Не оглядывайся!

Хальвор взял бутерброд из миски и включил компьютер. Ему нравились звуки фанфар и лучи синего света, озарявшие комнату, когда включался компьютер. Каждый звук был для него праздником. Ему казалось, что его, Хальвора Мунтца, приветствуют как важную персону, как будто его ждали. Сегодня у него было странное выражение лица. Он был настроен на черный юмор, который любила Анни. Она часто подбодряла его фразами «Отвяжись», «Нет входа» и «Отцепись». Именно так она говорила, когда он клал руку ей на плечи, очень осторожно и по-дружески. Но она всегда говорила это ласково. А когда он осмеливался попросить о поцелуе, она угрожала откусить ему вытянутые губы. Голос говорил совсем другое. Конечно, это не могло утешить его, но помогало пережить неудачу. В результате он так никогда и не добрался до нее. Тем не менее, он был уверен: в конце концов она бы разрешила ему. Они часто лежали совсем близко, отбирая друг у друга тепло. Это уже было неплохо: лежать в темноте под одеялом, прижимаясь к Анни, и слушать тишину за окном, не нарушаемую криками отца. Отец больше не сможет наброситься и сорвать с него одеяло, отец больше никогда не достанет его. Безопасность. Привычка, чтобы кто-то лежал рядом, как долгие годы лежал младший брат. Слышать чужое дыхание и чувствовать тепло у лица. Почему она вообще все это записала? И что именно? И поймет ли он это, когда наконец найдет? Он жевал хлеб с печеночным паштетом и слушал, как в гостиной орет телевизор. Его немного беспокоило, что бабушка сидит вечерами одна и будет продолжать сидеть так, пока он не угадает наконец пароль и не узнает тайну Анни. Это что-то темное, думал он, если до этого так тяжело добраться. Что-то темное и опасное, о чем нельзя говорить вслух, можно только записать и запереть под замком. Как будто речь шла о жизни и смерти. Он написал эти слова. Написал: «Жизнь и смерть». Ничего не произошло.

У фру Йонас наступил обеденный перерыв. Она выглянула из задней комнаты с хлебцем в руке, одетая в тот же самый красный костюм, в котором она была при их первой встрече. Она выглядела задумчивой. Еду на вощеной бумаге она отодвинула в сторону, словно давая ему понять, что неправильно было бы жевать, говоря об Анни. Она сосредоточилась на кофе.

– Что-нибудь произошло? – спросила Астрид и сделала глоток из термокружки.

– Сегодня мы будем говорить не об Анни.

Она подняла кружку и посмотрела на него, округлив глаза.

– Сегодня мы поговорим об Эскиле.

– Прошу прощения?

Полный рот превратился в маленькую узкую щель.

– Я пережила это, оставила это позади. И, если мне позволено будет сказать, это стоило мне больших усилий.

– Я сожалею, что не могу быть более тактичным. Меня интересуют некоторые детали, касающиеся смерти мальчика.

– Почему?

– Я не обязан отвечать, фру Йонас, – мягко сказал он. – Просто ответьте на мои вопросы.

– А что, если я откажусь? Что, если я не смогу пройти через это еще раз?

– Тогда я пойду своей дорогой,- тихо сказал он.- И оставлю вас подумать немного. Потом приду еще раз с теми же вопросами.

Она отодвинула кружку, сложила руки на коленях и выпрямилась. Как будто ждала именно этого и решила стоять до конца.

– Мне это не нравится,- натянуто сказала она. – Когда вы приходили сюда говорить об Анни, мне не могло прийти в голову отказаться сотрудничать с вами. Но раз речь зашла об Эскиле – вам придется немедленно уйти.

Ее руки нашли друг друга и сплелись. Она явно была испугана.

– Как раз перед тем как он умер, – сказал Сейер и посмотрел на нее в упор, – он так толкнул свою тарелку, что она упала на пол и разбилась. Вы это слышали?

Вопрос ее поразил. Она удивленно взглянула на Сейера, как будто ждала чего-то другого, возможно, более страшного.

– Да, – быстро ответила она.

– Вы слышали это? Значит, вы не спали?

Он внимательно наблюдал за ее лицом и заметил, как по нему промелькнула легкая тень. Он повторил вопрос:

– Значит, вы не спали и слышали жужжание электробритвы?

Она склонила голову.

– Я слышала, как Хеннинг пошел в ванную и как хлопнула дверь.

– Как вы поняли, что он пошел в ванную?

– Мы долго жили в том доме, у каждой двери был собственный звук.

– А перед этим? Что вы слышали, прежде чем он ушел?

Она снова помедлила, копаясь в памяти.

– Их голоса на кухне. Они завтракали.

– Эскиль ел вафли, – осторожно заметил он. – Это было обычным делом? Вафли на завтрак? – Он постарался, чтобы вопрос прозвучал иронично.

– Вероятно, он выклянчил их, – устало сказала она. – Он всегда получал, что хотел. Эскилю нелегко было сказать «нет», это тут же вызывало у него приступ. Он не терпел, когда ему противоречили. Это было как дуть на угли. А Хеннинг не был особенно терпеливым, он не мог терпеть его крики.

– Значит, вы слышали, как мальчик кричал?

Астрид вырвала одну руку из другой и снова взяла кружку.

– Он постоянно издавал массу звуков, – сказала она, обращаясь к пару, который поднимался от кофе.

– Они ссорились, фру Йонас?

Она слегка улыбнулась.

– Они всегда ссорились. Он требовал вафли. Хеннинг сделал ему бутерброд, который он не хотел есть. Вы же знаете, как это бывает, мы делаем все, что в наших силах, чтобы наши дети поели, так что он, вероятно, в конце концов дал ему эти вафли или, может быть, Эскиль сам их заметил. Они стояли на скамейке, накрытые полиэтиленом, оставшиеся с вечера.

– Вы слышали какие-нибудь слова? Которые они друг другу говорили?

– Да чего вы, собственно говоря, добиваетесь?! – резко выкрикнула она. Ее глаза поменяли цвет. – Вы можете поговорить об этом с Хеннингом, меня там не было. Я была на втором этаже.

– Вы думаете, ему есть что мне рассказать?

Тишина. Она сложила руки на груди, как будто исключила его из беседы. Страх нарастал.

– Я не хочу говорить о Хеннинге. Он мне больше не муж.

– Это потеря ребенка разрушила ваш брак?

– Вообще-то, нет. Он бы все равно треснул. Мы слишком надорвались.

– Это по вашей инициативе вы расстались?

– Какое это имеет отношение к делу? – язвительно спросила она.

– Вероятно, никакого. Я просто спрашиваю.

Она положила обе руки на стол, ладонями вверх.

– Когда Хеннинг нашел Эскиля возле стола, что он сделал? Он закричал, позвал вас?

– Он просто открыл дверь в спальню. Меня поразило, как тихо вдруг стало, ни звука из кухни. Я села на постели и закричала.

– Есть ли что-то, что осталось для вас неясным в связи с тем несчастным случаем?

– Что?

– Вы разговаривали с мужем о том, что произошло? Вы его о чем-нибудь спрашивали?

Он снова увидел страх, мелькнувший в ее глазах.

– Он все мне рассказал, – сдержанно ответила она. – Он был в отчаянии. Чувствовал свою вину за случившееся, что он не уследил. А с этим не так-то просто жить. Он не смог, я не смогла. Нам пришлось пойти каждому своей дорогой.

– Но в несчастном случае не было ничего, чего бы вы не поняли или вам не объяснили?

Большие глаза Сейера, цвета мокрого асфальта, излучали мягкость, потому что он чувствовал: сидящая перед ним женщина находится на грани чего-то, что возможно, если ему повезет, выплеснется сейчас через край.

Ее плечи задрожали. Он терпеливо ждал, зная, что нельзя двигаться, нарушать тишину или как-либо еще мешать ей. Она приближалась к тайне. Он провел множество подобных разговоров и чувствовал, как сгущается воздух вокруг них. Ее что-то беспокоило, что-то, о чем она не осмеливалась думать.

– Я какое-то время слушала, как они кричали друг на друга, – прошептала она. – Хеннинг был в ярости, у него бурный темперамент. Я накрыла голову подушкой, я боялась слушать дальше…

– Продолжайте.

– Я слышала, как шумел Эскиль – наверное, он сидел и бил по столу кружкой, – а Хеннинг ругался и хлопал дверцами буфета.

– Вы различали отдельные слова?

Теперь задрожала ее нижняя губа.