Похищение казачка

— Секьюрити. Сегодня у нас обедает госпожа Серебряникова…

Леонович повернулся к Турецкому и скорчил постную мину — возможно, испугался, что с супругой мэра тягаться за ресторанное поклонение будет непросто. Секьюрити между тем ел их обоих глазами. Турецкий заметил, что из уха у него торчит шнур.

Метрдотель простер руку в сторону зала, и процессия двинулась: впереди сам метрдотель, за ним Леонович и Турецкий, а старший и младший официанты в арьергарде. У Леоновича физиономия так и сияла. Он всем этим упивался. Только то, что он держал глаза опущенными, не давало ему выглядеть идиотом.

Окна были зашторены, и зал ярко освещался, отчего безвкусица и роскошь били в глаза куда резче, чем просто при дневном свете. Зал был полон и гудел разговорами. Одна за другой взгляду Турецкого представали различные компании, разговоры которых он бы с удовольствием послушал. Но сегодня он тут по другой причине.

Леонович не говорил официанту ничего, видимо, здесь прекрасно знали его вкусы, а Турецкий в качестве аперитива заказал минеральную воду.

Леонович начал разговор первым:

— Я уже слышал о вас, Петр Петрович. Но никак не думал, что увижу так скоро. Так что, сами понимаете, полон любопытства.

— А чего тянуть?

— Согласен! У вас ко мне какой-то деловой интерес?

— Возможно, — уклончиво ответил Турецкий.

— А чего тянуть? Можно ведь опоздать. Можно не успеть.

— Куда?

— Ну… в широком смысле. Можно умереть, например, — улыбаясь, предположил Леонович.

Турецкий не поверил своим ушам. Вот это напор. Вот это «наезд».

— Шутить изволите?

— Ничего подобного. Смерть на войне — механическая вещь. Война — грандиозная машина, планомерно истребляющая людей. Подвиги и страдания тут мало что решают.

У Турецкого уже шарики за ролики заходили. Остановить Леоновича, кажется, было мудрено, а понять — еще сложнее. Турецкий все же осторожно вставил:

— Я так не думаю. Вы же не на войне.

— Я не на войне? — удивился Леонович. — Я — не на войне?! Ну вы даете! Кто-то из великих сказал: мошкаре, что рождается на рассвете и умирает с заходом солнца, не дано постигнуть значение слова «ночь».

— Ну, извините, если был неправ.

— Проехали, — кивнул Леонович. Но видимо, все-таки «не проехали», потому что он еще раз повторил: — Я — и не на войне, надо же…

Турецкий вздохнул:

— Складывается впечатление, что вы меня не понимаете…

— На этот счет не волнуйтесь. Я могу говорить с кем угодно, даже не понимая другого диалекта, — безапелляционно заявил Леонович. — Я всех понимаю и всех люблю. Всех! Древние греки выражали это в своем языке. У них есть слова «эрос», «филия» и «агапе» — все означают «любовь». «Эрос» — физическое влечение, «филия» — братская любовь, дружба, а «агапе» — любовь человеческой сущности. Я, допустим, могу не любить то, что вы делаете, но я уважаю и люблю вас как человека. Я люблю человечество!

«Во хватил, — оценил Турецкий. — Или, может, это все просто репетиция предвыборных баталий?»

— Не верите, что я всех люблю? — прищурился Леонович.

— Это же в теории, — заметил Турецкий. — В теории оно, может, и так. Но… различие между теорией и практикой на практике гораздо больше, чем в теории.

Леонович расхохотался:

— Как вы сказали? Можете мне это записать?

— Я издатель, а не писатель, — напомнил Турецкий.

— И это неплохо звучит, — оценил кандидат в мэры. — Хотите, я вам подарю компромат на Сереб-ряникова, господин издатель, который не писатель?

— Валяйте.

— Вы, конечно, уже знаете, как с городского стадиона стырили мачты с прожекторами?

— Конечно, — не моргнув глазом соврал Турецкий.

Как можно было стянуть то, что находится у миллионного города на самом виду — четыре огромные металлические конструкции с прожекторами, — Ле-онович ему поведал. Оказалось, у этой истории давняя подоплека. Еще два года назад, в период подготовки местных легкоатлетов к Олимпиаде в Афинах, главный городской стадион было решено глобально реконструировать. Выразилась эта реконструкция в том, что перестелили беговые дорожки и демонтировали мачты освещения, якобы заказав новые. Впоследствии слово «якобы» приобрело ключевое значение: старые мачты долго лежали на задворках, а новых как не было, так и нет. В конце концов «кто-то» распорядился действительно бесполезный металл загнать рачительным японцам, которым почему-то нужно все, что не нужно нам, а стадион остался стоять лысым.

Этот «кто-то», по сведениям Леоновича, был мэр Серебряников.

— И у вас есть документальное подтверждение?

Леонович хищно улыбнулся.

Есть, понял Турецкий. Настоящее или сфабрикованное, но есть. Вот почему Леонович и согласился на эту встречу. Ему нужно «слить» информацию. И новый глава издательского дома «Три кита» для этого вполне подходящая кандидатура. Надо заинтересоваться. Надо как-то подыграть…

— Я пришлю вам журналиста, который может сделать убойный материал, — несколько неожиданно для самого себя предложил Турецкий.

— Ладно, теперь говорите, что вам надо от меня.

— Полагаете, мне что-то еще надо? Помимо бесплатного обеда?

— Тут вы ошибаетесь, платить за вас я не стану. И, кроме того, за едой серьезных разговоров принципиально не веду.

— Какая жалость, — насмешливо сказал Турецкий.

— Так что если у вас действительно ко мне есть деловой интерес, выкладывайте прямо сейчас.

— Ну что ж… Я ищу одного… хм… человека. Возможно, вы могли бы мне помочь…

Леонович кивнул: продолжайте, Петр Петрович.

— Он исчез некоторое время назад. Его зовут Олег Николаевич Веснин.

— Никогда не слышал. А почему вы считаете, что я могу его найти?

— Он был вашим клиентом.

— То есть?

— Он игрок в покер, регулярно играл в турнирах, которые проводились в ваших игровых заведениях.

— Понятно. Ну исчез и исчез. Мне-то какое дело? Может, обул кого-то и соскочил. А может, в Вегас поехал.

— Веснин не профессионал. Он сотрудник Волжского УФСБ… Что вы молчите, вас это не интересует?

Леонович хмурился и действительно с ответом не торопился.

Расчет Турецкого был прост. Если глава местного УФСБ поддерживает действующего мэра, значит, Леонович питать к нему особых симпатий не должен. В таком случае в регистре своей предвыборной ситуации он сделает все, чтобы навредить противоположному лагерю.