Не зови меня больше в Рим

– Нет, я только хочу, чтобы вы уяснили себе: ни он, ни я никогда бы не согласились, чтобы кто-то нанес вред моему отцу.

– Отлично, можете возвращаться домой.

Их удивило неожиданное сообщение о том, что оба свободны. Они покинули комнату для допросов. Проходя мимо, Нурия Сигуан бросила на меня взгляд, который был способен убить. Я цинично улыбнулась в ответ.

Гарсон встал и немного прошелся по комнате, потом замер рядом со мной, продолжая свои размышления.

– Ну и какое у вас впечатление? – спросила я.

– Не знаю, что и думать. Пожалуй, если бы вы чуть сильнее надавили…

– Не имея в руках неопровержимых доказательств и с адвокатами в коридоре… это было бы трудно. Но то, что они освобождены, не означает, что мы не можем допрашивать их еще хоть сотню раз. В любом случае, я сомневаюсь в причастности Рафаэля Сьерры к убийству. А она… дадим ей время. На первый взгляд она все держит под контролем, но иногда срывается. Если мы как следует надуем шарик, он в конце концов лопнет.

Я глянула в окно – небо затянулось тучами. Я вздохнула, чувствуя, как на меня наплывает черная тоска, Гарсон зевнул, чувствуя, как на него наплывает что-то, природу чего я не смогла определить.

– И какой путь мы выберем теперь? – спросил он.

– Один мудрец сказал: “Если не хочешь, чтобы все продолжалось по-прежнему, впредь веди себя иначе”, – не помню, кто именно.

– Небось Шекспир.

– Небось.

– Ладно, кто бы это ни сказал, что из этого следует?

– А следует то, что мы изменим направление – допросим мужа Нурии Сигуан. Кажется, надо было это сделать много раньше. Пойду за плащом.

– Эй, инспектор, Шекспир, помнится, сказал еще одну мудрую вещь: “Что бы ты ни задумал сделать, не делай этого, прежде не поев”.

– Очень сомневаюсь, что гениальный писатель изрек такую пошлость… Но спорить не стану, у нас как раз есть время, чтобы съесть по сэндвичу.

Сама я есть не хотела, напряжение, испытанное при допросе, и несколько чашек кофе оставили по себе смутную боль в желудке. Я была уверена, что, немного расслабившись, почувствую себя лучше, поэтому предложила младшему инспектору отправиться не в шумный “Золотой кувшин”, а куда-нибудь в другое место. Мы выбрали заведение неопределенного стиля, где Гарсон без зазрения совести уплел трехэтажный сэндвич. За едой, пока потоки майонеза в свободном падении устремлялись на его тарелку, он захотел уточнить, почему это вдруг мне вздумалось допросить Хуана Кодину, мужа нашей подозреваемой номер один. Но я не смогла толково объяснить свое решение, во всяком случае, объяснения мои звучали не слишком логично. Пожалуй, я заметила что-то необычное в обращении между собой Рафаэля и Нурии. Улавливалась там некая фамильярность, и за ней вроде бы крылось нечто большее, чем отношения партнеров по бизнесу. Кроме того, меня, конечно, заинтриговал и следующий факт: за те два дня, что Нурия провела в камере, ее муж, управленец высокого ранга, ни разу не появился в комиссариате, даже не поинтересовался, как она себя чувствует. Однако Гарсон в ответ на мои доводы лишь пожал плечами, так как, по его глубокому убеждению, только сильный нажим на подозреваемых заставит их заговорить, а беседа с Хуаном Кодиной абсолютно ничего нам не даст, разве что отвлечет с правильного пути. Но, вопреки своему несогласию с моей линией, Гарсон пошел искать адрес Кодины, а я позвонила судье Муро. В самое последнее время я не посылала ему никаких отчетов, так что следовало хотя бы устно проинформировать его о положении дел. Выслушав мой краткий рассказ, он особым оптимизмом не загорелся, скорее наоборот:

– Не знаю, Петра, не знаю, что вам сказать. Боюсь, это заведет нас в тупик. Вы уверены, что все делаете правильно?

– Настолько, насколько можно быть в чем-то уверенной в таком чертовски запутанном деле.

– Да уж! А ведь лежало себе спокойненько в ящике целых пять лет! Не теряйте ни минуты, Петра, гоните расследование на всех парах; конечно, здесь многое повернуто в прошлое, но все равно фактор времени очень важен. Вдова, благодаря своей интуиции, сделала так, что это преступление вновь стало актуальным.

– Какая еще вдова?

– Как какая, инспектор? О какой вдове я могу сейчас говорить? Вдова Адольфо Сигуана! Если бы она не явилась ко мне в один прекрасный день, дело так и спало бы сном праведника.

– Это точно! А Джульетта Лопес, возможно, была бы жива.

– Какая еще Джульетта Лопес?

– Оставим этот разговор, и так понятно, что каждый из нас помнит или забывает что-то в зависимости от степени своей чувствительности.

– Послушайте, Петра, я, между прочим, очень ценю ваши телефонные звонки и желание держать меня в курсе дела, но было бы недурно, если бы вы время от времени посылали мне и письменный отчет. По-моему, вы этим стали пренебрегать, хотелось бы получить наконец хоть один!

– Я напишу, непременно напишу…

Если вы работаете в команде, какой бы ни была ваша специальность, это значит, что одни члены команды оказывают давление на других, причем постоянно и непрерывно. Судья это отлично знал, как, впрочем, знала и я, мне надо было только, чтобы уровень этого самого давления поднялся достаточно высоко и заставил меня действовать.

Хуан Кодина служил управляющим в крупной компании. Он занимал высокий пост, поэтому кабинет его располагался на верхнем этаже здания World Trade Center, рядом с барселонским портом. Когда мы вошли туда, наши полицейские жетоны открывали нам поочередно двери многих пропускных пунктов, преграждавших путь посторонним. Не смогли мы одолеть лишь последний барьер – его юную секретаршу.

– Сеньор Кодина назначил вам встречу?

Мой помощник, которому до чертиков надоел этот бег с препятствиями, а возможно, еще и задетый за живое презрительной гримасой, которой нас встретила девушка, вышел из себя:

– Полицейский записывается только на прием к дантисту, сеньорита…

– Но…

– Если вы немедленно не поставите в известность сеньора Кодину, что мы хотим с ним побеседовать, через час мы вернемся с санкцией от судьи. Я понятно объясняю?

Девушка, малосведущая в подобных вопросах, как, скорее всего, и во многих других, стремительно вскочила на ноги, стараясь при этом сохранить гордый вид.

– Я узнаю, захочет ли сеньор Кодина принять вас. Гарсон вспыхнул как горючая жидкость:

– Вы слышали, инспектор? Ей плевать с высокой колокольни на то, что мы из полиции! Да я уверен, явись сюда сам Папа Римский или даже испанский король, она бы им сказала то же самое: “Я узнаю, захочет ли сеньор Кодина принять вас”.

Он передразнил секретаршу таким писклявым голосом, что я не сдержала смеха.

– Крупные частные компании – это совсем другой мир, Фермин. Здесь действуют другие законы и царят другие ценности. Здесь глава компании – единственный бог.

– Только пусть эта девчонка впредь ведет себя поаккуратней! Если она еще раз глянет на нас с такой миной, я на нее так фыркну, что мало не покажется!

Подобные вспышки гнева, обычно внезапные, по-прежнему заставали меня врасплох, изумляли и одновременно забавляли. Я никогда не могла с точностью предсказать, по какой именно причине мой помощник начнет метать громы и молнии, зато наверняка знала, что вспышка может оказаться опасной – в зависимости от места и обстоятельств. И тем не менее, когда я видела Гарсона злым на весь мир, это меня взбадривало.

Вскоре вернулась прежняя девица, но теперь за ней следовала другая, постарше – и с более учтивыми манерами. Она представилась личным секретарем сеньора Кодины.

– Вам повезло: сеньор Кодина сейчас же вас примет.

– Повезло? – переспросил мой товарищ. – А что, он, прежде чем кого-то принять, бросает жребий?

Секретарша позволила себе натянуто засмеяться:

– Нет, вам повезло, что сеньор Кодина не находится в настоящее время в командировке; обычно его трудно застать на месте.

Она провела нас в современно обставленную приемную и усадила на диван, а сама вошла в кабинет и почти мгновенно вернулась, жестом приглашая следовать за ней. Едва переступив порог кабинета, я раскаялась, что выбрала для допроса территорию противника. Кабинет Кодины был огромным, внушительным, угрожающим. Если готические соборы строились с расчетом на то, что бедный прихожанин будет чувствовать себя там маленьким и униженным, словно в присутствии самого Господа Бога, то и кабинет Кодины сразу же психологически заставлял тебя сжаться. В этом месте посетитель ничего не станет требовать, а лишь вымаливать, не будет говорить, а лишь слушать, не осмелится приказывать, а обойдется намеками. Сразу за мощным деревянным столом располагалось окно, выходящее на море. В такой раме фигура Кодины казалась особенно внушительной, а сам он – существом высшего порядка. Пожалуй, подобные декорации были ему необходимы, поскольку, когда он встал нам навстречу, выяснилось, что перед нами человек низенького роста и невыразительной внешности. Он пожал нам руки и с изысканной вежливостью пригласил садиться.