Место встречи изменить нельзя (сборник)

– Слушайте, бросьте вы это словоблудие! – выкрикнул Груздев и еще передразнил: – Де-елом вы занимаетесь! Не делом, то-то и оно, что не делом – невинного человека в тюрьме держите!

– Во-она, значитца, что-о… – пропел Жеглов. Встал, подошел вплотную к Груздеву. – Я-то думаю – заела человека совесть, решил грех с души снять… А ты опять за старое!

– Вы мне не тыкайте! – яростно закричал Груздев. – Я вас чуть не вдвое старше, и я советский гражданин… Я буду жаловаться!..

– Между прочим, это ведь все равно как обращаться – на ты или на вы, суть не меняется, – сказал Жеглов, возвратился к столу и уперся сапогом в стул. – Какая, в самом деле, разница будущему покойнику?..

Даже у меня дрожь прошла по коже от тихого и вроде ласкового голоса жегловского, а уж у Груздева и вовсе челюсть отвисла, бледный он стал прямо до синевы. Но держится молодцом…

– Кто из нас раньше покойником будет, это мы еще посмотрим, – говорит. – А засим я с вами разговаривать не желаю.

– А я желаю, – улыбнулся Жеглов. – Я желаю услышать рассказ о соучастнике убийства Фоксе. Я желаю между вами соревнование устроить: кто про кого больше и быстрее расскажет. От этого на суде будет зависеть, кто из вас пойдет паровозом, а кто – прицепным вагоном. Понятно излагаю?

Груздев так и впился в него взглядом – видно, что волнуется, но молчит. Потом на меня посмотрел и давит из себя:

– Мне давно, из книжек, конечно, известен прием: один следователь грубый и злой, а другой – контратип. И по психологии допрашиваемый стремится к «доброму», чтобы рассказать то, что собирался скрыть… Тем не менее я вас очень прошу – уйдите, а с ним вот, – тут Груздев на меня указал, – с ним мы поговорим…

Жеглов расхохотался:

– Добро! Шарапов у нас следователь молодой, но настырный. Пусть попрактикуется, не возражаю…

Мне, конечно, комплимент жегловский не понравился: в моем-то возрасте уже не учеником желторотым – мастером пора быть… Но я, конечно, промолчал, а Жеглов сказал уже в дверях:

– Спасти свою шкуру можно только чистосердечным признанием и глубоким раскаянием. Как говорится, зуб за зуб, ребро за ребро, а печенка за селезенку… Про Фокса надо все рассказать… пока не поздно… – Захлопнул тяжелую, с «волчком», дверь, и долго еще слышался его смех под аккомпанемент сапожного скрипа, и я почему-то подумал, что Глеб хоть и не «тыкал» больше Груздеву, но и на вы ухитрился к нему ни разу не обратиться. Я сел за стол и сказал попросту:

– Илья Сергеич, я действительно в милиции недавно, и опыта нет никакого, и в юриспруденции этой самой я не очень, но… вот какая штука. Я, когда разведротой командовал, любил к наблюдателю нового человека подсылать – старый ему видимую обстановку докладывал, а тот свежим глазом проверял. И представьте, очень удачно это порой получалось, потому что у наблюдателя от целого дня напряженного всматривания глаз, что называется, замыливался: он, чего и не было, видел и, наоборот, не замечал порой того, что внове появлялось. Понимаете?

Груздев, мне показалось, слушал меня с интересом. И кивнул. А я дальше свою мысль развиваю:

– Тут ведь какая штука? У Жеглова, может, и действительно глаз на что-то замылился. Да и характером вы не сходитесь, ну прямо как кошка с собакой, черт побери! Вы мне-то хоть поверьте: не собираюсь я вас делать козлом отпущения. Виноваты – ответите. Невиновны – идите, как говорится, с миром. Но я хочу разобраться. Понимаете – разобраться.

– Но вы же не верите ни одному моему слову, – нерешительно сказал Груздев.

– И не надо! – горячо сказал я. – На что нам верить не верить – нам надо знать. Вы мне тоже можете не верить, будем только на факты ориентироваться. Ну, еще… на здравый смысл.

– Хорошо. Если на здравый смысл, давайте попробуем, – согласился Груздев. – У меня тогда сразу вопрос, как раз на здравый смысл. Я, собственно, по этому поводу вас и вызвал.

– Слушаю, – сказал я.

– Мне предъявили заключение экспертизы, из которого следует, что из моего пистолета выстрелили нестандартной пулей, так?

Я подтвердил, не подозревая еще, куда он клонит. А он продолжал:

– При вас во время осмотра в шкафу нашли пачку фирменных патронов «байярд», если вы помните, я сам указал, где они лежат. Теперь скажите на милость, вы, человек военный, – зачем же мне, имея фирменные патроны, заряжать пистолет нестандартным, рискуя, что его в самый ответственный момент перекосит, заест и тому подобное. А? Не знаете? Так я вам отвечу: настоящий убийца не знал, где патроны, и зарядил пистолет первым попавшимся, более или менее подходящим по размеру! Ясно?

– Допустим. Но вот как вы объясните, что пистолет обнаружен в вашей новой квартире?

– Вот! Вот это вопрос вопросов, – задумчиво сказал Груздев. – Им вы меня наповал бьете. Но при желании можно ответить и на него. Я уже ответил – не знаю. А вам – вам надо искать как следует…

Хитер он, конечно, бесовски хитер – это я давно заметил!

– Мы и ищем. И кое-что уже нашли. Поэтому товарищ Жеглов и спрашивал вас про Фокса, – сказал я.

– Я не знаю никакого Фокса! – горячо воскликнул Груздев. – Поверьте, я бы сразу сказал… Я только догадываюсь, что это у него нашли браслет Ларисы – в виде ящерицы. Так или нет?

Все-таки Груздев не тот человек, с которым можно на откровенность идти. И я сказал:

– Это вы не совсем в точку попали, но как у нас на фронте говорили, действия ведете в правильном направлении.

– Хорошо, – кивнул Груздев, – не хотите говорить – не надо. Но вы же сами предложили разбираться с точки зрения здравого смысла…

– И главное – фактов, – вставил я.

– И фактов. Но начнем со здравого смысла. Вы во всяком случае исходите из того, что убийца – я. И уже все факты рассматриваете под этим углом зрения. Вы, может быть, этого не знаете, но в науке существует способ доказательства от противного. Допустите на десять минут, что я к делу не причастен…

– Да как же это я могу допустить?! – взвился я.

– Подождите, подождите. Я же говорю – на десять минут. Ну что вам стоит?

– Хорошо, допустим.

– Если это допустить, вся ваша система доказательств начнет рушиться, как карточный дом, – сказал Груздев.

Я вспомнил, как уже пытался сегодня связать все наши факты, чтобы подпереть обвинение Груздева, и как эти подпорки все время выскальзывали из рук, шатались, не хотели стоять на месте. Ну пусть теперь он их попробует на прочность. Но я сказал бодро:

– Интересно поглядеть, как это у вас получится.

– Сейчас увидите, – пообещал он и начал: – Уже на первом допросе вы исходили из того, что, ненавидя Ларису, я решил избавиться от нее. Я действительно любил ее когда-то, но… Долго рассказывать, что там и как у нас происходило, но любовь выгорела – вся, дотла. Вы считаете, что антипод любви – ненависть. Но, поверьте, это вовсе не так! Настоящий антипод любви – равнодушие… И ничего, кроме равнодушия, Лариса у меня в последнее время не вызывала. Квартира… Квартира, как вам известно, моя, и вопрос ее обмена был лишь вопросом времени. Кстати, известно ли вам, что Лара хотела вернуться к матери, но именно я решил оставить ей часть своей площади? Если нет, спросите у Наденьки, у их матери – они подтвердят. Неужели я произвожу впечатление человека столь нетерпеливого и к тому же столь жестокого, что мне легче убить, чем подождать месяц-два? – Груздев внимательно смотрел на меня, рассчитывая увидеть, какое впечатление производят его слова, но я хоть и думал, что наши мнения здорово совпадают, просто он до конца эти вещи закругляет и додумывает, но виду не подавал, сидел и слушал – давай, мол, излагай, раз условились…

Я протянул Груздеву папиросу, он поблагодарил кивком, заломил мундштук по-своему – стабилизатором, прикурил и продолжал:

– Важной уликой против меня вы считаете заявление этого алкоголика Липатникова о том, что он меня видел на лестнице. Но я вам еще раз говорю: я был там не в семь часов, а в четыре! И Ларису дома не застал, поэтому и написал записку… Я не знаю, как мне это доказать, но помогите мне! В конце концов, почему слова Липатникова ценнее, чем мои? Но ему вы верите безоговорочно, мне же вовсе не верите…