Возмездие

—        Скорее уж его старуха хлопнула, — проворчал Колобов. Щека его была залеплена пластырем.

—        Какая?

—        Изергиль. Она же Мостовая.

—        Мотив? — серьезно спросил Левин.

—        Из чувства классовой ненависти. Между прочим, из ее показаний следует, что Новгородский собирался кого-то ликвидировать. Кричал об этом по мобильнику.

—        Мало ли кто и что кричит? Она сама тоже угрожала. Тебя замочить хотела. Как муху, — не удержался от улыбки Турецкий.

—        Так она чуть не замочила! Дай ей волю, она бы всех замочила...

—        Ладно, Колобов, угомонись. Она у нас недееспособная, оказывается. Сын ее в срочном порядке опекунство оформляет.

—        Это правильно. А то пришлось бы передачи носить не только сыночку Олежке, но и мамаше.

—        Ну и что, что «пальчики» мальчишки обнаружили? — перебил их Левин. — Конечно, если он знал, что у бабки есть браунинг, неужели он его в руки не брал? Конечно, брал! Вы себя-то в детстве-юности помните? Если бы у вашего отца или деда был наган какой-нибудь или кортик... Неужели бы вы его в руках не вертели? Боевое оружие — это же мечта каждого пацана! Лучшая игрушка! Тем более гильзы на месте убийства не совсем те...

—        Это так, это так... Но ведь, заигравшись, можно и в человека пальнуть. Особенно если цену человеческой жизни не знать, ее уникальность не понимать. Если быть уверенным, что всегда, при любых обстоятельствах папа с мамой «отмажут», спасут, уберегут свое чадо от неприятностей. Что, разве не бывает глупых, бессмысленных, но беспощадных убийств? Кого-то забили до смерти, кого-то придушили ради смеха. Разве ты таких случаев не знаешь, Олег? И зачастую виновники самых жестоких и бессмысленных убийств — подростки, накурившиеся всякой дряни. А наш подследственный «травку» покуривал, согласно показаниям однокурсников.

—        Уже проводили экспертизу. В крови чисто. Не курил он в тот день ничего, — возразил Левин.

—        А что до гильз?.. Так сейчас легче купить патроны к «Макарову», чем к браунингу. Разница — всего один миллиметр. Это несущественно. Мог наш Олежек натренироваться и «макаровские» патроны в браунинг запихивать? Мог! — словно бы уговаривал себя Александр. — В общем, я сам не верю до сих пор, что он соседа хлопнул. Но с другой стороны, как у классика сказано: «Если в первом акте пьесы на стене висит ружье, в последнем оно должно выстрелить». Верно? Вот что. Ты, Олег, отправляйся в СИЗО, допроси парня в связи с изменившимся текущим моментом. А я свяжусь с блоком «Справедливость». Хочется все-таки побольше узнать о покойничке, — решил Турецкий.

—        Хорошо, — откликнулся Левин.

* * *

Олег Левин сидел в почти пустой, небольших размеров комнате для проведения следственных действий. Стены, выкрашенные угрюмой темно-серой краской, привинченные к полу стол и два стула, настольная лампа, закрепленная на столе, вмонтированные в стены глазки камер видеонаблюдения по углам — все это производило гнетущее впечатление.

Давненько не приходилось проводить допрос в СИЗО. Даже ему, взрослому мужчине, пришедшему в тюрьму на час-другой, не по себе. А каково мальчишке?

Контролер ввел длинного, худого, с запавшими глазами парня. Тот смотрел на следователя настороженно. Вообще он выглядел гораздо старше своих восемнадцати. Что ж, тюрьма быстро взрослеть заставляет...

—        Здравствуйте, Олег Николаевич, садитесь, — улыбнулся Левин. — Я — старший следователь Генпрокуратуры Левин Олег Николаевич. Так что мы с вами полные тезки, — опять улыбнулся он.

Мостовой на улыбку не ответил. Левин включил диктофон.

—        Жалобы на условия содержания есть?

—        Нет, — коротко ответил Олег.

—        Олег Николаевич, я допрашиваю вас в связи с новыми обстоятельствами по вашему уголовному делу. Скажите, пожалуйста, вы знали, что в квартире вашей бабушки, Мостовой Елизаветы Яковлевны, хранится боевое оружие?

Олег молчал, опустив глаза.

—        Знали? Отвечайте, пожалуйста.

—        Знал.

—        Какое это оружие?

—        Браунинг. Наградной. Она его получила еще до войны.

—        На оружии есть дарственная надпись?

—        Да.

—        Вы ее помните?

—        Помню.

—        Процитируйте, пожалуйста.

—        «Елизавете Мостовой за безупречную службу». И дата: 7 ноября 1938 года.

—        Вы это оружие в руки брали?

Олег опять замолчал, затем поднял глаза на следователя.

—        Теперь на меня убийство повесят, да? — тоскливо спросил он. — Мне в камере говорили, что если найдут оружие, это все — хана.

—        То есть вы признаете, что пользовались пистолетом?

—        А что мне отрицать, если вы его нашли? Там же наверняка мои отпечатки есть.

—        Верно, есть. То есть вы им пользовались?

—        Пользовался? Конечно, брал в руки. Интересно же. Бабуля сама мне его давала подержать. Целиться учила.

—        Елизавета Яковлевна?

—        Ну да. Она до сих пор стреляет классно. И меня учила.

—        Где же вы стреляли? — изумился Левин.

—        В Серебряном Бору. Там есть один уголок укромный. Ставили банки консервные на пень и стреляли.

—        Чем?

—        Я патроны покупал, привозил.

—        А зачем она вас этому учила?

—        Она считает, что каждый мужчина должен уметь стрелять. Она вообще хотела, чтобы я военным стал. Или хотя бы в армию служить пошел. Она же у нас... Все в своих тридцатых годах живет. Все считает, что Родина в опасности. И ее нужно уметь защищать с оружием в руках. Вот и учила. А мне просто интересно было. — Олег было оживился, даже раскраснелся чуть-чуть, но через минуту опять впал в оцепенение. — Только получается, что зря она меня учила. Мне теперь это боком выйдет, — бесцветным, ровным голосом добавил он. — Вам, конечно, удобно все на меня свалить. Зачем вам убийцу искать, если я подвернулся? Мне и в камере говорят, что труп на меня «вешать» будут. Зачем вам «висяк»?

Быстро, однако, усваивается специальная терминология. Левин смотрел на мальчишку почти с жалостью. Длинный маленький дурак.

—        Никто ничего на вас «вешать» не будет, — ответил он. — Олег, вы должны помочь нам, понимаете? Предположим, я вам верю. Вы не убивали. Но вы были первым, кто вошел в квартиру после убийства. Может быть, что-нибудь привлекло ваше внимание? Постарайтесь все вспомнить. По минутам. Вот вы вышли на лестницу покурить, так?

—        Да.

—        И увидели, что дверь в соседскую квартиру приоткрыта?

—        Да.

—        А вы ничего не слышали перед тем, как вышли на площадку?

—        Меня про выстрелы уже спрашивали. Я выстрелов не слышал. Хотя мне выгоднее было бы сказать, что я их слышал...

—        А разговор какой-нибудь с площадки?

—        Нет. Но когда я на лестницу вышел, там духами пахло. И в прихожей Новгородского тоже ими пахло.

—        А в комнате?

—        В комнате... Не помню. Я, когда его увидел, сначала в шоке на лестницу выскочил. Потом уже как-то не до запаха было.

—        А какие духи? Может, вы их знаете?

—        Да, я эти духи знаю. Это «Опиум». Моя мама такими пользуется... Ой, что я говорю. Вы теперь ее...

—        Нет, конечно. У ваших родителей алиби. Они ведь на даче были? По этому поводу есть свидетельские показания, так что не волнуйтесь. А то, что этот запах вам хорошо знаком, это важно. Значит, вы, скорее всего, не перепутали.

—        Это точно «Опиумом» пахло. Но толку-то что?

—        Ну... Всякая мелочь важна.

—        Запах к делу не пришьешь, — философски заметил Мостовой.

—        Запах — нет, а показания о нем — да. Олег, а вы были знакомы с Новгородским?

—        Как сказать... Я с ним иногда встречался в лифте, когда бабулю навещал. Здоровался. Он меня об учебе расспрашивал. А однажды в кафе пригласил.