Конечная Остановка (СИ)

Тебе, Евген, лепей под гнилого безденежного интеллигента шарить. Окуляры нацепить… вроде ты замудоханный учителишко альбо бедолага с погорелой библиотечки.

― Годится. У меня на левый глаз минус полдиоптрии. На соревнованиях я иногда контактную оптику носил. Оправу заведу пластмассовую, школьную, уродливую… Стану в поезде очкариком бумажные книжонки читать, как если б мутное зрение оберегая.

Кстати, Одарка не прочь за нашей Лизой присмотреть. Поживет у нас в Дарнице. Будет ее бонной и гувернанткой. Лизка тоже не против, покамест мы в командировке на севере…

Новые стволы и ксивы на них получите на днях. Все документы, удостоверения распределить в багаже и по карманам, как я говорил. Никаких фирменных сумок! Зековский квадратно-полосатый кешер, каб сразу на выход с теплыми вещами и калорийной бациллой.

Ты, Змитер, таки обойдешься без ноутбука, который и жук и жаба заметят. Досыть тебе с меньшего дешевенького смартфона, як у гопоты…

Не из зоны бежим, но в нее, рóдную, вертаемся. Розыск-то по наши беглые души лукашисты формально отменили, но в базе данных оставили неяк… на предмет задержания. Побег продолжается…

* * *

Евгеновы добрые наставления, инструкции и черный юмор Змитер Дымкин бегло припомнил, находясь, в стылом, ничем и никем не прогретом, полупустом сидячем вагоне некоего поезда где-то между Смоленском и Оршей. Тускло светятся потолочные плафоны. Нечто невнятное хрипаво бубнят обшарпанные решетки поездных матюгальников. О чем-то оповещают немногочисленных сутулых, нахохленных пассажиров, что снуло тащатся, понуро тянутся долгим транспортом с востока на запад сквозь затяжные потемки пасмурного предзимнего рассвета.

«Добро пожаловать в потерянный ад», ― литературно подумал Змитер, сладко потянулся едва заметным движением, расправил плечи. Бросать победоносные взоры на случайных попутчиков, взирать на них с превосходством он себе заранее запретил. Пусть и очень тянет выделиться, нарушить обличье неприметного, безвидного дядечки, траченного средним возрастом, усредненного до невидимости серенькой муторной жизнью.

«Нельзя-а-а… таки я сейчас не человек, а безымянная, безликая галочка в квадратике избирательного бюллетеня, ничтожество социологическое, мизер демографический, обилеченный клиент железной дороги, ездок и ездец донельзя-а-а…» ― сделав вид якобы зевает, не проспавшись, Змитер отвернулся к темному окну и к размытому отражению унылой вагонной обстановки по пути следования.

Сходные ощущения он недавно испытывал, находясь на вражеской территории у донецких сепаратистов. Но там была опасная журналистская работа под прикрытием. А здесь он просто-напросто никому конкретно не нужный обыватель. «Побывал, видимо, дядька в России, обитает в Беларуси. Нигде ничего путного не приобрел…Забавно, я пересек границу, грань, межу или еще нет?»

Теперь Змитер в той же в пограничной ситуации и полосе. Он вовсе не нарочито расслаблен и напряжен в ежесекундной готовности действовать. И то и другое непрерывно требуется нелегалу, находящемуся в бегах и в розыскной базе данных. «Одновременно и единовременно в одном флаконе, синхронно и синхронически…»

Играть со словами Змитеру нравилось не меньше насыщенной опасностью жизнью, когда окружающая среда или официально враждебна, или подспудно недружественна к нему. С тем же успехом в чересполосицу он когда-то работал на президентский официоз и альтернативно публиковался в оппозиционных изданиях.

«В одно и то же время делаем выбор и ставки…

В вагон тут как тут забрели, мимо проковыляли двое мелких служителей какого-то правопорядка. Обоих одной соплей перешибешь. Бредут, болезные, ноги за ноги заплетаются.

По их непрезентабельному виду и серым мундирам Змитер соотнес, въехал, что он покамест на российской территории. На Беларуси в чугуночную ментовку все-таки отбирают экземпляры покрупнее, амуниция у них получше.

«Велика Расея, але менты маленькие», ― невозмутимо рассудил он с белорусскими ударениями и вернулся к прежним розмыслам и философемам.

Бумаги для учебы в Америке он экзистенционально подготовил, утилитарно выправил должным образом, прагматически препроводил в срок, вдаль. С полной на то уверенностью может идеально надеяться на будущий год начать близкое изучение новой информационно-когнитивной сетевой журналистики и открыть аспирантское бытие в кампусе Стэнфордского университета. А до того, до отъезда за океан есть-таки у него продолженное время разобраться с тутошними белорусскими делами.

«Зря говорят и пишут в общенародной языковой глупости, будто Родину не выбирают. Не подлежит сознательному выбору лишь время и место рождения. Но каждый волен стать истинно избранным патриотом. Так как время от времени производит отбор, в каких таких родных обставинах ему жить, какой он ее, родную краину, видит, какую желает. К примеру, решить легко и просто, голосовать или нет на судьбоносных президентских выборах, которые сродни свадьбе-веселью. Либо вступая в брак, как в гражданское состояние. С Родиной оно так же, на ней тоже женятся верноподданно, выходят замуж беззаветно по любви или по корыстному расчету с политикой и экономикой… Голосуй, играй, проигрывай и выигрывай, хомо люденс!..»

По правде его житья-бытья как не отметить немаловажное? С компом-то, с редакционными правками и поправками у Змитера Дымкина получалось размышлять гораздо яснее, связнее, основательнее, профессиональнее.

* * *

Евген Печанский невозбранно ехал в Оршу другим пригородным поездом по той же Смоленской дороге, но от приграничной станции Красное, куда он подъехал на попутке. И далее по пути в Минск ему высаживаться в Смолевичах, чтобы зайти, осмотреться на конспиративной квартирке в этом придорожном местечке. Оттуда, из ближней провинции, троим нелегалам вполне способно наезжать в белорусскую столицу по делам.

«На маршрутке приблизно полчаса езды до автовокзала «Восточный».

Квартиру им снял Лаврик Бекареня. Он же софтом и железом обеспечил Евгену с друзьями безопасную мобильную связь, анонимный доступ в интернет с адресацией, не вызывающей вопросов или подозрений у казенного врага. Предпочтительно прикрыться, где можно и нельзя, коли недружественное государство неугомонно не дремлет, не спит в шапку, в картуз, аль в фуражку с кокардой.

Тана, да и Змитер, не слишком опасаясь, могут конспиративно доехать до того двухкомнатного жилища по двойному адресу Ульянова-Ильича. С измененной внешностью их вряд ли кто сумеет опознать ненароком и невооруженным глазом. Но Евгену даже под нынешней маскировкой соваться в родной домой наявно не стоит. В обоих дворах немало живет, пасется взаимно ему знакомых пенсюков ментовской службы, привычных и наученных ухватисто наблюдать. Вполне могут доложить по инстанции в инициативном порядке. По привычке бдить, держать и не пущать ― возьмут да заложат.

Пускай в ближнем и дальнем планах Евгену все ясно и понятно. В общем и в частном. По этот и по тот бок союзной границы. «Покуда без виз, контрольно-пропускных пунктов и пограничных заслонов».

Он опять профессионально переключился в состояние повышенной боеготовности, едва миновав госграницу за немытыми окнами вагона. Затем добротно уселся в удобном кресле новенького регионального экспресса Орша ― Минск. По пути скрытно по-снайперски бросил контрольный взгляд на парочку рядовых стражей правопорядка, переминающихся с ноги на ногу на станционной платформе у пряничного здания Борисовского железнодорожного вокзала. В омоновской экипировке оба рыхлых увальня пейзанского происхождения выглядят довольно браво.

Ближний и дальний круги внимания, социальное окружение, сельский пейзаж и дорожный антураж Евген сейчас отчетливо воспринимает в привычных ощущениях и реалиях оперативной обстановки. Будь условия проведения спецоперации неблагоприятно-враждебными или обыденно-нейтральными, цели и задачи, спущенные сверху, намеченные самому ли себе без приказа, должно исполнить запланировано, рассчитанным образом действий в личном и в командном зачетах. Премии, поощрения, звания, продвижение по службе ― они идут потом. Но прежде работа и долг. Не взирая ни на какие моральные разграничения шпаков-гуманистов.