Счет по-венециански

Брунетти показалось, что она не собирается продолжать свой рассказ, и он спросил:

— Так вы их видели?

— О да! Я их видела. Три штуки.

— Где?

— Дома у Лотто. Он единственный жил по-холостяцки, вот мы к нему и отправились.

— И что?

— И мы посмотрели те кассеты. Тогда я и решила.

— Что решили?

— Решила их убить.

— Всех троих?

— Конечно.

Гвидо помедлил минутку и спросил:

— За что?

— За то, что они по-настоящему наслаждались этими фильмами. Хуже всех был Фаверо. Он настолько возбудился во время второго фильма, что ушел из комнаты. Не знаю, куда он отправился, но не возвращался до конца просмотра.

— А двое других?

— Они тоже завелись, и еще как. Но поскольку они-то уже все это видели, и не по одному разу, они все-таки держали себя в руках.

— Интересно, мы с вами видели одно и то же или нет?

— На вашей кассете женщину в конце убивают?

— Да.

— Тогда это одно и то же. Женщину насилуют, как правило, несколько человек, а потом убивают. — По эмоциональности ее описание могло сравниться разве что с пересказом учебного фильма для стюардесс.

— Сколько всего было кассет?

— Не знаю. Как минимум семь, не считая тех трех, которые я видела. Последние были предназначены для копирования и распространения.

— Что вы им сказали, когда посмотрели кассеты?

— Сказала, что должна подумать день-другой. Сказала, что у меня есть один знакомый в Брюсселе, который, возможно, заинтересуется покупкой копий для бельгийского и голландского рынков. Но сама я уже точно знала, что убью их. Осталось только найти подходящий способ сделать это.

— Но почему все-таки?

— Что «почему»? Почему решила убить или почему решила сначала подождать?

— Почему решили убить?

Она слегка сбавила скорость, видя, что впереди идущая машина притормаживает перед поворотом направо. Когда она скрылась из виду, синьора Черони поглядела на Брунетти и сказала:

— Я очень много думала над этим, комиссар. Должно быть, решающим стало наслаждение, которое они получали от этих фильмов; подобного я от них не ожидала. Я сидела и наблюдала за ними и видела, что они не просто считают нормальным смотреть такое, но и не видят ничего плохого в том, чтобы заказывать новые записи.

— И они это делали?

Она снова уставилась на дорогу.

— Право, комиссар, не валяйте дурака! Если существует спрос, должно появиться и предложение. Тревизан и иже с ним этот рынок породили, так что перед ними стояла новая задача: обеспечить регулярные поставки. Еще до того, как я посмотрела кассеты, я слышала, как Тревизан и Лотто говорили о том, что надо послать факс в Сараево и заказать новые фильмы. Для них это было так же естественно, как связаться с виноделом, чтобы заказать ящик вина, или отдать распоряжение брокеру, чтобы тот купил или продал какие-нибудь акции. Для них это было не более чем бизнесом.

— А потом вы увидели, что на кассетах?

— Да. Увидела.

— И тогда вы задумались, можно ли считать грехом убийство таких людей?

— Вот об этом я и толкую. Это не могло быть грехом. Это было на сто процентов справедливо. С самого начала у меня даже сомнения не возникало. И если вы спросите меня, сделала ли бы я это снова, я отвечу: да, сделала бы.

— Это потому, что те женщины родом из Боснии? Потому что они мусульманки?

Ему показалось, что этот вопрос заставил ее усмехнуться.

— Мне совершенно не важно, кто эти женщины. Кем они были. Они мертвы, и им это тоже не важно, бедняжкам. — Она подумала немного и подтвердила: — Нет, все-таки это не имело для меня никакого значения. — Она снова оторвала глаза от дороги и посмотрела на него. — Люди говорят о человечности, о преступлениях против человечности, так ведь, комиссар? В газетах печатают об этом длинные статьи, политики посвящают этому свои речи — все говорят, говорят, говорят, и только! И никто ничего не предпринимает. Одна говорильня да благие намеренья, а вокруг такое творится; мало того, что женщин насилуют и убивают, надо еще весь этот ужас заснять, чтобы потом смотреть скуки ради. — В ее голосе слышалась злость, но при этом речь не ускорялась, а, наоборот, замедлялась. — И тогда я решила остановить их. Потому что больше никто и ничто не могло их остановить.

— Вы же могли обратиться в полицию.

— И дальше что? За что бы вы их арестовывали? Разве то, чем они занимались, это преступление?

Брунетти не знал ответа на ее вопрос, и ему было стыдно в этом признаться.

— Так как, это преступление?

— Не знаю, — проговорил Брунетти. — Но вы могли по крайней мере рассказать о ввозе проституток. Это бы их остановило.

Она рассмеялась в голос и сказала:

— Комиссар, вы что же, не понимаете простых вещей? У меня и в мыслях не было останавливать ввоз девочек в страну. Я неплохо жила с этого. Какой же мне был резон их закладывать?

— А как же то, что они творили со всеми этими женщинами? Ведь с ними поступали так же гнусно, как и с вами.

— С ними в любом случае обошлись бы именно так. — Она заговорила быстрее, но от раздражения, а не от злости. — Они бы и у себя на родине становились шлюхами и жертвами насилия.

— Но ведь здесь их еще и убивали, разве не так?

— Ну что вы хотите от меня услышать, комиссар? Что я мстила за всех несчастных убитых проституток мира? Так ведь это не так. Я пытаюсь объяснить вам, почему я это сделала. Если бы их арестовали, выплыла бы моя с ними связь. Меня бы тоже арестовали. А что дальше? Они провели бы пару месяцев в тюрьме, до суда, а потом что? Штраф? Лишение свободы на один год? Или на два? Думаете, это достаточное наказание за то, что они сделали?

Брунетти устал спорить с этой женщиной о вопросах этики.

— Как вы это сделали? — Он решил вернуться к фактам.

— Мне было известно, что Тревизан ужинает в Падуе вместе с Фаверо. Я знала, каким поездом Тревизан обычно возвращается в Венецию. Я села на тот же поезд. Это было нетрудно: купе первого класса всегда остаются пустыми.

— Он вас узнал?

— Не знаю. Все произошло очень быстро.

— Где вы достали пистолет?

— Друг помог, — только и сказала она.

— А как было с Фаверо?

— Во время нашего, ужина он вышел в туалет, и я подсыпала барбитураты ему в вино. В «Вин-Санто». Я уговорила его заказать полбутылки на десерт, а на самом деле я знала, что сладкое вино не даст ему почувствовать вкус таблеток.

— А дальше? У него дома?

— Мы договаривались, что он подбросит меня до станции, чтобы я могла вернуться в Венецию. Но по пути он заснул на светофоре. Я перетащила его на пассажирское место, сама села за руль и отвезла его домой. У него в гараже двери открываются автоматически. Я нажала кнопку, мы заехали. Я пересадила его на водительское место, не заглушила двигатель и захлопнула дверцу. Потом снова нажала на кнопку, чтобы закрыть гараж, и выскочила оттуда, пока дверь закрывалась.

— А Лотто?

— Он позвонил мне, сказал, что беспокоится и хочет поговорить со мной о том, что происходит. — Брунетти слушал и наблюдал за тем, как профиль собеседницы то появляется, то исчезает в свете фар проезжающих мимо машин. Ее лицо оставалось абсолютно спокойным. — Я сказала ему, что нам лучше встретиться за пределами города. Он согласился подъехать в Доло. Я приехала раньше, а когда он припарковался, села к нему. Он был в полной панике. Он считал, что это его сестра убила мужа и Фаверо, и хотел узнать мое мнение. Он страшно боялся, что теперь она убьет и его. Чтобы заправлять бизнесом в одиночку. Вернее, с любовником.

Она съехала на обочину, пропустила ехавшую позади них машину, потом развернулась, и они поехали по той же дороге обратно.

— Я сказала ему, что сестры опасаться не стоит. Он сразу расслабился. Я не помню, сколько раз я в него выстрелила. Потом я пересела в свою машину и уехала. Машину оставила на Пьяццале Рома.

— Пистолет?

— Он у меня дома. Я не хотела его выбрасывать, пока не закончу дело.