Тьма в бутылке

В тот же миг отчетливо послышалось, как мужчина за дверью начал молиться.

«Удержи наши языки, Господи, от страшных неправедных слов, и праведных слов, не вполне соответствующих истине, и чистой правды беспощадной. Ради Иисуса Христа», — молился он по-шведски.

Он отказался даже от своего родного языка.

«Удержи наши языки» и «мы с ним больше не общаемся», сказал он. Черт возьми, что значат эти фразы? Им возбранялось говорить о Трюггве? Или он имел в виду Поула? Дело в том, что оба мальчика оказались изгнаны из-за того самого происшествия? Они оказались недостойны Царства Божьего? Все дело в этом?

В таком случае это никоим образом не касалось государственного служащего при исполнении.

«И что теперь?» — размышлял он. Может, все же стоит позвонить в полицейское управление в Карлсхамн и попросить их о помощи? Но каким образом он аргументирует свою просьбу, будь она неладна? Ведь семья не сделала ничего противоправного. По крайней мере, насколько ему было известно.

Мёрк покачал головой, беззвучно сбежал по лестнице, сел в машину и, включив заднюю передачу, проехал чуть дальше до более удачного места парковки. Тут он открутил крышку своего термоса и констатировал, что содержимое было ледяным. Мило, подумал он, совсем не это имея в виду. Прошло как минимум десять лет с его последнего ночного выезда, причем тогда это было совсем не добровольное предприятие. Промозглые мартовские ночи в автомобиле без нормального подголовника и с холодным кофе в пластиковой крышке — совсем не к этому он стремился, поступая на работу в полицейское управление. И вот теперь он сидит здесь. Свободный от каких бы то ни было идей, если не считать идиотского въедливого инстинкта, подсказывающего, каким образом следует понимать человеческие реакции и к чему они могут привести.

Этот мужчина из дома на пригорке реагировал неестественно, тут не могло быть сомнений. Мартин Холт вел себя слишком уклончиво, бесцветно и бесчувственно говоря о двух своих старших сыновьях, и в то же время не проявлял никакого интереса относительно того, что привело комиссара копенгагенской полиции в этот скалистый край. Чаще всего понять, что дело нечисто, можно по тому, что люди не задают вопросов и отказываются от излишнего любопытства. И данный случай подтверждал это.

Карл посмотрел в направлении дома, скрытого за поворотом, и поставил чашку с кофе между коленей. Теперь он медленно прикроет глаза. Восстановительные пять минут сна — вот эликсир жизни.

Всего на пару минут, подумал он и, проснувшись через двадцать минут, обнаружил, что все содержимое чашки уже вовсю охлаждает его гениталии.

— Дьявол! — прорычал он, смахивая кофе с брюк. То же ругательство он повторил секундой позже, когда свет автомобильных фар скользнул от дома и двинулся в направлении Роннебю.

Пришлось оставить в покое кофе, который впитывался в сиденье, и схватиться за ручку переключения скоростей. Темнота была, хоть глаз выколи. Едва обе машины оказались за пределами Халлабро, остались только звезды — и фургон впереди на фоне скалистого ландшафта Блекинге.

Так они ехали десять-пятнадцать километров, пока фары не осветили кислотно-желтый дом, стоящий на холме настолько близко к дорожному полотну, что, казалось, при малейшем порыве ветра жуткое строение превратит дорожное движение в полнейший хаос.

Во двор перед домом и свернул фургон — и простоял в течение десяти минут у въезда, прежде чем Карл вышел из машины на обочину и медленно стал подкрадываться к дому.

Только теперь он заметил, что внутри автомобиля сидело несколько человек. Неподвижные и темные силуэты. Всего четыре фигуры разной величины.

Он выждал несколько минут, потратив их на то, чтобы осмотреться. Если не считать цвета, прямо-таки светившегося в темноте, этот дом не представлял собой веселого зрелища. Мусор, какие-то старые железки и древние инструменты. Создавалось впечатление нежилого строения, которое предоставлено само себе уже много-много лет.

Глубокая пропасть разделяет элегантный родовой дом в самом престижном квартале Грэстеда и этот медвежий угол, подумал Карл и проследил взглядом за конусами света от автомобиля, быстро выехавшего из Роннебю и скользнувшего к фронтону дома и припаркованному во дворе автомобилю. На секунду вспышка света осветила заплаканное лицо матери, молодую женщину и двух подростков на заднем сиденье. Все присутствующие в фургоне находились под сильным впечатлением от происходящего. Они сидели молча, с нервными и испуганными выражениями лиц.

Карл подобрался к дому и прислонил ухо к гнилой дощатой стене. Теперь он видел, что только слой краски не давал дому развалиться на части.

Внутри обстановка была накалена. Очевидно, двое мужчин затеяли отчаянную дискуссию, и единство мнений явно не вписывалось в создавшуюся ситуацию. Создавалось ощущение ожесточенного крика и непримиримой интонации.

Когда они замолчали, Карл едва успел заметить мужчину, с силой хлопнувшего дверью и почти бросившегося на водительское место ожидающего фургона.

Колеса взвизгнули, когда автомобиль семьи Холт задним ходом выехал на шоссе и умчался в южном направлении. А Карл сделал свой выбор.

Этот вопиюще страшный желтый дом словно что-то шептал ему.

А он слушал во все уши.

На именной табличке было написано «Мамочка Бенгтссон», однако женщина, отворившая желтую дверь, никак не могла прозываться «мамочкой». Двадцати с небольшим лет, светловолосая, с кривоватыми передними зубами и весьма прелестная, как сказали бы в минувшие времена.

Все-таки в Швеции что-то было.

— Да, я исхожу из того, что мое появление здесь в той или иной степени ожидаемо. — Он показал ей свое удостоверение. — Я найду тут Поула Холта?

Она затрясла головой, но улыбнулась. Если происходивший здесь только что скандал действительно был серьезным, значит, она держалась от него на расстоянии.

— Ну, а Трюггве?

— Войдите внутрь, — коротко ответила она и указала на ближайшую дверь. — Трюггве, вот он и пришел! — прокричала она в гостиную. — Я пойду прилягу, хорошо?

Она улыбнулась Карлу так, словно они были давними друзьями, и оставила их наедине со своим парнем.

Он был длинным и тощим, как голодный год, но чего можно было ожидать? Карл протянул руку и получил в ответ крепкое рукопожатие.

— Трюггве Холт, — представился парень. — Да, мой отец предупредил меня.

Карл кивнул.

— А у меня создалось впечатление, что вы не общаетесь.

— Это правда. Я изгнан. Я не разговаривал с ними уже четыре года, однако часто видел, как они проезжают мимо.

Его глаза выражали спокойствие. Ни намека на то, что он сильно затронут создавшейся ситуацией или недавней руганью. Так что Карл сразу перешел к делу.

— Мы нашли бутылку с письмом, — начал он и сразу же отметил волнение на самоуверенном лице юноши. — Да, скажем так, ее уже много лет назад выловили у берегов Шотландии, но мы в полицейском управлении Копенгагена получили ее всего восемь-десять дней назад.

Тут произошла перемена. Причем потрясающая, и причиной ее стало словосочетание «бутылка с письмом». Словно именно оно накрепко застряло в голове парня и переполняло его изнутри. Возможно, он только и ждал момента, когда кто-нибудь произнесет его. Возможно, оно и являлось ключом ко всем ребусам, наполнявшим его существо. Вот какое действие оно возымело.

Он закусил губу.

— Вы говорите, что нашли письмо в бутылке?

— Да. Вот оно. — Он протянул копию письма молодому человеку.

За пару секунд Трюггве стал ниже на полметра, обернувшись вокруг своей оси и сметя на пол все, что попало под руку. Если бы не рефлекс Карла, то и он растянулся бы на полу.

— Что там такое принесли? — раздался голос возлюбленной. Она появилась на пороге комнаты с распущенными волосами, в футболке, едва прикрывавшей нагие бедра. Девушка уже приготовилась ко сну.

Карл показал на письмо. Она подняла его. Быстро пробежала взглядом и протянула парню.

Затем в течение нескольких минут все молчали.