Толкач

– Почему они вас прислали? – спросил он. – Неужели не могли подождать официального отчета? Что за спешка?

– Карелла попросил меня поговорить с вами, мистер Соумс, – сказал Клинг. – Я не знаю почему, но ему нужны сведения уже сейчас, и он решил не ждать официального отчета.

– Не понимаю, почему он не может ждать, – сказал Соумс. – Все другие ждут. За все годы моей работы здесь не было случая, чтобы кто-то не ждал отчета. Почему же Карелла не может подождать?

– Я был бы вам признателен, если...

– Вы почему-то думаете, будто всякий имеет право ворваться в лабораторию и требовать немедленных результатов. Может, по-вашему, нам делать нечего? А вы знаете, сколько трупов у нас ждут исследования?

– Сколько? – спросил Клинг.

– Не надо вдаваться в детали, – посоветовал Соумс. – Я хочу только сказать, что вы ведете себя дерзко. Если бы я не был врачом и джентльменом, то сказал бы, что у меня от вас уже в заднице свербит.

– Сожалею, что беспокою вас. Но...

– Если бы вы действительно сожалели, то и не беспокоили бы. Может, вы думаете, что мне приятно печатать отчет? Я печатаю двумя пальцами, как и все остальные мои сотрудники. Вы знаете, сколько мне не хватает сотрудников? И могу ли я в таких условиях уделять каждому случаю специальное внимание? Все приходится делать как на конвейере. Маленький сбой в работе, и все летит к чертям. Почему вам не подождать отчета?

– Потому что...

– Хорошо, хорошо, хорошо, – сказал Соумс с раздражением. – Устроить столько шума из-за какого-то паршивого наркомана! Карелла считает это самоубийством?

– Он... мне кажется, ждет вашего заключения на этот счет. Вот почему он...

– Вы хотите сказать, что он сомневается?

– Ну, по... по внешним признакам... короче говоря, он не совсем уверен, что мальчишка умер от асфиксии.

– А как вы думаете, мистер Клинг?

– Я?

– Да. – Соумс сдержанно улыбнулся. – Вы.

– Я... я не знаю. Я в первый раз... в первый раз видел повешенного.

– Вы знаете, что такое странгуляция?

– Нет, сэр, – сказал Клинг.

– Может, вы думаете, что я прочитаю вам курс патологической анатомии? Может, нам следует проводить семинары, для каждого невежественного детектива?

– Нет, сэр. Я не хотел...

– Речь не идет об обычном повешении, – перебил его Соумс. – Я имею в виду повешение на виселице палачом, когда неожиданность падения ломает жертве шею. Мы говорим о странгуляции, о смерти от асфиксии. Вы хоть что-нибудь знаете об асфиксии, мистер Клинг?

– Нет, сэр. С удушением я...

– Никто не говорит об удушении, мистер Клинг, – сказал Соумс, которого равно раздражали и незнакомцы, и их невежество. – Удушение в криминологии подразумевает использование рук. Самого себя задушить невозможно. Мы обсуждаем сейчас асфиксию, вызванную сдавливанием шейных артерий и вен с помощью веревок, проводов, полотенец, подтяжек, ремней, бинтов, чулок и других подручных предметов. В случае с Анибалом Эрнандесом средством странгуляции, насколько я понимаю, была веревка.

– Да, – подтвердил Клинг, – веревка.

– Если бы мы имели дело со странгуляцией, давление веревки на шейные артерии... – Соумс сделал паузу. – Шейные артерии, мистер Клинг, снабжают мозг кровью. Если их перекрыть, кровоток останавливается, что приводит к кислородному голоданию мозга и потере сознания.

– Понял, – сказал Клинг.

– Поняли? Давление в черепной коробке возрастает, а поскольку веревка перекрывает и вены, прекращается отток крови от мозга. В конце концов наступает собственно странгуляция, или асфиксия, которая и вызывает смерть потерявшего сознание человека.

– Да, – сказал Клинг, сглотнув слюну.

– Асфиксия, мистер Клинг, определяется как терминальное состояние, вызываемое недостатком в крови кислорода и избытком двуокиси углерода.

– Это... это очень интересно, – вяло пробормотал Клинг.

– Я в этом убежден. Мое медицинское образование стоило моим родителям около двадцати тысяч долларов. Ваше медицинское образование обходится вам дешевле. Вы пока тратите только свое время, впрочем, и мое тоже.

– Я прошу прощения, если...

– Цианоз при асфиксии весьма обычен. Однако...

– Цианоз?

– Синюшность трупа. Однако, чтобы определить, явилась ли причиной смерти асфиксия, требуются дополнительные исследования. К примеру, горла. Тестов великое множество. И конечно, цианоз наблюдается при различных отравлениях.

– Вот как?

– Да. Изучая возможность отравления, мы исследовали мочу, содержимое желудка и кишечника, кровь, мозг, печень, почки, кости, легкие, волосы, ногти и мышечную ткань. – Соумс помолчал, а потом сухо добавил: – Мы здесь иногда работаем.

– Да я, собственно...

– А не занимаемся, как многие считают, некрофилией.

– Я так не считаю, – вставил Клинг, не совсем уверенный в значении слова «некрофилия».

– И что же? – спросил Соумс. – Что вы получите, сопоставив все данные? Асфиксию?

– А что получили вы? – поинтересовался Клинг.

– Вам следует дождаться отчета, – сказал Соумс. – Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы.

– Так это асфиксия?

– Нет. Не асфиксия.

– Тогда что же?

– Алкалоидное отравление.

– Какое?

– Передозировка героина, если быть совсем уж точным. Значительная передозировка. Намного больше смертельной дозы в две десятых грамма. – Соумс помолчал. – Того героина, который получил наш молодой друг Эрнандес, достаточно, чтобы убить – прошу прощения за грубое сравнение, мистер Клинг, – быка.

Глава 5

Дел было невпроворот.

Питеру Бернсу казалось, что дел всегда больше, чем времени и сил, и он часто жалел, что у него не две головы и не четыре руки. С одной стороны, он понимал, что нечто подобное может быть во всякой профессии, а с другой стороны, не очень-то считаясь с логикой, убеждал себя, что таких крысиных бегов, как в полиции, нигде больше нет.

Лейтенант Питер Бернс командовал детективами, которые считали 87-й участок своим домом. В каком-то смысле это и был их дом – примерно в том, в каком ржавое десантное судно на Филиппинах в конце концов становится домом для моряка из Детройта.

Здание, в котором помещался полицейский участок, очень уютным не назовешь. Вы не нашли бы в нем каких-то особых ситцевых занавесок, ни уютной кухни, ни современного мусоропровода, ни удобных стульев, ни собаки по кличке Рекс, которая влетает в гостиную с домашними тапочками в зубах. Его холодный каменный фасад выходил на Гровер-парк, по которому на юге проходила граница участка. Войдя в подъезд, вы попадали в квадратное помещение с голым деревянным полом и барьером, похожим на те, что ставят в суде. На барьере стояла строгая табличка:

«За барьер не заходить». Вошедшего встречал дежурный лейтенант или дежурный сержант, оба вежливые, энергичные и очень внимательные.

На первом этаже находились также камеры предварительного заключения, а на втором, за затянутыми сеткой окнами (окрестные мальчишки имели обыкновение швырять камни во все, хоть как-то связанное с законом) – раздевалка, канцелярия, следственный отдел и другие разнообразные клетушки, среди которых упоминания заслуживают мужской туалет (с писсуарами) и кабинет лейтенанта Бернса (без таковых).

Лейтенант любил свой кабинет. Он занимал его уже много лет и привык уважать это помещение, как садовник уважает старую истрепанную перчатку, которой для прополки пользуются невесть сколько. В таком участке, как 87-й, сорняки разрастались иногда слишком уж буйно, и в такие моменты Бернс жалел, что у него нет еще одной головы и лишней пары рук.

День Благодарения прошел трудно, а наступающее Рождество обещало быть еще хуже. Казалось, что каждый приближающийся праздник жители участка Бернса старались отметить многочисленными преступлениями. Поножовщиной в Гровер-парке никого не удивишь, но с приближением праздников его зеленые лужайки то и дело окрашивались кровью. За прошедшую неделю в парке было зарегистрировано шестнадцать драк с поножовщиной.