Золотой архипелаг

Лица судей не выражали энтузиазма. Спор между двумя фирмами – «Русским земельным фондом» и «Подмосковье-агро» – за обладание ценными землями прославленного в прошлом подмосковного колхоза «Заветы Ильича», ныне пришедшего в упадок, тянулся ни шатко ни валко. Каждая из указанных выше сторон доказывала в Арбитраже, что эти земли теперь принадлежат ей!

Соперники утверждали обратное. Вот и сейчас триумф женщины-адвоката был подмочен тем, что адвокат «Подмосковья-агро» перед ее выступлением заявил, что колхоз «Заветы Ильича» куплен его клиенткой на корню со всеми потрохами. И конечно же присовокупил, что документы об этом свидетельствуют.

Андрей Акулов не замечал скептического выражения судейских лиц. Он никого и ничего не замечал, погруженный в свои мечты. Вокруг него, словно миражи в пустыне, воздвигались корпуса элитного жилья, окруженные зелеными насаждениями, детскими площадками, магазинами, бассейнами, теннисными кортами... Бесплотным духом он незримо проникал в подъезды, входил в гигантские, улучшенной планировки, квартиры, на лоджиях с наслаждением вдыхал чистый загородный воздух, любуясь зрелищем летнего заката. Вот что он построит на отвоеванных землях! Земли-то прекрасные: река, лес, не загаженная выхлопными газами атмосфера. А колхоз – грязь и навоз. Кому он нужен? Да таким, как он, Акула, надо молоко за вредность выдавать, как ассенизаторам. Они помогают оздоровлению мира. А к ним придираются, претензии какие-то предъявляют...

Одурманенное видениями элитного жилья внимание Акулы не смогло адекватно переключиться на ход судебного заседания, и он не сразу взял в толк, кто такой этот плешивый человечек в круглых очках и черном костюме, которого он почему-то с первого взгляда окрестил «похоронным агентом». Человечек деловито бубнил что-то о гектарах, арах и кадастровом плане. Прислушавшись и вникнув, о чем идет речь, Андрей Акулов перекрестил его из «похоронного агента» в «похоронного эксперта» – выступающий как раз являлся экспертом в области земельного вопроса. Как ни назови, дела акуловские обстояли довольно-таки похоронно, судя по тому, что эксперт, оставив свое деловитое бубненье, повысил голос:

– Из этого следует, что «Русский земельный фонд» ни в коем случае не может претендовать на обладание территорией колхоза «Заветы Ильича».

Андрей вздрогнул. Воткнул негодующий взгляд в свою адвокатшу, которая плотнее стиснула бульдожьи челюсти, точно перекусывая несговорчивого эксперта. А Маргарита Ганичева сидела тихо – благостная, довольная...

– Однако то же самое относится к фирме «Подмосковье-агро», – неожиданно добавил эксперт.

Вот теперь ледяной душ обрушился на мадам Ганичеву! При виде того, как побелели тонкие, в прошлом целованные им губы, Андрей испытал приступ торжества. Хотя уж кому-кому, а ему торжествовать нечего. На его улице праздника тоже в ближайшее время не предвидится.

В своем заключительном слове похоронный эксперт упирал на то, что земли колхоза в наши дни реально оцениваются не в триста пятьдесят тысяч долларов, а в сто пятьдесят миллионов долларов! На фоне этого документы, которыми хвалились адвокаты той и другой стороны, превращались в бумажки, годные только на то, чтобы использовать их по известному адресу в санузле.

Бывшие любовники скрестили холодное оружие взглядов.

«Раньше брал над тобой верх, – говорил взгляд Андрея, – и теперь возьму».

«Я тебе припомню все прошлые унижения, – говорил взгляд Риты, – и ты пожалеешь, что так обращался со мной».

Они думали только о том, как одолеть друг друга. Обитатели Горок Ленинских, обладавшие пока что всеми правами на территорию, которую обрабатывали, в расчет не шли. Словно это были не люди, а дождевые черви, чье биологическое назначение – делать землю плодородной. Но которых не стоит жалеть, если их податливые полужидкие тельца случайно попадут под каблук.

СЕРГЕЙ ГРИБОВ. ЖАЖДА УЕДИНЕНИЯ

Аэропорты всегда производили на Сергея Грибова щемящее впечатление. Какая-то грусть неизменно чудилась ему в толпах, ожидающих своей очереди на посадку, в беспокойстве провожающих и встречающих, будто одни не чаяли дождаться своих родных и близких из пронзительно-голубого поднебесья, а другие перестали надеяться обрести их вновь. Возможно, эти необычные эмоции объяснялись тем, что Сергей Геннадьевич вообще недолюбливал резкие перемены мест. Историки утверждают, что предки всех индоевропейских народов были завзятыми кочевниками; если так, Грибов охотно позволял вычеркивать себя из списка индоевропейцев. Кочевники не жалеют покинутых ландшафтов, упоенно бредя вперед, куда глаза глядят, со скарбом, скотом и домочадцами; что до Грибова, он предпочитал сомнительным прелестям путешествия (с его физическими нагрузками, непривычной, раздражающей желудок пищей и возможностью потери багажа) обжитой уют, в котором и диван, и холодильник, и зубная щетка – все там, где ему и полагается быть.

– Сереженька, – нежно спросила Элеонора, сжимавшая одной рукой миниатюрную лапку дочери, а другой – дорожную кожаную сумку (чемоданы уже отправились по конвейерной ленте в долгий путь), – ты не сердишься, что мы улетаем, а ты остаешься? Наверное, тоже хочешь отдохнуть, развеяться...

Он не хотел.

– Ты же знаешь, лапа моя, – рассеянно отозвался Сергей Геннадьевич, словно издалека, – как раз сейчас у фирмы трудный период, требуется мое постоянное присутствие. Но из-за этого вы не должны лишать себя отдыха. Летом выберемся недельки натри за город всей компанией, даю честное пионерское.

Лара, дочка, посмотрела на него исподлобья: кто такие пионеры, она, дитя нового поколения, представляла с трудом, несмотря на то что с утра до ночи читала книжки... Как обычно, Грибова резанула жалость и безграничная привязанность к этому беззащитному, тоненькому, белесому, так похожему на него в детстве существу. Интересно, в кого пойдет дочь: в него или в Элеонору? Хотелось бы, чтобы в красавицу Элечку, но даже если получится не так, все равно Грибов будет ее любить крепче всех на свете. Поздние дети все равно что внуки: их сильнее балуешь, над ними отчаяннее трясешься, им стараешься уделять больше внимания. Грибов полагал, что в результате порыва страсти, который бросил его к новой секретарше Элечке после долгих лет вдовства, родится здоровенный, увесистый, крикливый мальчишка, раз уж Сергей Геннадьевич очертя голову решил жениться, он хотел бы наследника фамилии. А родилась Лара – уязвимая, слабенькая, обожаемая его девочка. И в мгновенье ока никакие наследники фамилии стали не нужны. Он полюбил в ней все – и то, что она девочка, и редкие, светлые, как у него, волосики, и красное родимое пятнышко на правом плече. Он прощал ей капризы, чрезмерную любовь к чтению, внезапные приступы молчаливости и даже проблемы со здоровьем, – какие-то припадки, вроде эпилептических, из-за которых врачи рекомендовали отдать ее в школу на год позже. И обязательно возить на курорты, на отдых, устраивать светлые промежутки среди длинной и темной московской зимы!

– Из Сочи, как долетите, сразу же позвони, – на прощание потребовал Грибов.

Элеонора кивнула, мысленно пребывая уже на курорте. Лара восторженно смотрела на белые самолеты за стеклянной стеной: она еще ребенок, а всем детям нравится ездить, летать, видеть новые вокзалы, дома, облака, людей, растения. Она еще не успела пропитаться отцовской неприязнью к путешествиям. Может быть, этого и не произойдет...

И все-таки, вопреки грусти расставания с дочерью, Грибов был рад, что остается.

Проводив жену и дочь, он сел в свой белый «мерседес», в котором был один, без охраны, как привык: дело-то семейное! Вообще, Сергей Геннадьевич терпеть не мог общество амбалов, которые по обязанности сопровождали бы его даже в сортир: это представлялось ему недопустимым вмешательством в его личную жизнь. И пускай кому-то он казался слишком смелым или безрассудным, он продолжал жить, как привык. И ничего: покушений на него пока что не было...