Записки сумасшедего следователя

Ну что ж, все равно это подрываю алиби Владика. По грубым прикидкам, если в два часа он уехал со стадиона, то, дай Бог, лишь к четырем он мог быть в магазине, а к тому времени магазин уже был закрыт. Мы с Имантом подробно обсудили сложившуюся ситуацию, сошлись на том, что надо провести следственный эксперимент, в ходе которого Владимиров покажет, каким маршрутом и с какой скоростью он ехал, и представили его лицо, когда он узнает, что магазинчик-то, где он якобы покупал лак, именно в то время не работал.

При этом я убедительно попросила Иманта никому из остальных членов следственно-оперативной группы не говорить о том, что мы накопали в магазине. Черт его знает, если кто-то сливает информацию за линию фронта, оппоненты могут подготовиться, чего не хотелось бы. А так кроме нас с Имантом да еще директора магазина, которому тоже объявили о режиме секретности, ни одна живая душа ничего не знала.

На следующий день я с оперативником проехалась по предполагаемому маршруту Владимирова. У меня это заняло ровно два часа. Получалось, что он не успевал. Можно было переходить к решительным действиям, тем более что в запасе имелись еще данные о том, что общий друг Артамонова и Владимирова – Поросятина, имевший нездоровую любовь к серьезному оружию, – при посредстве Владимирова прикупил несколько автоматов, украденных из воинской части, а Владик, как опытный сотрудник спецслужбы, обеспечивал безопасность этой сделки: выбрал место для встречи продавцов и покупателя, следил за тем, чтобы не было «хвоста», деньги за автоматы передавались через него. Продавцы вломили Владимирова по самые уши.

Когда мы взяли Владимирова, я, с учетом скрупулезной подготовки и тщательного расчета, в хорошем темпе провела его опознание, оба свидетеля, за ручку приведенные Имантом в РУОП, уверенно ткнули в него пальцем, за этим последовал допрос и арест. Владик, конечно, не сломался, но в этом специфика работы с бывшими коллегами – если они поумнее, они не колются, прекрасно зная, что не они должны доказывать свою невиновность, а мы их вину.

Дальше было опознание Владимирова как человека Хаммера, привязка его к делам Хаммера и покушению на Валентина. Все происходило по классической схеме: «Нет, никакого Хаммера я не знаю». – «Вы предъявляетесь на опознание свидетелю, который утверждает, что видел Вас в офисе у Хаммера».– «Да, я припоминаю, что заходил к нему в офис, так как мне порекомендовали купить у него стройматериалы по дешевке», и так далее, до признания в том, что Владимиров вместе с половиной отделения милиции охранял склады с шоколадом «Черная смерть», который Хаммер украл у другой преступной группировки под прикрытием имени Валентина. Выяснилось, что были разбирательства по поводу шоколада между бывшими и настоящими владельцами, на которые приезжал Владимиров, вооруженный автоматом, выданным ему в отделении якобы для операции по захвату бандитов. Нет, такой начальник службы безопасности в организованной преступной группировке был просто на вес золота!

На следственном эксперименте Имант не присутствовал. Опера вообще не светились во время следственных действий, и во избежание лишних разговоров я даже не дала им допуск к Владимирову в изолятор. Когда видеокамера была включена, я еще раз разъяснила понятым суть эксперимента и попросила их обращать особое внимание на время, Владимиров был спокоен. Его адвокат безучастно смотрел в окно автобуса, на котором мы катались, и за время всего эксперимента не произнес ни слова. Мы проехали по маршруту, указанному Владиком, и наконец прибыли к магазину. Без пяти четыре. «Эксперимент закончен, – объявила я. – Есть дополнения?» – «Да, – лениво сказал Владимиров, – я забыл уточнить, что в тот день магазин работал до четырех».

«Ну как?! Как, черт побери, Холмс, это случилось?! – металась я по своей каморке в прокуратуре на следующий день. – Ведь кроме тебя и меня об этом никто не знал!» Имант мрачно молчал и, похоже, был расстроен не меньше меня.

Значительно позже я посмотрела один занимательный импортный детектив, в котором судебно-медицинский эксперт – он же близкий друг местного полицейского – убивал женщин, действуя в резиновых медицинских перчатках, а потом сам же их и вскрывал, одновременно уничтожая улики. Толковый полицейский раскопал научную статью о возможности идентификации следов рук, оставленных через резиновые перчатки, и показал ее другу-эксперту. Следующее убийство было совершено уже в хлопчатобумажных перчатках. Полицейский, обсуждая этот печальный факт с экспертом, спрашивал: «Почему он сменил перчатки? Ведь об этом знали только ты и я». Друг-эксперт спокойно отвечал: «Одно из двух – или это простое совпадение, или один из нас убийца».

Но тогда я этот фильм еще не смотрела. Я стала еще осторожнее, уже не доверяла добытую информацию вообще никому, кроме Иманта, даже своему начальнику. Информация все равно продолжала утекать, из чего я сделала вывод, любезно подсказанный мне Имантом, о том, что мой кабинет прослушивается.

Как раз в этот период ко мне зашла моя бывшая коллега по районной прокуратуре и, очень стесняясь, сказала, что ее попросили мне передать конкретные люди, – и она назвала этих конкретных людей, из нашей же системы, – что если с головы Владимирова упадет хоть один волос, то моей судьбе не позавидуешь, а пока чтобы я ходила по улицам и оглядывалась. Приятного в этом было мало, особенно мне хотелось оглядываться, когда, плотно поработав, я выходила из прокуратуры поздно ночью и отчетливо осознавала, что на этой пустынной улице можно просто, сидя на лавочке напротив прокуратуры, подождать, когда я выйду, расстрелять меня из автомата и спокойно уйти и никогда не быть найденным.

Тем более что я сама была абсолютно беззащитна и даже не знала, что делать с выданным мне оружием, по причине полного неумения его применять. При этом я страстно хотела научиться стрелять, в смысле – попадать в цель, а не просто нажимать спусковой крючок. Но результаты моих занятий стрельбой были настолько неутешительны, что инструктор стал оставлять меня одну в тире, чтобы никто не сбивал меня с толку пальбой над ухом, показывал, как держать спину, как дышать, я все делала по правилам, а он потом искал по тиру следы от моих пуль и приговаривал: «Нет, я понимаю, что можно в мишень не попасть, но в стене-то должна дырка остаться?!»