Банда 6

— Знаешь, старик, с тобой трудно не согласиться, — серьезно сказал Пафнутьев и придвинул Вулыху листки протокола. — Вот тут я, как мог, записал твои показания. Прочти... Если все правильно, подпиши.

Не говоря ни слова, Вулых молча и сосредоточенно, не читая, подписал каждую страницу и в конце добавил: «С моих слов записано верно, возражений не имею».

— Как приговор сам себе подписал, — сказал он, подняв глаза на Пафнутьева.

— Ничего, старик... По-разному может повернуться.

— Да уж повернулось, — сказал Вулых, поднимаясь. — Если бы я взял из этих денег только одну пачку, всего одну пачку, десять тысяч долларов... Какой бы себе дом в Закарпатье отстроил, какой дом... — он привычно уже сложил руки за спину и направился к двери.

Пафнутьев видел, что работа идет, сведения накапливаются, но просвета не было. И, складывая листочки протокола, глядя на пустой уже стул, на котором только что сидел Вулых, он ощутил вдруг уверенность в том, что ничего сверхъестественного в этом нет.

— Что-нибудь удалось выпотрошить из этого недоделанного Вулыха? — спросил Шаланда, входя в кабинет.

— Очень хорошо поговорили. Он сказал гораздо больше, чем я надеялся. Оказывается, всю эту объячевскую семейку Вулых знает лучше, чем они сами себя знают.

— Это хорошо, — кивнул Шаланда. — Скоро конец?

— Да, вот-вот, — Пафнутьев отвечал односложно, но вовсе не потому, что хотел поставить Шаланду на место, вовсе нет. Какая-то мыслишка вертелась в его голове и никак не могла оформиться во что-то внятное.

— А почему ты решил, что скоро конец?

— Мало живых осталось... Кто там... Вохмянины, Вьюев со Скурыгиным, красавица Света.

— Она в самом деле красавица? — спросил Шаланда как бы между прочим, как бы не придавая значения своему вопросу.

— Можешь не сомневаться.

— Всю проверил? — не удержался, куснул все-таки Шаланда.

— Насколько позволяли обстоятельства. Если чего упустил — доработаю, допроверю. Не переживай, Шаланда. Ты тоже еще молодой. У тебя многое впереди. Не столь, конечно, не столь... Но все равно жизнь и для тебя продолжает сохранять некоторые свои прелести.

Шаланда долго молчал, сопел, перекладывал на столе какие-то папки, осторожно косился на Пафнутьева — не смотрит ли тот в его сторону.

— А ты злой, Паша, — неожиданно сказал Шаланда.

— Нет, Жора... Не злой. Я справедливый.

— Это одно и то же... Не хотел бы я оказаться в твоих справедливых руках.

— Я тоже не хотел бы оказаться в твоих добреньких пальчиках. — Слова у обоих выскакивали предельные, но улыбка Пафнутьева и насупленность Шаланды смягчали разговор. — Ты, Жора, начал о чем-то говорить — о том, что тебя, в общем-то, и не касается... Я из вежливости подхватил твои слова, ответил полно и обстоятельно, ничего не утаил. Могу еще подробностей подбросить, если тебе без них невмоготу...

— Остановись, Паша, — взмолился Шаланда. Он и раньше знал, что Пафнутьева лучше не трогать, что заводится тот быстро и остановить бывает трудно. — Перебросились невинными словечками — и ладно. Возвращаемся к делу.

— Всегда готов! — даже в этом своем подчеркнутом согласии Пафнутьев сумел втиснуть прощальный укус.

— Ладно, Паша, ладно... Как убили Маргариту? — спросил Шаланда, задав случайный вопрос, чтобы только подальше уйти от щекотливого перебреха с Пафнутьевым.

— Она покончила самоубийством.

— Это точно?!

— Да. Худолей нашел в шкафу кучу упаковок. А наш анатом эти же таблетки нашел у нее в желудке. Она заснула и не проснулась. Точно так же, как и ее муж.

— Но для самоубийства нужны причины!

— Есть такие причины, — устало проговорил Пафнутьев.

— Мне можно о них знать? — оскорбленно произнес Шаланда.

— Можно, — с обидным равнодушием произнес Пафнутьев, который вдруг почувствовал пресыщенность этим делом — такое с ним бывало. Наступал момент, когда он не хотел знать новых подробностей, ему вполне доставало того, что он уже знал. А новые сведения только подтверждали прежние и продолжали без умолку рассказывать, вываливать, смаковать все новые гадости о людях, в жизнь которых он вошел так глубоко, как ни один из их родственников, друзей, знакомых. — Можно, — с тяжким вздохом повторил Пафнутьев. — Убит муж, в доме еще два убийства, потом еще одно... По коридорам ходят чужие люди, просвета никакого... Добавь ежедневное виски... Порнуха по видику... Я хорошо представляю себе ее состояние... Я понимаю Маргариту.

— В том смысле, что одобряешь ее решение?!

— Можно и так сказать. Вохмянина права... Та уже скользила вниз. Она предположила, что Маргарита будет следующей... Вохмянина... Молодая, красивая, румяная, полная жизни, любви! У нее, Жора, столько любви!

— И это ты знаешь?!

— Догадываюсь. Только сейчас дошло — Вохмянина меня готовила.

— К чему готовила? Глаз на тебя положила? — спросил Шаланда, не скрывая ревнивых ноток в голосе.

— Она готовила меня к смерти Маргариты. Вохмяниной нужна была ее смерть. Зачем-то ей нужно было, чтобы Маргарита исчезла. Худолей узнал, что она носила ей порнушные кассеты, следила за тем, чтобы в спальне всегда было виски. И много разных таблеток. Худолей предупреждал о том, что цифры слишком зыбкие, — бормотал в полузабытьи Пафнутьев.

— Кто был постоянно рядом с Маргаритой в последние дни? — спросил Шаланда, и Пафнутьев не мог не отметить — хороший вопрос.

— Худолей говорит, что у нее торчал Вьюев... Ее давнишний поклонник... Она кинула его когда-то... А недавно его кинул Объячев.

— Надо бы раскрутить этого Вьюева!

— Худолей говорит...

— Паша! — вскричал Шаланда. — Остановись! Не добивай меня этим Худолеем, прошу! Признаю, полез грязными лапами в твою трепетную душу, переступил границу, произнес нечто о красавице Свете... Проехали! Больше не буду!

— Света? — переспросил Пафнутьев. — Мне кажется, она здесь ни при чем. У нее не было возможности...

— О боже — Шаланда, как на оперной сцене, схватился руками за голову и зашагал по кабинету.

— В первый же день, — медленно проговорил Пафнутьев, восстанавливая в памяти подробности происшедших событий, — в первый же день, когда труп Объячева еще лежал в доме, Андрей задержал Вьюева при попытке сбежать. При нем был чемодан с документами. Я отдал их на экспертизу. Там были не только его документы. Договоры, расписки, протоколы намерений, подписанные Объячевым. Похоже, он выгреб все, что мог, из его сейфа.