Счет по-венециански

Тогда комиссар снова обратился к коллеге:

— Эта женщина не должна ни с кем контактировать, ни из квестуры, ни откуда бы то ни было еще. Это ясно?

— Да, синьор, — отозвалась офицер ди Чензо. — Я должна оставаться с ней, синьор?

— Да, пока кто-нибудь вас не сменит, — ответил Брунетти и добавил, обращаясь к Черони:

— А с вами, синьора, мы еще пообщаемся попозже, сегодня утром.

Та кивнула, но ничего не сказала. Она встала и вышла вслед за ди Чензо, а он остался сидеть в своем кабинете, прислушиваясь к походке двух женщин: ровному и твердому шагу офицера и цокающему звуку каблуков синьоры Черони, звуку, за которым он следовал до Пьяццале Рома, звуку, который привел его к убийце троих человек.

Он написал краткий отчет: изложил суть своего разговора с синьорой Черони, отметил, что она отказалась вызывать своего адвоката и делать официальное признание. Этот документ он оставил дежурному с просьбой передать его лично вице-квесторе Патте или лейтенанту Скарпе — тому из них, кто первым появится на работе.

Дома Гвидо оказался часов в пять и сразу нырнул под одеяло рядышком с Паолой. Она пошевелилась, повернулась, уронила руку ему на лицо и пробормотала что-то невнятное. Уже засыпая, он вспомнил не лицо умирающей женщины, а Кьяру в обнимку с собачкой по имени «Гав». «Дурацкая кличка», — подумал он и уснул.

Глава 28

Проснувшись, Брунетти обнаружил, что Паола уже ушла и оставила ему записку, где сообщалось, что Кьяра вроде бы пришла в себя и спокойно отправилась в школу. Это послужило ему некоторым утешением, но чувство вины и жалости к дочке все еще не оставляло его. Он выпил кофе, долго стоял под душем и снова пил кофе, не в силах стряхнуть тяжелую пелену, сковавшую и душу и тело после вчерашней ночи. Ему вспомнилось время, когда он мог мгновенно включиться в работу после бессонной ночи или пережитого потрясения и трудиться дни напролет, не зная отдыха, если понимал, что делает это во имя истины или справедливости. Больше он так не мог. Нет, духом он вовсе не ослаб, даже наоборот, а вот тело уже подводило, ничего не попишешь.

Он заставил себя не думать об этом и вышел на улицу. Он шел и радовался колючему холодному воздуху и толпам спешащих по своим делам людей. Проходя мимо газетного киоска, он не удержался и глянул на заголовки, нет ли информации о вчерашнем ночном аресте, — хотя прекрасно понимал, что это невозможно.

Было уже почти одиннадцать, когда он добрался до квестуры. Коллеги приветствовали его как обычно: кто кивал, кто отдавал честь; если Гвидо и задело, что ни один из них не подошел к нему и не поздравил его с тем, что он, Брунетти, в одиночку задержал убийцу Тревизана, Фаверо и Лотто, он, понятное дело, не подал виду.

На столе в кабинете его ждали две записки от синьорины Элеттры. В обеих говорилось, что с ним желает поговорить вице-квесторе Патта. Он тут же спустился и обнаружил синьорину Элеттру на рабочем месте.

— Он у себя?

— Да. — Она подняла на него глаза, но не улыбнулась, как обычно, и добавила: — Он в плохом настроении.

Брунетти удержался от замечания, что это его обычное состояние, и спросил:

— Из-за чего?

— Из-за перевода.

— Чего-чего? — Брунетти не слишком интересовало, что там еще за перевод, но ему просто всегда хотелось оттянуть разговор с Паттой, а недолгая беседа с синьориной Элеттрой была на данный момент самым приятным способом сделать это.

— Перевод заключенной, которую вы арестовали сегодня ночью. — Она отвернулась от комиссара, чтобы ответить на телефонный звонок. — Да? — сказала она и, выслушав собеседника, ответила: — Нет, не могу.

Положив трубку, она снова посмотрела на Брунетти.

— Что произошло? — тихо спросил Брунетти. Интересно, слышит ли синьорина Элеттра, как бешено колотится его сердце?

— Сегодня утром, очень рано, позвонили из министерства юстиции. Сказали, что ее следует перевести в Падую. Немедленно.

Брунетти навалился на стол, опираясь на него обеими руками.

— А кто принял звонок?

— Не знаю. Кто-то из дежуривших внизу. Это случилось еще до того, как я пришла на работу. Потом, часов в восемь, пришли люди из Особого отдела с какими-то бумагами.

— И они ее забрали?

— Да. Увезли в Падую.

Элеттра с испугом заметила, как руки комиссара сжимаются в кулаки и на отполированной поверхности ее стола остаются восемь светлых дорожек от его ногтей.

— Что с вами, комиссар?

— Она добралась до Падуи?

— Я не знаю, — сказала она и посмотрела на часы. — Прошло уже три часа. Наверное, они уже там.

— Позвоните им, — проговорил Брунетти хриплым голосом.

Поскольку она не шевельнулась, оторопело глядя на него, он повторил чуть громче:

— Позвоните им. Позвоните делла Корте. — Она и глазом моргнуть не успела, как Гвидо схватил ее телефон и стал яростно нажимать на кнопки.

Делла Корте снял трубку на третий звонок.

— Это Гвидо. Она у вас? — выпалил Брунетти без всяких объяснений.

— Чао, Гвидо. Вы о ком? Я не понял вопроса?

— Я вчера арестовал женщину. Она убила всех троих.

— Она призналась в этом? — спросил делла Корте.

— Да. Призналась во всех трех убийствах.

Делла Корте восхищенно присвистнул:

— Я ничего об этом не знаю. А почему, собственно, вы звоните мне? Вы где ее взяли?

— Здесь. В Венеции. Но сегодня с утра пришли какие-то люди из Особого отдела и забрали ее. Их прислал кто-то из министерства юстиции. Им приказали перевести арестованную в Падую.

— Это же полный бред! — воскликнул делла Корте. — Задержанный содержится в том городе, где был произведен арест, вплоть до предъявления официального обвинения. Это каждый знает. — Он перевел дух. — Ей было предъявлено обвинение?

— Я не знаю. Думаю, что нет. Прошло ведь так мало времени.

— Погоди, я попробую выяснить. Перезвоню, как только что-нибудь узнаю. Как ее зовут?

— Черони. Регина Черони, — только и успел сказать Брунетти. Делла Корте повесил трубку.

— Что-то не так? — спросила синьорина Элеттра встревоженно.

— Не знаю, — сказал Брунетти. Ни слова больше не говоря, он шагнул к двери Патты и постучал.

— Войдите.

Брунетти толкнул дверь и быстро вошел. Он заставил себя не говорить ни слова, надеясь уловить настроение шефа до того, как придется что-то ему объяснять.

— Что это за история с переводом арестованной в Падую? — спросил Патта требовательным тоном.

— Мне об этом ничего не известно. Я задержал ее вчера ночью. Она призналась в убийстве всех троих: Тревизана, Фаверо и Лотто.

— Где призналась?

Брунетти смутила такая постановка вопроса.

— В машине.

— Ее машине?

— Я проследил за ней, довел от дома до Пьяццале Рома. Я провел с ней несколько часов, а потом привез обратно, в Венецию. Она рассказала мне, как убивала. И почему.

Патту, похоже, это вовсе не интересовало.

— Она сделала официальное признание? При свидетелях?

Брунетти покачал головой:

— Мы оказались здесь в четыре утра. Я спросил, не хочет ли она пригласить своего адвоката. Она отказалась. Я спросил, не хочет ли она сделать заявление. Она опять-таки отказалась. Я приказал отвести ее в камеру. Офицер ди Чензо сопроводила ее в женское отделение.

— И арестованная так и не сделала ни заявления, ни признания?

Не было никакого смысла тянуть с ответом, и Брунетти сказал:

— Нет. Я рассчитывал получить его утром.

— Ах, рассчитывали получить его утром? — передразнил его Патта, неприятно растягивая слова.

— Да.

— Теперь это вам вряд ли удастся, вам не кажется? — спросил Патта, даже не пытаясь скрыть свое негодование. — Ее ведь увезли в Падую.

— Она доехала? — перебил начальника Брунетти. Патта устало опустил глаза.

— Может, вы все-таки дадите мне договорить, комиссар?

Брунетти кивнул, но ни слова не сказал.

— Так вот, как я уже сказал, — Патта сделал паузу, подчеркивавшую, что его перебили, — арестованную перевели в Падую. Вас в это время на месте не было. Признания вы от нее не получили, а ведь это, как вы знаете, комиссар, одна из основ нашей с вами работы. Теперь она в Падуе, и, надеюсь, вы понимаете, что это означает. — И Патта вновь сделал драматическую паузу, рассчитывая, видимо, что Брунетти признает всю глубину проявленной им некомпетентности.