За гранью

Джордж Вудворд оказался мужчиной аккуратным, даже щеголеватым — седые волосы, ухоженные усы, — но проницательные глаза выдавали бывшего копа. Он, казалось, чувствовал себя виноватым перед посетителями своего заведения: посмотрев поверх плеча Бэнкса на непогоду, медленно покачал головой:

— А я предлагал обосноваться в другом городе, в Торки. Но теща, к сожалению, живет здесь. — Он жестом пригласил Бэнкса войти. — А вы знаете, тут не так уж плохо. Вам просто не повезло приехать в такой день, только и всего. Да и сезон еще не начался. Возвращайтесь попозже, когда выглянет солнце. Это совершенно другой мир.

Бэнкс хотел уточнить, в какой именно день года происходит такое важное событие, но счел за лучшее промолчать. Побоялся даже шутливым вопросом восстановить против себя Джорджа Вудворда.

Они вошли в большую комнату с эркером, в которой стояло несколько столиков, это была столовая, куда радостные постояльцы спешили утром откушать яичницу с беконом. Столы были застелены белыми скатертями, но на них не было ни одного столового прибора, что навело Бэнкса на мысль, что у Вудворда в настоящее время постояльцев нет. Не предложив гостю ни чаю, ни чего-нибудь покрепче, Джордж Вудворд сел за столик и жестом пригласил Бэнкса устроиться напротив.

— Вы насчет Олдертхорпа, верно?

— Да.

По дороге в Уитернси Бэнкс поговорил с Дженни Фуллер, потому уже был в курсе, о чем ей удалось узнать у Элизабет Белл, сотрудницы социальной службы. А теперь он желал узнать мнение об этом деле полицейского.

— Я предполагал, что эта история еще не закончилась.

— Почему?

— Такие раны не заживают… Они продолжают гноиться.

— Полностью с вами согласен. — Следуя примеру Дженни, Бэнкс решил всеми способами постараться расположить к себе собеседника. — Цель моего приезда — получить любую информацию о Люси Пэйн, — объявил он, наблюдая за выражением лица Вудворда. — Тогда она была Линдой Годвин. Но прошу вас: пусть все, о чем мы говорим, останется между нами.

Вудворд, побледнев, присвистнул сквозь сжатые зубы:

— Господи, вот уж никогда бы не подумал. Линда Годвин? Я же видел ее фотографию в газете, но не узнал. Бедная девочка!

— Была когда-то.

— Неужели вы думаете, что она причастна к преступлениям, которые совершил ее муж?

— Мы пока не знаем. Она все время твердит, что ничего не помнит. У нас против нее только косвенные улики.

— А вы сами что думаете?

— Мне кажется, что она преуменьшает свою роль в преступлениях Пэйна, но была ли она соучастницей убийств, я не знаю.

— Чем могу помочь? Когда я ее встретил, ей было всего двенадцать… но вела она себя как взрослый человек — такие на себя взвалила обязанности.

Дженни говорила Бэнксу, что Люси заботилась о младших детях; он поинтересовался, не эти ли обязанности Вудворд имеет в виду.

— Да. Она же была самой старшей. Да поймите же вы, ради Христа, у нее был десятилетний братишка, которого регулярно трахали его папаша и дядя, а она, черт возьми, ничего не могла с этим поделать. Да они и с ней проделывали то же самое. Вы можете хотя бы отдаленно представить, что она испытала?

Бэнкс признался, что он не в состоянии.

— Вы позволите закурить? — спросил он.

— Сейчас я принесу пепельницу. Вам повезло, что Мэри сейчас у матери. — Он лукаво подмигнул. — Она бы не разрешила.

Вудворд достал из серванта тяжелую стеклянную пепельницу, поставил ее на стол и, к удивлению Бэнкса, вынул из кармана своего свитера помятую пачку «Эмбаси ригал». Продолжая удивлять гостя, предложил выпить шотландского виски.

— Не знаю, понравится ли. У меня только «Белле».

— «Белле» — это то, что надо, — ответил Бэнкс.

Он решил выпить только одну порцию, поскольку ему предстоял неблизкий путь домой. Они чокнулись, и первый глоток показался Бэнксу восхитительным. Это было отличное средство против холодного дождя, хлеставшего в эркерное окно.

— А вы разговаривали с Люси? — спросил Бэнкс.

Вудворд осторожно потягивал виски.

— Я почти не говорил с ней о том, что происходило в доме. Да и с другими детьми тоже. Мы передали их работникам социальной службы. У нас было по горло дел с их родителями.

— Вы можете рассказать, как все происходило?

Вудворд провел рукой по волосам и глубоко затянулся сигаретой.

— Боже милостивый, опять дело «Олдертхорпской семерки», — со вздохом произнес он.

— Все, что можете вспомнить.

— Да я помню все подробности так, словно это было вчера. Вот в чем беда. — Вудворд задумался.

Стряхивая пепел с сигареты, Бэнкс ждал, когда Джордж Вудворд озвучит воспоминания о том дне, который предпочел бы забыть как можно скорее.

— Когда мы подъехали, было уже темно и адски холодно, — начал Вудворд. — Это было одиннадцатого февраля тысяча девятьсот девяностого года. Я работал на одной машине с Безом, Барри Стивенсом, — это мой напарник, сержант уголовной полиции. Проклятая печка в машине ни черта не грела, и мы, помнится, уже посинели от холода, когда добрались до Олдертхорпа. Лужи на дороге покрылись льдом. Мы прибыли на трех машинах, да еще фургон службы социальной помощи. Приехали по заявлению местной учительницы, которая заподозрила что-то неладное во внешнем виде и в поведении некоторых детей. Ее особенно насторожило исчезновение одной из ее учениц, Кэтлин Мюррей.

— Это та девочка, которую убили?

— Именно. Подойдя поближе, мы заметили свет, пробивающийся из-под двери. Туда мы и направились — ордер у нас был — и, когда вошли… и увидели… — Он на мгновение замолчал, его взгляд сосредоточился на чем-то, что находилось за Бэнксом, за окном и даже за Северным морем. Глотнув виски, он очнулся, кашлянул и продолжил: — Сначала мы не могли понять, кто есть кто: где Мюрреи, где Годвины. Да они сами не знали, кто именно отец того или другого ребенка.

— Что вы обнаружили в доме?

— Большинство обитателей спали, пока мы не вышибли двери. У них была злобная собака, которая тяпнула Беза, когда мы входили в дом. Первые, кого мы увидели, — Оливер Мюррей и Памела Годвин, брат и сестра, в одной постели с девочкой Годвинов, Лорой.

— Сестрой Люси?

— Да. Дайэн Мюррей мы нашли в комнате со своим братом Китом, а их сестра Сьюзан тоже лежала в постели между двумя взрослыми. — Вудворд, покачав головой, сглотнул слюну. — Это было не человеческое жилище, а свинарник — что один дом, что другой: зловоние ужасное. Кто-то из взрослых додумался пробить смежную стену гостиной, поэтому они могли ходить туда-сюда, не появляясь на улице, чтобы случайно не быть замеченными соседями. — Собираясь с мыслями, он на мгновение замолчал. — Доведись мне услышать об этом от кого-нибудь, я бы вряд ли смог представить себе убожество и запустение, безнравственность и порок, царившие там, но тогда я мог убедиться воочию. Самое страшное — даже не запустение, грязь и вонь, а немыслимое моральное убожество, вы понимаете? Каждый обитатель этих домов вызывал ужас, в особенности дети. — Он закрыл глаза. — Иногда я спрашиваю себя, могли ли мы предотвратить эту мерзость? Вряд ли. Да и что сейчас говорить об этом.

— Насколько я знаю, вы обнаружили свидетельства сатанинских ритуалов?

— Да. В подвале дома Годвинов, — вновь глядя на Бэнкса, ответил хозяин пансиона.

— Что именно?

— Ничего необычного. Ладан, какие-то балахоны, книги, пентаграммы и алтарь — на нем, вне всяких сомнений, девочек лишали девственности. Какие-то оккультные принадлежности. На этот счет у меня свои соображения.

— Какие?

— Эти люди не были сатанистами, ведьмами или колдунами, они просто больные, жестокие извращенцы. Я уверен, сатанизм служил им ширмой: после приема наркотиков они танцами и песнопениями доводили себя до безумия. А вся эта сатанинская бодяга: свечи, магические круги, балахоны, музыка — служила им для того, чтобы у детей возникло ощущение, что все это не более чем игра. Да это и была игра, но игра с рассудком детей, с сознанием — чтобы внушить этим несчастным, которых насиловали с извращенной фантазией, что в происходящем нет ничего необычного: ну почему не поиграть с мамой и папой, даже если иногда это больно и они наказывают вас, когда вы их ослушиваетесь. Внешние атрибуты помогали им представить происходящее детской игрой, ну вроде как в детской книжке «Хоровод вокруг Рози».