Темные силы

— Зачем? — Марина захохотала. — У тебя произойдет выброс адреналина, и давление поднимется. О, давай я тебе всяких гадостей наговорю! Я так мужа вылечила недавно, он тоже гипотоник. Заперся в туалете, и прихватило его, с унитаза встать не может. Скребется — помоги, мол. Ну, не дверь же ломать в сортир! Я ему и говорю снаружи: импотент ты хренов, да зачем ты мне такой сдался, сдохни там, только воду не забудь спустить за собой! Что ты думаешь? Быстро давление подскочило, и сам с толчка сполз.

— Не убил потом? — поинтересовалась я, поднимая голову. Действительно, стало лучше.

— Что ты! Благодарил… Ну как ты? Голосочек вроде повеселее, а?

— Да, стало лучше.

— Ну, вот и хорошо. А я чего звоню-то? Твой просил передать.

Понятно. Обиженный муж сам говорить со мной не хочет, подослал напарницу.

— Что передать?

— Он с каких-то твоих бумажек соскобы сделал…

— Какие соскобы?

— Ну, уж это тебе лучше знать.

— А-а! — я вспомнила, что прошлой ночью Сашка действительно соскоблил в отдельные конвертики частички вещества, которым была выполнена подпись на договоре займа, и которым были сделаны надписи на полях Библии. Предполагалось, что он тихо, без всяких постановлений отдаст их на биологию, чтобы там посмотрели, не кровь ли это.

— Ну как ты? Слушать дальше можешь? — заботливо спросила Марина. И, не дожидаясь ответа, продолжила:

— В общем, не буду тебе долго по ушам ездить. Кровь в соскобах — женская, группы разные. «В» третья и нулевая.

Я помолчала, переваривая услышанное.

— Так что, все-таки это кровь?

— А ты думала, варенье?

— Человеческая, что ли?

— Ну естественно! Не свиная же. Ладно, полежи немного, если есть где. А лучше пусть тебя домой отправят.

Марина повесила трубку. Нет, домой мне не хотелось. Что я там, буду лежать в одиночестве и ждать, пока меня взорвут? Фигушки.

Расстроенная, я заставила себя подняться и подойти к зеркалу. Отражение в зеркале превзошло самые худшие мои опасения. Серо-зеленый цвет лица совпадал с тошнотворным настроением, слегка оживляли его черные круги под глазами. Я покачала головой, походила по кабинету, — вроде бы ноги меня держали, и состояние водоросли постепенно отпускали.

Махнув рукой на то, какое впечатление я произвожу на окружающих, я поехала в музей религии. Там было тихо и прохладно; звуки шагов отдавались под гулкими сводами и замирали дальним эхом. Женщина, встретившая меня, —доктор исторических наук Гермгольц Татьяна Игоревна — оказалась миловидной особой средних лет, старомодно одетой, говорила приглушенным голосом, очень ласково, и на меня впервые за последние тревожные дни снизошла благодать. Захотелось остаться тут, в прохладных залах с деликатным эхом, живущим под высокими потолками, где людей явно занимают вечные проблемы, а не всякая суета.

Доктор исторических наук с благоговением взяла потрепанную Библию, которая мне за это время стала внушать неясный трепет. Перелистав ее, она кивнула, так, как будто ей уже все ясно.

— Да, это каббалистическая криптография. Отец Варлам вам абсолютно правильно сказал.

— Отец Варлам? — переспросила я с озадаченным видом.

— Ну да, вы же сказали мне по телефону, что консультировались у местного православного священника. Я отца Варлама хорошо знаю, мы с его женой вместе учились.

— По-моему, он представился по-другому, —робко сказала я, но ученая дама отмахнулась:

— Ну что вы, сомнений быть не может. Хотите, я ему позвоню? Он уже много лет там настоятелем. Храм небольшой, но старинный, удалось им его сохранить. Ну, отец Варлам, представительный такой мужчина, крупный, борода окладистая, нос картошкой… Вспомнили?

— Татьяна Игоревна, а помощники у него какие-нибудь есть? Мы разговаривали с молодым человеком по имени Шандор…

— Шандор? — ученая дама на секунду задумалась. — Такого я не помню. Но, может быть, кто-то из новеньких. Он же не говорил, что он там настоятель?

— Вроде бы нет. Но он сказал, что там десять лет уже работает.

— Десять лет? — удивилась Татьяна Игоревна. — Странно. И вообще… Имя такое странное, Шандор… У православного священника? Нет, это невозможно. Он должен был креститься и принять имя по святцам. Ну, если хотите, я спрошу отца Варлама.

Я кивнула. Интересно, откуда же взялся этот лжесвященник? Специально к нашему появлению там…

Татьяна Игоревна тем временем продолжала листать Библию. Что-то ей там не нравилось.

— Пойдемте ко мне в кабинет, — предложила она, заложив пальцем какую-то страницу.

Я послушно отправилась вслед за ней по узкому коридору, загибавшемуся полукругом. Как тихо, поражалась я про себя, как непохоже на нашу прокуратуру, где все время кто-то хлопает дверьми, кричит, суетится, и над всем этим бардаком витает дух непокоя и тревожности… Уж про милицию я не говорю.

Татьяна Игоревна достала ключ и открыла неприметную дверцу с облупившейся краской, пропустив меня вперед. Я протиснулась в узкий проем и оказалась в довольно большой сводчатой комнате с полукруглыми окнами, начинавшимися от пола. Столы в ряд, как в библиотеке, советские настольные лампы. На столах — бумаги, папки, старинные фолианты, современная научная литература, цветные карандаши, на одном столе — глобус.

Доктор наук присела за свой стол, такой же захламленный, как и все остальные, а мне указала на потертое кожаное кресло с медными заклепками, совсем старинное и оттого симпатичное. Сама она уткнулась в Библию, то и дело переворачивая страницы и сравнивая фрагменты, хмыкая и качая головой. Потом подняла на меня глаза:

— А знаете, это ведь Черная Библия!

— В каком смысле?

— Вы не возражаете, если я закурю? — вместо ответа спросила она. Достала сигареты, ловко прикурила, затянулась и прикрыла глаза. — Извините, что вам не предлагаю, но вы ведь не курите? От вас табаком не пахнет.

— Да, не курю. Но дым переношу спокойно, — тут я покривила душой, меня тошнило от табачного дыма, но я обычно стеснялась сказать об этом курящим, поэтому все вокруг спокойно обкуривали меня, приговаривая: «Ну, Машка привычная, ей дым не мешает…» Что ж, работа моя такая; главное, чтобы комфортно было людям, с которыми я общаюсь, а я потерплю ради того, чтобы им хотелось со мной общаться; а если хочется с кем-то общаться, то и откровенничать захочется, чего же следователю еще желать?