Банда

— Саша, там полно народу.

— Соедини, — Заварзин подошел к телефону, подождал, пока откликнется из кабинета Голдобов, взял трубку. — Илья Матвеевич? Заварзин беспокоит. Хочу проситься к вам на прием. Не возражаете?

— Подожди, у меня люди.

— Люди? И это люди?

— Через полчаса! — Голдобов уже хотел было бросить трубку, но Заварзин опередил его.

— Нельзя, — сказал он.

— Не понял?

— Будет слишком поздно.

— Для чего поздно? Для кого?

— Для нас с вами, Илья Матвеевич, — Заварзин неожиданно ощутил облегчение, осознав, что Голдобову сейчас будет куда хуже, чем ему, что не он один оказался в столь беспросветном положении.

— Да? — Голдобов был озадачен. — Но десять минут можно подождать?

— Лучше не надо.

— Даже так...

— Я не могу ждать ни минуты, — эти слова предназначались и секретарше, и Голдобову. Но если Голдобов мог понимать их буквально, то Жанна поняла лишь то, что Заварзин торопится.

— Ты хочешь сказать, что все так...

— И даже больше.

— Ну что ж... Заходи.

Когда Заварзин, распахнув дверь, шагнул в кабинет, несколько человек, сидевших за приставным столиком, уже поднимались. Что сказал им Голдобов, чем объяснил решение прервать совещание, Заварзина не интересовало. С кем-то он поздоровался, кто-то приветственно похлопал его по спине, а он лишь механически кивал, улыбался, даже нашел в себе силы ответить на чью-то шутку, но Голдобов сразу увидел и окаменевшее его лицо, и серость губ, и ту непривычную для Заварзина вялость, за которой угадал смертельную опасность.

— Жду вас завтра утром, — говорил Голдобов, провожая сотрудников. — Ровно в девять. Тогда и продолжим. Срочное сообщение из Москвы, мне еще сегодня нужно подготовить отчет, поэтому вы уж... Простите, — он прошел к выходу вместе с замешкавшимся директором гастронома, плотно закрыл за ним дверь, вернулся на свое место и сел, положив на стол рыжеватые кулаки.

— Слушаю, — он вопросительно посмотрел на Заварзина. — Разогнал всех моих директоров, я вынужден извиняться, завтра придется все начинать сначала... Давай! Бей!

— Значит, так, Илья Матвеевич, — Заварзин сел в кресло у окна. — Значит, так... Дела обстоят плохо. Все идет к тому, что тот самый недоумок, которого Анцышка натравил на нас...

— Какой недоумок? — раздраженно спросил Голдобов — Говори так, чтобы я не переспрашивал тебя после каждого слова! Яснее надо выражаться.

— Следователь Пафнутьев.

— Ну?

— Он сел нам на хвост.

— Саша, ты паникер! — рассмеялся Голдобов. — Ну и что из этого следует? Махнем хвостом и нет его!

— Боюсь, долго махать придется, Илья Матвеевич. Сегодня он был в нашем кооперативе. Приехал, якобы, для того, чтобы увидеться со мной. Но при этом облазил весь гараж, контору, даже в ремонтные ямы заглядывал, представляете?

— Говори, Саша, я слушаю, — из голоса Голдобова постепенно исчезала напряженность. Он ожидал чего-то худшего.

— Мне крепко не нравится этот Пафнутьев. У него собачья хватка. А Анцышка... Или же он дурак и не знает людей, с которыми работает, или же... Илья Матвеевич, Пафнутьеву все известно.

— Что именно, Саша? — заботливо спросил Голдобов и в его вопросе промелькнула жалостливая нотка.

— Он знает все, что произошло в то утро, когда такое несчастье случилось с вашим бывшим водителем, Илья Матвеевич, — Заварзин произнес все это, стараясь, чтобы в его тоне заботливости и жалостливости было не меньше. — Он знает участников печальных событий, организаторов и исполнителей. Он знает на каком мотоцикле ехали убийцы и кто стрелял.

— И как же ему все это удалось?

— Мне он уже выписал повестку. Вы тоже получите.

— Я спрашиваю о другом.

— Когда он был в нашем кооперативе, Подгайцев, вы его должны помнить...

— Это который с немытыми волосами?

— Он самый. Так вот, Подгайцев отправил следователя в город на мотоцикле. Чтобы быстрее выпроводить из гаража. Повез его Андрей. На своем мотоцикле. На том самом, который...

— Понял, продолжай.

— Андрей сделал все, что от него требовалось — доставил Пафнутьева к прокуратуре. Но вместо того, чтобы тут же развернуться и уехать, он вошел вместе с Пафнутьевым внутрь. В прокуратуру. Как я понял, следователь затащил его в своей кабинет.

— Твой Подгайцев — круглый идиот.

— Я знаю, — кивнул Заварзин. — Ни при каких условиях нельзя было отправлять Андрея со следователем.

Он это сделал.

— Кого ты набрал, Саша? Кому доверился?

— Как бы там ни было, следователь и Андрей побеседовали с глазу на глаз.

— Откуда сведения?

— Сам видел.

— Ты тоже случайно оказался в прокуратуре?

— Почти. Мне позвонил Подгайцев и сказал, что Андрей повез Пафнутьева в город. Не на чем было выехать из кооператива, вот Андрей и повез его на своем мотоцикле, — повторил Заварзин, стараясь втолковать Голдобову, что все произошло естественно и случайно. — Подгайцев попросил меня подойти к прокуратуре и посмотреть, как все будет происходить. Я был на месте раньше их и смог найти неприметное местечко.

— Что же ты видел? — на этот раз в голосе Голдобова прозвучало бесконечное терпение.

— Ровно через три минуты после того, как они вошли, из здания выскочил тощий тип с фотоаппаратом и принялся елозить в пыля вокруг мотоцикла Андрея. Больше всего его интересовало заднее колесо, протектор заднего колеса. Шива, которая и оставляет следы на дороге. Вам понятно, что это значит?

— Немного. Что дальше?

— Минут через десять, когда "этот тип уже скрылся в здании, вышел Андрей. И как ни в чем не бывало, подошел к мотоциклу, надел шлем, завел мотор и выехал со двора.

— Зачем следователь приглашал Андрея в прокуратуру?

— Он объяснил это тем, что хотел вручить тому повестку для меня.

— А почему нельзя доставить повестку обычным способом?

— Якобы долго. Почтой неделю идет. А тут оказия — парень из моего же кооператива.

— Причем здесь ты? Почему он вздумал встретиться с тобой?

— Понятия не имею!

— А я имею! — с неожиданной злостью сказал Голдобов и грохнул крупным кулаком по столу. — На "жигулях” надо ездить, а не на “мерседесах”, дерьмо собачье! Пешком надо ходить, на велосипеде жир сгонять, а не на теннисных кортах! Жизни красивой захотелось?! Он тебе устроит красивую жизнь!

Заварзин кротко выслушал начальственный гнев, сковырнул со стола прилипшую крошку, подышал на него, протер подвернувшейся бумажкой, глянул сбоку — не осталось ли на столе следов, даже рукавом протер. И только после этого, склонив голову к плечу, взглянул на Голдобова. Не было в его глазах ни страха, ни почтения. Это был слегка удивленный взгляд, в котором светилось даже нечто поощряющее. Давай, дескать, говори, что ты там еще припас для меня.

— Что касается дерьма собачьего, — тихо начал Заварзин, — то тут нужно разобраться... Мне так кажется, Илья Матвеевич.

— Заткнись. Потом будешь обижаться. Когда будет время, когда будет много свободного времени и много свободных денег. А пока заткнись.

— А что касается “мерседеса”, то я знаю некоторых уважаемых людей нашего города, которые тоже не прочь побалдеть на мягких сиденьях.

— Саша, я тебя прошу!

— Хорошо. Но следующий раз, Илья Матвеевич, такие выражения вам придется оплачивать. Я не возражаю, когда меня называют дерьмом. Но не бесплатно же! В минуту опасности я становлюсь обидчивым и жадным, Илья Матвеевич.

Голдобов молча положил плотную ладонь на руку Заварзину, пожал ее, встряхнул, и все это выглядело просьбой о прощении. Заварзин кивнул. Дескать, принимаю, поехали дальше.

— Скажи вот что... Это был тот самый мотоцикл?

— Да.

— Ты не припоминаешь... Говорил ли я тебе, что для таких дел нужен другой, ничей мотоцикл, говорил?

— Илья Матвеевич... Это было давно. А сегодня, сейчас — Андрей на крючке.

— Продаст?

— Он не продаст. Он расколется. Тем более, что мы с ним такую шутку сыграли. И если ему представится возможность восстановить справедливость...