Проклятый город

— Смотаюсь-ка я до угла за «Геральд-Таймс». Туда-обратно, минута-другая…

— Конечно, милый, — улыбнулась она, тоже как обычно.

Открыв дверь, Гэри, однако, сам не зная почему, задержался на пороге.

— Ох, и умотался же я сегодня, — зевнул он, прикрыв рот ладонью. — Может, плюнуть на это чтиво… Не подохну же я без него. Все равно на второй странице клюну носом и захраплю.

— Конечно, дорогой, зачем тебе утомлять себя. Не ходи. Все равно ничего существенного там не вычитаешь.

— Вот-вот, — с готовностью согласился муж и совсем, было, повернул обратно, но тут же нахмурился. — Нет, нельзя. Уже при шляпе. — Он вздохнул. — Пара минут — и я дома.

И решительно шагнул за порог.

Кому судить, что имеет значение, а что нет? Кто распознает наступление решающего, поворотного момента, вычленит его в аморфном потоке времени?

Двухсекундная задержка на выходе, звучный зевок, трехцентовая газетенка, над которой вмиг задремлешь…

Гэри Северн вышел на улицу. Горожанин на минутку выскочил за газетой. Как каждый вечер тысячи других жителей мегаполиса. Завершался 181-й день года, 180 раз за этот год Гэри Северн выходил из этой же двери с этой же целью. Нет, однажды на город налетел ураган, значит, 179 раз.

Гэри дошел до угла, свернул. Еще квартал. Здесь, на тротуаре возвышалась шаткая деревянная конструкция, на которой выкладывают газеты. Бульварные издания всегда прибывают первыми, они уже здесь. Но Северн пришел за солидной газетой. Такую прессу привозят позже.

Газетчик узнает покупателей по газетам, не зная ни имен, ни иных подробностей, касающихся этих людей. Да и к чему они ему?

— Нет пока, — разводит он руками с улыбкой. — С минуты на минуту!..

С чего они так липнут к своим газетам? Не все ли равно? Все газеты одно и то же печатают, поют одно и то же на разные голоса, врут, фальшивят под разные дудки. Нет одной — купи другую. Так нет же… Пойди пойми клиента… Впрочем, не имеет значения, лишь бы звенела мелочь в тарелочке.

— Прогуляюсь, — решает Гэри Северн. — Обогну квартал. Глядишь, и подоспеют.

Фургоны с печатной продукцией покидают типографию в центре города в полдвенадцатого, но до полуночи газеты вряд ли займут места на стойке. Медлительные ночные светофоры, погода, которая меняется каждый день, а то и чаще. Вот и сегодня опаздывают.

Мерным шагом до следующего угла; свернул, и опять до следующего; снова поворот — и вернулся на свою улицу. Помахивая одной рукой, другую держал в кармане. Принялся фальшиво насвистывать тему Элмера. Резко сменил мотив на «Розу дня», еще больше перевирая мелодию. Чертыхнулся, смолк. В голове полнейшее безмыслие. Обрывки какие-то: «Ночка хороша… Сегодня по радио… обхохочешься!» Ухмыльнулся. Зевнул. «Ох, на ходу засыпаю… Спал бы лучше в мягкой постельке…» И все в таком духе.

Приблизился к своей двери с другой стороны. Замедлил шаг. Да и черт с ней, с газетой! Домой!.. Но все же прошел мимо. «Уже спустился, уже на улице. Ладно, еще минутка-другая… Туда и обратно». Пустяк.

Привезли! На асфальт бухнулась увесистая кипа, продавец как раз нагнулся за ней, как только Гэри Северн вывернул из-за угла. Когда он подошел, газетчик уже разрезал шнур, освободил газеты от упаковочных экземпляров, выложил товар на стойку. Поджидавшие читатели смыкались вокруг, заплатив и получив сдачу, отходили.

Гэри Северн смешался с кучкой клиентов, протянул руку к газете. Не повезло. Кто-то схватился за ту же газету с другой стороны. Газета натянулась между двумя руками и осталась на месте. Два взгляда встретились лишь благодаря этому случайному совпадению. Но какое это имеет значение?

Конечно, никакого. Пустяк. Гэри Северн убрал руку.

— Берите, берите! — подбодрил он случайного соперника, а сам подхватил следующий экземпляр.

«Знает он меня, что ли?» — промелькнуло в голове. Взгляд незнакомца выразил нечто большее, нежели озадаченность простой случайностью. Гэри тотчас забыл об этом несущественном инциденте. Вручил продавцу пятицентовую монету, получил два цента сдачи, отошел в сторону и развернул газету. Потом зашагал к дому, просматривая заголовки при свете витрин и уличных фонарей.

Барабанные перепонки воспринимали, а мозг мимоходом отмечал городские шумы, главным образом, перестук множества башмаков. Люди с газетами в руках расходились, многие из них в том же направлении, встречных почти не было. Но вот он свернул на свою улицу, и шаги стихли. Все, кроме одной пары ног, свернувших за ним.

Здесь уже ничего не прочитаешь. Фонари тусклые, витрин нет. Он сложил газету.

Попутчик шагал в нескольких ярдах за ним. Да и пусть его… Улица для всех открыта. Не тот у него образ жизни, чтобы обращать внимание на шаги прохожих.

Остановившись у двери, Гэри Северн полез в карман за ключом. Открыл дверь, занес ногу над порогом…

На плечо опустилась чья-то рука.

— Минуту!

Гэри повернулся. Это тот самый, схвативший его газету. Неужели он устроит сцену из-за такой ерунды?

— Фамилия, имя!

— Что?

— Фамилия и имя!

Свободной рукой незнакомец показал Гэри что-то небольшое, какой-то металлический значок.

— А в чем дело?

— Назовите фамилию и имя.

— Гэри Северн. Я здесь живу.

— Вам придется пройти со мной.

Рука соскользнула с плеча на предплечье и сжалась.

— Но с чего вдруг? Не можете же вы так просто забрать меня на пороге собственного дома, ни за что ни про что!

— Сопротивление при задержании? Не советую.

— Вы меня арестуете? За что?

Собеседник хмыкнул, сохраняя мрачное выражение лица.

— Я не обязан сообщать, но пожалуйста. Задержание по подозрению в убийстве. В убийстве из убийств, в убийстве полисмена. При попытке ограбления на Фаррагат-стрит. Память слабая?

За убийство!

Он мысленно повторил это. Даже не испугался. Бессмыслица. Это к нему не относится. Явная ошибка! Самое паршивое, что теперь сон откладывается не на час и не на два. А он так устал!

Изо рта Гэри Северна совершенно неожиданно для него самого вырвалось:

— Можно мне хотя бы оставить газету… Там моя жена, я хотел бы предупредить ее, что задержусь.

— Хорошо, — кивнул детектив. — Я поднимусь с вами. Сообщите жене и оставьте газету.

Жизнь повисла на волоске, и что человека волнует?

«Можно мне хотя бы оставить газету?»

На стене обычная для кабинета глазного врача таблица, увенчанная буквами-гигантами. Книзу буквы мельчают и завершаются почти неразличимыми значками-букашками. Собравшиеся детективы, убивая время в ожидании, упражняются на ней. Большинство запинаются на четвертой строке снизу. Нормальное зрение. Один разобрал почти все буквы в третьей снизу строке. Рекордсмен.

Дверь напротив раскрылась, вошла мадам Новак. При ней спицы, клубки и вязание.

— Присядьте, пожалуйста. Мы проверим ваше зрение.

Миссис Новак пожала плечами.

— Очки выпишете?

— Какую строку можете прочесть?

— Любую.

— И самую нижнюю?

Снова миссис Новак пожала плечами.

— А кто не сможет?

— Девять из десяти не смогут, — бормочет один из детективов соседу.

Мадам Новак тарабанит, как скороговорку:

— P, t, Ь, k, j, h, i, y, q, a.

Кто-то в дальнем конце комнаты присвистнул.

— Бабка-телескоп!

— Дальнозоркость, — констатирует другой.

— Это еще неизвестно, — сварливо огрызается мадам Новак, механически шевеля спицами. — Давайте только побыстрее, если можно, господа. Я тут с вами прохлаждаюсь, а дело стоит.

Вводят Гэри Северна. Под охраной. Он теперь все время под охраной.

Все происходит очень быстро. Смерть не любит медлить.

Мадам Новак поднимает взор. Фиксирует введенного. Кивает.

— Он. Он убегал. Как выстрелили, так сразу и побежал.

Гэри Северн молчит.

Молчит и Эрик Роджерс, один из детективов.

Следующий очевидец — мистер Сторм, по профессии бухгалтер-экономист. Мистер Сторм работает с числами. Человек он добросовестный. Различает вторую строку снизу лучше всех присутствующих, хотя до миссис Новак ему далеко. На нем, однако, очки. Очки украшали его нос и в момент, когда убегающий убийца смел его с тротуара, да еще и выстрелил в него, чудом промахнувшись. Мистер Сторм быстро соображает. В тот весьма существенный момент он четко осознавал, что следует замереть, притвориться мертвым, чтобы не спровоцировать второй выстрел, менее для него удачный.