Семейное дело

— Нечего делать. Пора привлекать Шарипова.

Белоусов сглотнул, не чувствуя во рту слюны: пересохшее горло словно выстилал наждак. Ахмед Шарипов был резидентом террористов в Москве. Если дело дошло до него, для Николая нет выхода.

— Тебе тяжело, — нота сочувствия прозвучала в голосе Абу Салеха. — Это твой друг, я понимаю. Если бы его догадки были только на словах, ты мог бы повлиять. Но он располагает записями…

Роланд Белоусов поднял голову и обменялся многозначительным взглядом с Абу Салехом. Они-то знали, что на одной из видеозаписей братьев Скворцовых обозначен метропоезд, стоящий сейчас в депо. В тайнике последнего вагона этого поезда спрятана взрывчатка, заложенная туда Белоусовым. Эта взрывчатка предназначена для взрыва в час пик на станции метро «Арбатская». Скворцов и Бирюков, имея на руках данные этой электрички, могут обнаружить тайник. И помешать совершению спланированной акции. Значит, они не жильцы на этом свете.

— Я не смогу этого сделать, — на восточный манер прижал руку к сердцу Роланд Белоусов. Этот жест не показался ему вычурным, потому что сердце действительно заболело. — У меня рука не поднимется…

— Остынь, — рекомендовал ему Абу Салех. — Тебя там еще не хватало… Все сделают чисто.

— Больше мне сказать нечего, — завершил Белоусов свою драматическую исповедь. — Я не участвовал в убийстве Птаха.

— А кто убивал? Абу Салех?

— Возможно, не только он: один Абу Салех не отважился бы. Тем более он мог предвидеть, что Бирюков окажется вооружен… Так ведь и случилось, правда? Тут в Москву приехала целая группа головорезов из Чечни, которая Абу Салеху не слишком-то подчиняется. У них свой руководитель…

— Имя руководителя?

— Слишком многого просите. — Белоусов неуверенно улыбнулся. — Имени при мне не называли — я ведь для них чужак. Могу назвать адрес, по которому на самом деле проживает Абу Салех. Там у них перевалочный пункт, туда они все стекаются. Сами понимаете, в его студенческом личном деле записан совсем другой адрес… Так назвать его?

— Диктуйте.

«Улица Щепкина…» — фиолетовые буквы пятнали лист.

— А вот что обидно, — в голосе Белоусова, когда он закончил диктовать, прорезалась мечтательность, — я ведь даже не успел как следует воспользоваться деньгами, которые они мне платили. Тратил по мелочи, да, но основной фонд так и не тронул. Все собирался подготовить отца: как бы он не заподозрил чего-нибудь нехорошего. Щадил его… А теперь — что уж там! Поздно щадить…

И сгорбился — насупленный, словно уменьшившийся в размерах, с ненужными бакенбардами на впалых щеках, растерявший свою натужливую задержавшуюся молодость. Теперь этому человеку можно было точно дать тот возраст, который значился у него в паспорте.

— Я хочу с вами договориться… если позволите…

— Смотря о чем будем договариваться.

— Мне уменьшат меру наказания, если мне… если я… назову вам дату и время ближайшего теракта?

Белоусов удивился, когда услышал:

— Называйте. Конечно, это будет двадцать девятый лунный день?