что Матвеевна, никак попала Гансу в лапы? - спросил дед

с жестокой усмешкой. - Чай, не хочется, подыхать, а?

- О! Я, я! Подыхат есть очьень карашо, - радостно закивал головой немец Ганс, обхватив женщину под мышки.

Он стащил ее с лавки и поволок к болтающейся посреди комнаты петле. Несчастная отчаянно сопротивлялась и уже не кричала, а только негромко, по звериному, выла.

Сильные безжалостные руки приподняли ее в воздух и поставили на перевернутое ведро. Ганс стащил с ее головы платок на плечи. Одной рукой держа женщину за плечо, фельдфебель другой рукой стал протаскивать петлю через ее голову, но та прижала подбородок к шее и отчаянно крутила головой, мыча и причитая. Наконец немцу удалось просунуть веревку ей под подбородок. Михеич, даром что старик, быстро смекнул, поймал свисающий конец веревки, выбрал слабину, затем озираясь куда бы привязать, нашелся и туго обмотал веревку вокруг открытой заслонки дымохода.

- Зер гут! - радостно воскликнул Ганс и подойдя к своему ранцу вынул оттуда фотоаппарат, обладателем которого являлся на зависть всему гитлеровскому гарнизону.

Женщина стояла на покачивающемся ведре и подвывая, мотала головой, отчаянно стараясь освободиться от обвивающей ее шею ужасной петли.

Дед оглядел женщину с головы до ног: "Матвеевна, нешто валенки тебе ишо сгодятся? Скидовай - пусть Танька поносит, а висеть и босой можно." С этими словами Михеич наклонился и согнув левую ногу женщины в колене, стащил с нее валенок, затем тоже самое проделал с другой ногой и, лукаво глянув на девчонку на печи, сказал: "Вот тебе, Танюха, обновка. Хоть великоваты, но будешь носить, а то красные, не ровен час, вернутся - и валенки отберут и тебя саму поставят вот на это самое ведро, как внучку немецкого полицая." Старик невесело улыбнулся от своей шутки, но потом осекся, перекрестился и сплюнул в угол: "Не приведи, Господи, Мать честная!"

Танечка ойкнула, ужаснувшись от мысли, что ее тоже когда-нибудь могут вот так же вешать, и перепуганная, откатилась в дальний угол печи.

- Ну, и то хорошо, неча тебе глазеть, как баба на веревке дрожать будет, - проворчал Михеич.

Ганс тем временем несколько раз сфотографировал женщину с разных сторон и один раз, очень близко, ее лицо. Женщина рыдала.

- Мой жена очьень любит, когда видеть фото повешенный женщина, - гордо пояснил он деду.

Танечка снова подкатилась к краю печи - любопытство было сильнее страха. Ганс заметил, как из полутьмы блестят глаза девочки и поманил ее пальцем:

- Хороший дефочка, хочешь смотреть? Ходи сюда, ходи. Танечка растерянно поглядела сверху на деда - разрешит ли? Михеич недовольно скривился, но не решился перечить немцу.

- Слезай, чего уж там... - махнул он рукой. Танечка в одном сарафане, сверкнув босыми пятками в воздухе, ловко соскочила на пол и застыла, так как оказалась прямо перед стоящей на ведре плачущей и стонущей женщиной.

В это время из-за замершего от мороза окна донеслись громкие подвыпившие голоса. Совсем близко кто-то кого-то звал по немецки. Танечка ничего не понимала, только различила гортанное: "Ганс, Ганс!" Фельдфебель разочарованно и недовольно выругался, подошел к окну, но ничего через него не увидел, вышел из комнаты в сени и судя по хлопнувшей двери, дальше - на крыльцо. Не прошло и минуты, как он, очень озабоченный и злой, появился вновь и стал одевать шинель.

- Ходи, дед, тоже туда, - махнул он рукой в сторону сеней и снял с гвоздя автомат.

- Мать твою за ногу, что там еще стряслось на ночь глядя? - ни кому не обращаясь, недовольно и тихо буркнул Михеич.

В сенях они с минуту о чем-то переговаривались, потом дед вернулся, подозвал внучку и сказал:

- Значит так, Танюха, нас срочно вызывают в штаб. Часок нас не будет, а Ганс очень хочет потом обратно к нам... В общем, как тебе сказать... такое дело... побудь пока сама.... с Матвеевной. Куда нам ее сейчас девать? Ни черта с ней не случится. Пусть стоит себе. Хорошо?

Девочка, хлопая глазками и раскрыв рот, только послушно кивала головой. Она боялась перечить деду, да и не успела она толком понять, что происходит. Михеич потрепал внучку по щеке, повесил винтовку на плечо и вышел. Хлопнула дверь, и со двора, постепенно стихая, заскрипели по снегу его и немца шаги. Наступила тишина.

Некоторое время Танечка стояла в растерянном оцепенении. Придя в себя, она обнаружила, что стоит все в той же позе и все в том же месте на котором оказалась, спрыгнув с печи, а именно прямо перед тетей Дашей, которая уже не стонала и не причитала, а молча неуклюже балансировала на шатком ведре, поводя головой и плечами. Раскрыв рот, девочка попятилась назад. Уткнувшись спиной в стену, она присела на пол и обхватила коленки. Плечи женщины двигались в попытках высвободить из пут свои руки, но безуспешно. Несколько раз тетя Даша чуть было не теряла равновесие и всякий раз вскрикивала, когда равнодушное пустое ведро жестко и угрожающе раскачивалось.