Банда 7

— Тебя озарило, Паша?

— Да, Худолей, да!

— Поделись!

— Чуть попозже... Алло! Это морг? Пафнутьев беспокоит, если вы не возражаете... Очень хорошо. Скажите, пожалуйста... Как бы это поприличней выразиться... Прошлый раз, когда мы с вами встречались, вы сказали, что одна из ваших клиенток... Женщина... Да! Что она слегка беременна... Да, я помню, сие есть тайна великая и непознаваемая. Вопрос вот какой... Ребеночек цел? Вы его не выбросили случайно? Понял. Виноват. Заверяю вас, что подобное больше никогда не повторится. Простите великодушно. Да... Да... Да... — Пафнутьев беспомощно посмотрел на Худолея. — Да, сие есть тайна великая, да... Всего доброго, — Пафнутьев с облегчением положил трубку на место. — Крутой мужик... Как вы могли подумать, за кого меня принимаете... Ну и так далее. А ребеночек цел.

— Знаешь, Паша, я ведь догадался, зачем он тебе понадобился, — сказал Худолей.

— Конечно! — воскликнул Пафнутьев. — А для чего же еще! Тут и думать не надо. Значит, так... Насчет отпечатков мы договорились? — Пафнутьев сдвинул на край стола конверт со снимками.

— Там же остались и мои отпечатки, и твои...

— Не надо! — перебил Пафнутьев. — Перед визитом к Сысцову я все снимки протер. Теперь на глянцевой поверхности фоток отпечатки только Сысцова. И никого больше. Ты ведь уже сегодня сможешь что-то внятное произнести, да? Вопрос один — не сталкивались ли мы с его отпечатками раньше? Разумеется, в пределах этого уголовного дела.

— Паша... Сысцов... Он что, засветился?

— Пока нет. Но меня насторожил разговор с прокурором. Если Сысцов был чист до сих пор, то теперь я знаю, что есть некие обстоятельства, в которых он может засветиться. Сысцов без причины колоться не станет. Не та птица. И в должники к Шевелеву зря не полезет. Я вижу во всем этом месиве только один выход.

— Какой?

— Халандовский.

— Паша! — потрясенно воскликнул Худолей. — Какой ты все-таки умный! Общаясь с тобой, я так много познаю, мне так многое в мире становится ясным! Если бы судьба не была ко мне столь благосклонной, то жизнь моя превратилась бы...

Набрав номер Халандовского, Пафнутьев махнул рукой, призывая Худолея к тишине. И тот послушно замолк, будто и не произносил слов высоких и восторженных.

— Здравствуй, Аркаша, — смиренно произнес Пафнутьев.

— Давно жду твоего звонка. А ты все не звонишь и не звонишь... Я уж не знал, что и думать. Ну, вот скажи мне сам — как понимать твое молчание?

— Мы стыдно, Аркаша.

— Это хорошо. Стыд просветляет душу. Выстраивает мысли в благостном направлении. Заставляет вспомнить о брошенных, забытых друзьях, которые, может быть, ночами не спят, переживают, надеются хоть словечко услышать...

— Ты его услышишь.

— Из твоих уст? — Голос Халандовского предательски дрогнул. — Из твоих собственных уст, Паша?!

— Нам с собой захватить что-нибудь?

— Обижаешь, Паша. Скажи, за что?

— Мы едем. С Худолеем.

— А разве ты не из машины звонишь? Тогда поторопитесь. А то водка нагреется, мясо остынет, меня охватит беспокойство, и я могу что-нибудь с собой сделать, — Халандовский быстро положил трубку, отрезая Пафнутьеву путь к отступлению.

Но Пафнутьев снова набрал номер.

— Шаланда тоже просится.

— Не вздумайте появиться без Шаланды! — И Халандовский опять положил трубку.

Пафнутьев тут же набрал номер Шаланды.

— Жора, я только что сказал Халандовскому, что ты напрашиваешься к нему в гости в расчете на угощение.

— Я напрашиваюсь?! — взревел Шаланда. — Да я сам могу твоего Халандовского угостить! Догнать и еще раз угостить!

— Он мне поверил.

— Так, — прорычал Шаланда, и Пафнутьев представил себе, каким гневом в эти секунды наливается начальник милиции.

— Жора, — примиряюще пропел Пафнутьев. — Мы сейчас заедем за тобой. Халандовский сказал, чтоб без тебя на глаза ему не показывались. Он любит тебя, Жора.

— Да-а-а? — мгновенно оттаял Шаланда. — Ну, что ж, Аркаша плохого человека не полюбит. Передайте ему, что я всегда рад его видеть.

— Ты сам ему это скажешь, — и Пафнутьев положил трубку. — Понимаешь, Худолей, мир наполнен знаниями об этом двойном убийстве. Тот одно видел, тот другое, у того какое-то там мнение, у третьего наблюдения... Но все эти знания распылены. То есть получается, что все знают, но никто конкретно назвать имя убийцы не может. А Халандовский, как пылесос, вбирает в себя разрозненные сведения и лепит общую картинку. Да, многие свои сведения он черпает из криминального источника. Ну что ж, — рассудительно проговорил Пафнутьев, — значит, такой человек. Люди вообще разные бывают. Мы не будем его за это корить, нам есть кого корить за криминальный образ жизни, правильно?

— Паша! — потрясенно пробормотал Худолей. — Как я тебя уважаю!

— И это правильно, — кивнул Пафнутьев. — Пошли. Халандовский ждать не любит.

Странные все-таки бывают завихрения в мозгах человеческих, и сие есть тайна великая и непознаваемая. Один уверен, что пить в одиночку — это прямой путь к пьянству, и благополучно спивается в компании людей хмурых и бестолковых. А Вовушка Подгорный не может надеть яркий галстук, потому что это якобы вульгарно. И убежденно носит замусоленный с лоснящим узлом поводок. И кепку носит такую, что он, профессор геодезических наук, похож на пэтэушника. Третий не может пригласить женщину в ресторан, поскольку это, дескать, сразу выдаст его срамные поползновения. Ну выдаст — и что? Ведь надо же как-то оповестить красавицу о своих даже самых срамных желаниях и страстях! Если этого не сделать, она подумает о тебе еще хуже и позорнее...

Вот и Халандовский оказался из той же компании заблуждающихся и мятущихся. Не мог он, ну никак не мог своих гостей дважды угостить одним и тем же, это казалось ему чем-то недостойным, этим он якобы проявлял свое пренебрежение. Когда позвонил Пафнутьев, он хоть и сказал, что мясо стынет, а на самом деле, на самом-то деле просто бухнулся на кухонную табуретку в полной панике, поскольку ничегошеньки у него для гостей не было. Но он быстро взял себя в руки и решение принял единственное возможное — вынул из холодильника свиной окорок, нашпиговал его всеми травами и кореньями, какие только нашлись в доме, и сунул в духовку.